Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть
И Айше тоже пережила минуты ревности, когда увидела, как глубоко огорчен Исмат тем, что не приехала на встречу с ним Сафие. Но Сафие через два дня появилась - ведь жила она здесь же в Крыму.
А я так и не знаю, которая из двух сестер больше любила Исмата.
Глава 13
В начале декабря 1954 года, - а если угодно точнее, то 3-го декабря 1954-го года, - сухим и солнечным, как это порой бывает в Центральной Азии, зимним днем, Камилл, соскочив с подножки трамвая, шагал в свирепом расположении духа по улочке, ведущей к зданию студенческой спецкомендатуры. Он услышал оклик, и еще не обернувшись, догадался по голосу, что его догоняет Шариф Бахтышаев. На душе полегчало, когда он обменялся рукопожатием со старым другом. Сжатые губы и решительный взгляд Шарифа свидетельствовали, что и он находится в недобром настроении. Вообще-то посещение комендатуры никогда не было приятным событием в жизни ташкентских студентов, но этот унизительный для них день смягчался ожиданием встреч с товарищами из других институтов, со многими из которых только тут и виделись - студенческая жизнь весьма напряженна. Похоже было, что нынче Шариф принял некоторое решение, о котором умалчивал, пока они с Камиллом шли по ненавистной улочке. Первым заговорил Камилл.
- Я сегодня в последний раз иду на эту гнебаную регистрацию, - вымолвил он, не сбавляя шага, - пусть сажают…
Тут Шариф остановился, остановился и Камилл.
- И я иду с тем же решением, - вымолвил Шариф, несколько удивленно уставившись на друга. - И вообще я сегодня пошел, только чтобы встретиться с ребятами и склонить их к тому же. А ты, вот, как и я, мятежник, оказывается…
Говорят, что близнецы, даже разлученные сразу после рождения, проживают во многом схожую жизнь, ибо одинаково реагируют на события. Камилл и Шариф не были близнецами, но они с младенчества росли в одной коммунальной квартире. Шариф родился первого мая, Камилл же был младше его ровно на три месяца. Матери пускали их ползать по полу вместе, вместе орали они, солидаризируясь в неприятии навязываемых им порядков, и вместе учились кушать с ложечки. Потом они подросли и разошлись из одной квартиры в разные, в том же доме. Но когда Камилла прихватывало и он бежал с поляны за домом на свой горшок, то вместе с ним бежал на запасной камилловский горшок и Шариф, потому что во время долгого сидения Камилл рассказывал преинтереснейшие, выдумываемые им тут же, сказки. Так они и были вместе, пока захватившие Симферополь немцы не выселили жителей их дома, заняв его под штаб какой-то части. После этого, в годы оккупации, Камилл и Шариф, которые поселились у родственников в отдаленных районах города, встречались несколько раз на бывшей улице Кирова в открывшемся там театре марионеток, где неизменно показывали один и тот же музыкальный спектакль - выбора у детишек в ту трудную пору не было. Куклы в красивых развевающихся платьях танцевали вальс под музыку из мхатовской "Синей птицы":
Та-та тататата та-а та!
Та-та тататата та-а та! –
- и всякий раз мальчишки и девчонки с замиранием сердца смотрели и слушали знакомое до мельчайших деталей действо, страдая на нижнем этаже сознания от неизбежно приближающегося конца этого чудесного зрелища.
В ссылке, когда Камилл переселился из чинабадской глухомани в пристоличный городок, Шариф вместе со своей матерью Мерьем-апте приехали из расположенного недалеко поселка Сырдарья навестить семью Афуз-заде, до того почитавшуюся ими потерянной или даже погибшей. Сколько слез пролили женщины, сколь рады были мальчики состоявшейся встрече! Они в один и тот же год окончили школу и оба были нынче студентами второго курса.
…Когда юноши собирались уже свернуть к стоящему в глубине двора домику спецкомендатуры, навстречу им вышел из ворот улыбающийся - рот до ушей! - Кадыр из Текстильного.
- Все! - кричал он радостно. - Физдец комендатуре! Теперь мы свободные люди!
Двое мятежников подумали, что вот и третий такой же объявился. Но вслед за Кадыром вышли и другие ребята:
- Назад, назад! - смеялись они. - Все, больше нет для нас комендатуры!
Тогда Камилл и Шариф поняли, что они опоздали со своим решением бунтовать против советской власти, которая, ити ее мать, сама как бы пошла им навстречу.
Девушек поблизости не было, поэтому в воздухе стоял густой мат, хоть топор, как говорится, вешай. А чем же было провожать жандармский режим? Не благодарностью же в адрес советской власти!
