Александр Богданович - Галиция. 1914-1915 годы. Тайна Святого Юра
Чтобы принять окончательное решение, она отправилась к гадалке на Шпитальную, одиннадцать, которая за тридцать копеек делала предсказания женщинам низшего сословия.
Та не усмотрела в ее будущем никакой угрозы, правда, и больших денег, и Клятка решила согласиться.
Тем временем «школьного инспектора» Юзефа Оршуля перевезли из тюрьмы на Донского на Казимировскую. Там его поместили в камеру с контингентом, ожидавшим этапа в дальние губернии России. Режим в камере был послабленный; на прогулку по тюремному двору вместо положенных шестерых выводили все двенадцать человек, днем можно было валяться на нарах, курить и даже играть в карты.
Расчет контрразведчиков состоял в том, что в новой обстановке инспектор все-таки расслабится, станет менее подозрительным и, боясь бесследно исчезнуть в бескрайней Сибири, попытается передать на волю весточку о себе. «Помочь» ему в этом должен заранее подсаженный в камеру тюремный агент Тема, который как бы ненароком проговорится, что через тюремную проститутку получает от своих дружков деньги.
«Инспектор» клюнул на наживку; на утренней прогулке он подошел к охраннику и намекнул, что готов щедро заплатить за «свидание». Он не блефовал. Накануне ночью он умудрился стащить у одного из картежников весь его шулерский выигрыш. Дальше все пошло по намеченному плану. Охранник, следуя наставлению начальника тюрьмы, получив деньги от арестанта, проводил его в пустующую камеру, где уже ждала Клятка. Она сыграла свою роль: сначала категорически отвергла предложение передать за деньги что-либо за стены тюрьмы, «ведь это может стоить неплохого места». Однако затем, уточнив размер вознаграждения, заколебалась, засомневалась и, немного поломавшись, согласилась все-таки сходить на Вульку[173], десять и передать «родственникам» устно, что их Юзеф жив, здоров и на днях «отправится» в Россию.
Дом на Вульке сразу был взят под наблюдение. По данным адресного бюро, там проживал с женой некий Ян Владислав Гадах, подрядчик по постройке домов. В оперативных сводках он не упоминался.
На звонок Клятки появился полный мужчина и, взяв на цепь захлебывающегося лаем пса, подошел к калитке забора.
Выслушав незнакомку, он коротко ответил:
– Рani się pomyliła[174], – и, бросив настороженный взгляд по сторонам, удалился в дом.
Снова Гадах вышел из дома только на вторые сутки. Филеры проследовали за ним на почту, где он взял письмо до востребования и купил несколько марок, затем зашел в магазин Стырка по улице Карла Людовика и пошел в сторону своего дома. Но, проходя по Коперника, неожиданно исчез в браме дома десять. Агенты проверили двор – он оказался непроходным – и стали ждать объект. Тот вскоре появился и снова пошел в сторону Вульки. Когда подрядчик проходил мимо жандармского управления, его задержали и сразу же приступили к допросу.
Перепуганный Гадах изо всех сил старался доказать panu Śledczemu[175], что не замешан ни в какие противоправные дела. Объяснил, что по причине отсутствия всякого строительства в городе «лишен средств существования» и вынужден подрабатывать курьером – разносить почтовые отправления и всякие бумаги по указанным адресам. Визит некой девицы с вестью о каком-то арестанте посчитал недоразумением. В поведении и ответах Гадаха чувствовалось лукавство и неискренность, но у контрразведчиков складывалось впечатление, что если он и использовался Лангертом, то не более как курьер. Когда Гадах стал описывать человека, которому он относил письмо на Коперника, офицеры напряглись – похоже, появилась реальная возможность схватить Лангерта. Все приметы совпадали.
Об этом поспешили доложить в штаб, откуда получили строгое указание: в квартиру заходить только после плотного оцепления всего дома с привлечением сил комендатуры или полиции. Лангерта было приказано брать только живым.
Появление на узкой улице военных и городовых моментально привлекло внимание прохожих, поползли слухи, толпа зевак пополнилась зрителями, вышедшими из кинотеатра «Коперник». В этой обстановке было решено действовать решительно, и без всяких стуков и звонков дверь квартиры была взломана. И все же опоздали – в одной из комнат, в задней стенке распахнутого гардероба виднелся узкий проем, через который можно было попасть на черную лестницу смежного дома. Полицейские бросились проверять крыши и дворы соседних домов, но ни там, ни в соседних кварталах настичь Лангерта не удалось. Приступили к осмотру квартиры. Еще дымящаяся сигарета и недопитый чай свидетельствовали о том, что хозяин покинул ее только что. Среди разложенных в рабочем порядке документов на столе лежали карта археолога Шнайдера, датированная 1885 годом, с загадочными ходами из подвалов монастыря Сестер милосердия, схемы канализаций города и расположения открытых доктором Рихардом в 1864 году двадцати подземных источников во Львове, план подземных подкопов, сделанных еще турками при осаде города в 1672 году, и статья профессора Яворского[176] об открытии им двухметровой подземной галереи от Высокого Замка к Святоюрской горе.
