Ариадна Васильева - Возвращение в эмиграцию. Книга вторая
Сергей Николаевич не был верующим человеком, но он никак не мог уяснить себе, чем коммунистам не угодила Церковь, и для какой такой высшей цели понадобилось ее унижать и искоренять, если это на самом деле было. Недоверчивыми глазами смотрел он на собеседника, недоверчиво спрашивал:
— Но зачем, я не понимаю, зачем?
Матвей Ильич поправлял на переносице очки, ткнув дужку указательным пальцем, удивлялся наивному вопросу.
— Как зачем? Обыкновенно. Из ревности. Чтобы никому не было повадно не по ихним законам жить. Это Церковь никому не мешает веровать по совести. Хочет человек — верит, не хочет, не верит. А у них нельзя. Или ты будешь, как все, как велено, или — секим башка. И в будущую жизнь они не верят. Это, значит, делай, что хочешь, нигде и никогда с тебя не спросится, — Матвей Ильич строго смотрел на собеседника, понижал голос, — спросится, голубчики, еще как спросится.
В спор о вере Сергей Николаевич не вступал. Для него свобода совести была непреложным законом, ему никогда бы и в голову не пришло высказывать кощунственные идеи и призывать к безбожию. Но рассказы о массовом истреблении священнослужителей граничили с оговором, с клеветой на советскую власть. Хотелось стукнуть кулаком по столу и крикнуть во весь голос: «Вранье! Натрепали тебе, дядя, а ты и уши развесил!» Но Матвей Ильич моргал честными глазами, горестно кивал головой, и не верить ему никаких оснований не было. Что же это за страна, в которую они попали?
В этот день, сидя под сосной, накануне Нового года, Сергей Николаевич понял со всей очевидностью: он обретенной отчизны не понимает. Или по иронии судьбы он то и дело натыкается на оголтелых антисоветчиков, уж так ему везет, и тогда правда Мордвинова Константина Леонидовича есть единственная в этой стране правда. Или заблуждается сам Мордвинов, и тогда…
Тогда самый страшный призыв к ответу ожидает его в будущем. Вырастет, придет, глянет в глаза, спросит: «Зачем ты увез меня из Парижа, папа?»
Ника, дочь, особая статья всей его жизни. Единственная, обожаемая. Ни сном, ни духом ей не положено было знать об истинных чувствах отца. Сергей Николаевич всегда был сдержан в их проявлениях. Наталья Александровна даже опасалась (совершенно напрасно), что он недостаточно любит своего ребенка.
Сергей Николаевич потушил окурок о корень сосны, растер остаток табака в порох, вздохнул, поднялся и взвалил на плечо елку.
Он долго шел по лощинке, а когда выбрался, сразу увидел далеко внизу их одинокий старый дом. Сверху он казался маленьким, не больше игрушечного кубика, сказочным пристанищем гномов. Из трубы курился дымок, там топилась печь, и было тепло.
Дом встретил его тишиной и ароматным духом испеченного пирога. Сергей Николаевич глянул на часы. Было около пяти, а девочки из Биюкламбаса еще не вернулись. Он долго стучал топором, пилил и тесал, мастерил крестовину, устанавливал елку.
Наталья Александровна достала игрушки и стала наряжать. В глубине души она даже порадовалась отсутствию дочери. Она всегда боялась, вдруг Ника неловким движением сбросит на пол какую-нибудь драгоценность, а заменить ее будет нечем.
Это были не просто елочные игрушки, с каждой были связаны воспоминания, каждая о ком-то напоминала. Бусы, шарики, с вмятинами на боках, пику на макушку и подсвечники на прищепках подарила в конце сорок второго года мать Мария. Золоченые орехи тончайшего стекла остались от еще более давних времен. Сколько помнила себя Наталья Александровна, они и в детстве висели на елке, а теперь напоминали маму.
Наталья Александровна с особой осторожностью все разместила на ветках, обвила их серебряной канителью и огорчилась отсутствием настоящих елочных свечек.
Но свет не без добрых людей. Забежала Ольга Степановна, попросила стакан соли, полюбовалась на елку. Наталья Александровна показала пустые подсвечники. Та ушла и вернулась, бережно неся на ладони с десяток довольно длинных огарков церковных свечек.
Теперь елка была полностью готова к празднику, а Ника так и не вернулась. Сергей Николаевич забил тревогу, Наталья Александровна побежала к Трофиму и Насте. Но те стали уверять, что с Никой ничего не могло случиться, что девочки вернутся целыми и невредимыми, как только закончится утренник.
— Да какой же это утренник, шесть часов, темнеет уже! — вскричала Наталья Александровна.