- Ну, хорошо, пойдемте, надо отметить! – конструктивно высказался, наконец, кто-то.
- Нет, погодите, - сказал Шариф, - у меня есть дело до этого физдюка.
- Ага, и у меня! - Камилл вслед за Шарифом пошел к дверям комендатуры.
Комендант с погонами капитана был сегодня улыбчив.
- Поздравляю, вас, ребята! Вот, распишитесь, что уведомлены об отмене для вас административного надзора.
- Ни фуя подписывать не будем! - одновременно одними и теми же словами отреагировали парни.
- А ты помнишь, капитан, - сказал Шариф, - помнишь, как в прошлом сентябре ты мне не разрешил съездить домой за вещами, а? Я с трудом сдал приемные экзамены, меня зачислили, и мне надо было, естественно, поехать домой, я же был здесь гол как сокол. А ты мне не разрешил поехать на дачном поезде за тридцать километров? И что это ты такая сволочь, и не человек, вроде, а?
- Ну да, мы с Шарифом вместе были, - включился в разговор Камилл. - У меня при себе рубашки второй даже не было. Ты тогда грозил за нами конвой послать, если мы на вокзал пойдем.
- Но не послал же, - отвечал с безмятежной улыбкой капитан.
- Гордись! Великий ты человек, оказывается! Не арестовал нас! Или свободных автоматчиков не оказалось? - Шариф не находил слов, чтобы выразить свое презрение к офицеру.
Слов не находил и Камилл, который смотрел в глаза суке-коменданту. Что в них, стыд, раскаяние или ненависть? Ничего в этих глазах не было. Гнида, а не человек был этот комендант.
- Пойдем отсюда, Шариф! - Камилл сплюнул под ноги офицера, то же самое сделал и его друг. Офицер молчал и улыбался.
Друзья студенты терпеливо ждали на улице.
Взяли вина, взяли еще того сего и поехали в общежитие на Шайхантауре, послав гонцов к девочкам в педагогический институт.
Почему-то неизъяснимая советская власть дала свободу студентам высших учебных заведений раньше, чем другим слоям населения. Что это было? Подкупить или задобрить нас, что ли, власть хотела? Или совесть замучила? Так освобождала бы всех, а не выборочно! Мы студенты, что, советскую власть любили больше, чем другие наши сверстники?
В самом начале января вернулся из лагерей отец Камилла - не дали досидеть оставшиеся двадцать лет.
Это была огромная радость. Студент Университета Камилл Афуз-заде любил пройтись по улицам городка рядом со своим отцом. Однажды навстречу им шел Ефим, так он, уже знающий, что его заочный враг профессор Афуз-заде вышел на свободу, чуть ли не бегом нырнул в боковую улочку. И чего это он убежал?
Впрочем, вскоре семья Афуз-заде переехала в Ташкент, где старые, еще с довоенных времен, знакомые профессора предложили ему хорошую работу.
В остальном жизнь студента-физика шла своим чередом: шесть дней после лекций штудирование учебников в библиотеке, один день субботнего загула с друзьями (впрочем, запрета на внеочередные загулы не было), в зимние каникулы лыжные сборы в горах Чимгана, в летние каникулы альпинистский лагерь на Тянь-Шане или на Памире. Было много любви, а одна даже была большая. А еще раньше студентам читали на «закрытых» собраниях "закрытый" доклад Хрущева на Двадцатом съезде - для некоторых этот доклад оказался откровением.
Общие праздники Камилл гулял, обычно, с университетскими друзьями. Со своими земляками он несколько раз в году гулял на днях рождения или на пикниках, на которые собиралось несколько десятков крымскотатарских студентов и молодых рабочих. На всех этих встречах молодых крымчан до поры до времени господствовал диктат их старших товарищей, не допускающих разговоры на политические темы.
Надо сказать, что была большая разница в поведении старших ребят, поступивших с огромными трудностями в институты до пятьдесят третьего года, когда помер Сталин, и студентами "пост-сталинского набора". Старшие были сильно запуганы, их больше унижали, чем тех, кто поступил в вузы позже. Чего стоило то обстоятельство, что до пятьдесят третьего года студентов крымских татар не допускали обучаться на военных кафедрах институтов, в то время как все остальные студенты мужского пола обязаны были обучаться воевать. И такая дискриминация происходила на виду всей студенческой общественности! Это публичное унижение наши старшие товарищи вынуждены были сносить, это ставило их в положение отверженных, отношения с другими студентами были деформированы - со всеми вытекающими из этого последствиями.