Неудача с поимкой Лангерта в этот день дополнилась еще одним неприятным происшествием: при перевозке Юзефа Оршуля назад в тюрьму на Донского тот предпринял отчаянную попытку побега. Вывалившись на перекрестке из автомобиля, он пытался бежать прямо в наручниках. Сопровождающий его конвойный унтер-офицер Чебатырев успел выстрелить в беглеца из револьвера. Тяжело раненного в живот «инспектора» доставили в госпиталь, но спасти его не удалось.
Глава 47
Поездка в Олесько
Белинский направлялся в командировку с заданием проверить сообщение агента – бывшего австрийского жандармского вахмистра Чесницкого – о том, что в районе местечка Олесько якобы имеется многокилометровый подземный ход, который противник может использовать при наступлении.
Скорый поезд Львов – Броды, выходящий в пять пополудни, не останавливался на нужной капитану станции Ожидов, поэтому он решил добраться товарным составом, к которому прицепили несколько вагонов-теплушек.
В вагоне, вокруг печки с грудой угля, на лавках сидело с десятка два офицеров, которые решили воспользоваться возможностью выехать из Львова пораньше и не дожидаться полуденного поезда. Пожилой священник плотнее придвинулся к соседу, освободив капитану место.
Состав резко дернулся и, поскрипывая осями, медленно пополз мимо окраинных улиц Львова.
Настроение у всех было приподнятое – ехали с фронта, и, конечно, все были расположены к общению. Разговор начал подполковник, возвращавшийся в Киев после какой-то инспекторской проверки в войсках. Он был потрясен инцидентом, случившимся с ним на вокзале, и спешил освободиться от переполнявших его отрицательных эмоций:
– Эти праздно разгуливающие без надзора пленные австрийские офицеры на вокзале не только не приветствовали меня установленным порядком, но и позволили себе самым вызывающим и недопустимым образом проигнорировать мое появление!
– А в чьем ведении они находились? – сочувственно поинтересовался чиновник, как позже выяснилось, из управления завоеванных областей. – Ведь их присутствие на станционных путях и службах такого узла, как Львов, может грозить большой опасностью!
– Безусловно! Безусловно! – выпускал пар подполковник. – Начальника этой колонны – сукина сына подъесаула с трудом отыскали в вокзальном буфете в стельку пьяным.
– Я слышал, австрийские военнопленные, эвакуируемые в Россию, располагают большими суммами денег, – высказался подпоручик с сиплым голосом.
– Это недопустимо, – возмутился чиновник, – они могут использовать эти деньги для пропаганды или еще хуже – для восстания, ведь они могут закупить оружие!
Белинский решил воспользоваться случаем и поговорить с соседом – узнать его мнение по униатской проблеме.
– А, не спрашивайте, – безнадежно махнул рукой священник, – душа болит. Зря мы все это затеяли…
– Вы имеете в виду обрядовые формальности? – уточнил капитан.
– Ну а что же еще? Я служил в униатских храмах, – нехотя продолжил он, – мужчины и женщины подходили ко мне под благословение, принимали на всенощной помазание елеем, целовали руку. Они не делают различий между нашими и их священниками. А мы всенародно тычем им, что они чужие.
Состав замер на первой остановке, и кто-то прочитал станционную вывеску – Красне. Священник попросил открыть двери, чтобы из теплушки вытянуло табачный дым. Тут же появилась гурьба русинской детворы с протянутыми ручонками: «Копiйку… копiйку». Подпоручик полез в саквояж, чтобы бросить им буханку хлеба.
Рядом на путях пыхтел под парами паровоз.
– Это австрийский – семьдесят третий, – тоном знатока пояснил офицер с железнодорожным значком – скрещенными топором и якорем. – Мы уже несколько таких локомотивов перешили на наши тысячапятьсотдвадцатичетырехмиллиметровые. А вон тот – тоже австрийский – двести десятый, у него довольно редкая колесная формула два-шесть-четыре.