Но над страхами ее еще раз посмеялись.
А с Никой, и вправду, ничего не случилось. В половине второго они, как и намеревались, зашли к Вериной однокласснице. Мама подружки усадила девочек за стол, поставила перед каждой по тарелке кукурузной каши и сказала, что торопиться некуда, утренник перенесли на четыре часа.
Горячая кукурузная каша была необыкновенно вкусна, Ника съела полную тарелку и пришла в хорошее настроение. Старшие девочки обращались с ней ласково, праздник перенесли, — ничего страшного. Они поиграют, потом погуляют, и время пролетит быстро.
Время пролетело быстро. К четырем часам они пришли в школу, но елка все никак не начиналась.
Теперь, наоборот, минуты тянулись, как на резинке. Час прошел, дети стали томиться. Они толпились в коридорах школы, заглядывали в пустые классы. Только когда стрелки школьных часов приблизились к пяти, двери распахнулись, они, толкаясь и галдя, хлынули в зал, там их встретила старшая пионервожатая. Она становилась на цыпочки, махала руками и просила всех размещаться как можно ближе к стенам, чтобы вокруг елки оставалось свободное пространство для представления и хороводов. Большая пушистая елка стояла посреди зала, сияла маленькими лампочками, стеклом игрушек и серебряным «дождиком».
Вера подвела Нику к своей учительнице.
— Анна Ивановна, это Ника, она живет в нашем доме. Она хорошо поет, можно, она тоже выступит?
Анна Ивановна наклонилась к Нике.
— Сколько тебе лет? Ты учишься? — спросила она.
— Нет, еще не учусь, я только осенью пойду, — тихо ответила Ника, и вдруг испугалась, что ей не позволят выступить.
Но опасения оказались напрасными, учительница спросила, какую песню собирается петь Ника.
— «Колыбельную».
— А мы не уснем? — улыбнулась Анна Ивановна, узнала фамилию Ники, записала в тетради и ушла к елке.
Там она стала что-то говорить. Все смеялись и хлопали в ладоши, потом начались выступления, но Ника ничего не видела, ничего не слышала. Так было страшно выступать перед большими детьми, наверное, такими умными; перед доброй учительницей.
Как сквозь туман ей запомнился танец «Черная стрелка». Танцевали Вера с Таней, и им долго аплодировали. Девочки поклонились и подбежали к Нике, и тут она услышала голос Анны Ивановны.
— А теперь, ребята, давайте попросим Нику Уланову спеть для нас колыбельную песню.
Все засмеялись, а Ника от страха приросла к полу.
— Ну, что же ты, иди, — подтолкнула ее Вера.
Ника вышла вперед, встала возле елки, опустила руки и оглядела всех испуганными глазами. Дети заулыбались, придвинулись ближе. Им понравилась застенчивая черноглазая малышка, кудрявая, худенькая.
Тонким, но приятным голоском, Ника запела, а дети придвинулись еще ближе. Пела она тихо, а слова песни были необычные, и всем хотелось услышать.
Спи дитя мое, усни!
Сладкий сон к себе мани:
В няньки я тебе взяла
Ветер, солнце и орла.
Улетел орел домой;
Солнце скрылось под водой;
Ветер, после трех ночей,
Мчится к матери своей.
Ника очень старалась, вытягивала шейку. Волнение ее кончилось, дыхание подчинилось мелодии.
Ветра спрашивает мать:
«Где изволил пропадать?
Али звезды воевал?
Али волны все гонял?»
Теперь она играла диалог и даже чуть изменяла голос.
«Не гонял я волн морских,
Звезд не трогал золотых;
Я дитя оберегал,
Колыбелечку качал!»[7]
Дети стали громко хлопать, Ника покраснела, неловко поклонилась, убежала к Вере, спряталась за ее спину.
Вскоре елка кончилась, толпа школьников повалила из зала. На улице давно наступил вечер, у Ники испуганно дрогнуло сердце.
Взявшись за руки, девочки бежали домой. Биюкламбас скоро оказался позади, в сторону ушла ровная дорога. Дальше начиналась тропинка. Она круто уходила вниз, в темноту. Девочки поставили Нику между собой и стали командовать:
— Не торопись, протягивай ногу, ставь сюда, не бойся, не упадешь. Мы тебя держим.
Невидимые ветки время от времени задевали лицо, вытаскивали пряди волос из-под капора, хватались колючками за рукава шубейки. Девочки благополучно миновали опасное место и остановились отдохнуть.
— А вот здесь, Ника, — сказала Вера, — весной вырастут подснежники, — много, вот увидишь.
