Валентин Гнатюк - Святослав. Возмужание
Погасла вечерняя Заря, и наступила тихая ночь. Изредка слышались только вскрики ночных птиц да шуршание в сухих стеблях мелких животных. Вокруг лагеря прохаживались одинокие фигуры дозорных да фыркали кони, щипавшие сочную траву у реки. Насытившись, они ложились тут же отдыхать после трудного дня и засыпали, порой вздрагивая в своих лошадиных снах. Даже беспокойный Стрибог затаился средь веток деревьев, ведя чуть слышный шёпот с лесными и полевыми Дивами. А в синие небесные степи вышел Велес-бог и погнал звёздные стада по ночной Сварге.
Степная тишь и сладкая истома объяли всех, — даже стражники нет-нет да и предавались дремоте, роняя на грудь отяжелевшую голову.
Лишь одному юному воину — сотнику Олеше — спалось плохо. Когда проезжали через черниговскую весь, одна огнищанка угостила их молочными вершками. Олеша на радостях съел почти полкринки, потом повечерял добрым шматком сала с кашей. И вот теперь уж в который раз за ночь приходилось бежать по нужде за лагерь — благо, что его сотня с краю стоит.
«Ох и крутит в животе! Как поутру в поход, ежели мне у каждого куста останавливаться придётся? Всё моё чревоугодие проклятое! — костерил себя юный сотник, вновь прокрадываясь за лагерь. Дозорный, каждый раз окликавший его, на сей раз промолчал. — Отошёл, наверное, — подумал Олеша, — ну и слава богам, а то всё насмешки строит над моей бедой…»
Когда Олеша уже собирался бежать назад, он вдруг вспомнил, что где-то тут, совсем неподалёку, растут кусты дикой маслины. Он видел их днём, но лакомиться не стал — слишком во рту вяжет. А теперь дикая маслина могла стать для желудка спасением! Как же он не подумал об этом сразу, всю ночь мучился, вот пень осиновый! — ругнул себя сотник. Пройдя чуть дальше, он стал спускаться в лог, на склонах которого росли нужные ему кусты. Нашёл один, уколовшись несколько раз, нащупал ягодки и отправил их в рот. Скулы и нёбо сразу свело от мучнистой кашицы. Олеша потянулся за новой горстью, и тут ему показалось, будто из тёмной пасти лога донёсся едва слышный то ли стук, то ли шорох.
«Верно, почудилось, — подумал Олеша, — или зверь какой бродит…» Однако на всякий случай затаился. Вроде ничего… Дожевав маслину, он неслышно, будто ящерица, скользнул наверх и, затаившись за кустом, снова прислушался.
Вначале ему показалось, будто по дну лога плывут клубы чёрного тумана, из которого стали беззвучно вырастать неясные тени. Олеша до боли напряг слух и зрение, потому что в клубах тумана ему стали рисоваться всадники, ведущие под уздцы своих лошадей. Но вот снова донёсся чуть слышный звук, похожий на бряцание железа, и вслед за этим — отчётливое конское фырканье.
Печенеги! — враз обожгла догадка. Он не знал, откуда пришла такая уверенность, но подспудное чутьё безошибочно подсказало: это чужаки!
Вмиг улетучились боли, грузное тело стало неощутимым, а в мозгу застучала только одна мысль: скорее!
В считаные мгновения Олеша отполз ужом за бугор, вскочил и понёсся к лагерю. Там растолкал уснувшего дозорного, и они вместе стали будить всех военачальников, что попадались на пути, — сотников и десятников. Святослав со Свенельдом были уже на ногах. Вскоре был разбужен весь лагерь. При упоминании о печенегах остатки сна вмиг слетали с лиц юных воинов, — они становились внимательными и сосредоточенными.
— Не ронять ни звука! Коней пока не седлать! Луки на изготовку! — шёпотом передавались одна за другой команды Свенельда.
— Цельтесь в сторону вон той долины, — когда всадники выйдут из лога, они будут видны на фоне светлеющего неба, — распоряжался воевода.
Лагерь напрягся в ожидании. Юные вои, наложив стрелы на тетивы луков, вглядывались в темноту.
Свенельд оказался прав, — вскоре из пологой части выходящего в долину оврага появились беззвучные тени вооружённых воинов в отороченных мехом шапках на головах. Едва они стали вытекать из лога и вскакивать на лошадей, как прозвучал громкий оклик Свенельда:
— Стой! Кто таковы будете?
Ответа не последовало, а через мгновение отрывистая команда, прозвучавшая на чужом языке, развеяла окончательные сомнения, — то были печенеги.
— Лучники! Бей! — скомандовал воевода.
Густой рой русских стрел с грозным свистом понёсся в сторону неприятеля. Послышались крики, стоны, резкие возгласы, заржали раненые кони. За первой волной стрел тут же последовала вторая и третья, прежде чем в ответ полетели печенежские стрелы, но Святославова дружина легко закрылась от них щитами.
Сделав ещё по нескольку выстрелов и видя, что неприятельская конница растекается и исчезает вместе с предрассветным туманом, юные воины вскочили на своих неоседланных лошадей и бросились на врага, обнажив мечи. Однако схватки не получилось. Оставив на поле боя несколько убитых и раненых, печенеги растворились в синем полумраке, будто ночные Дивы.
Воевода строгим окриком остановил тех, кто пытался преследовать печенегов.
— В темноте сами можете в западню попасть или друг друга перебьёте!
Юные воины возвращались, возбуждённые кратковременной стычкой, — слышались громкие возгласы, нервный смех. У многих внутри всё ещё дрожало, как натянутая тетива луков, из которых они впервые выпустили стрелы в настоящего врага!
— Что, — кричал юный Горицвет, гарцуя без седла на тонконогом жеребце у края лога, — не вышло? Удрали, как трусливые псы!
Восходящая Заря осветила угрюмое лицо воеводы. Он явно не разделял радости молодых дружинников. Коротко велел обезоружить поверженных печенегов, а раненых собрать в одном месте.
Дружинники стали сносить их под большой куст орешника. Раненых оказалось немного, в основном те, кто лишился чувств. Те же, что были ранены легко, скрылись вместе со всеми.
— Уф, какой тяжёлый печенег, — утирая лоб, сказал один дружинник другому, — давай передохнём!
Они опустили на землю тихо стонавшего степняка и сели рядом на траву.
— Дружина, наверно, уже строится на утреннюю молитву Перуну и Хорсу, — заторопился второй, — давай понесли дальше!
В это время наверху появился их сотник.
— Поторапливайтесь! — окликнул он.
— Вот, последний остался! — отвечали вои, наклоняясь, чтоб подхватить раненого.
— Погоди! — остановился первый. — Он, кажется, уже того… не дышит…
Второй пощупал жилу на шее, та не билась.
— Готов, — выдохнул он, — зря столько тащили…
Вдруг где-то впереди послышался звук, похожий на сдавленный крик, который, резко оборвавшись, перешёл в приглушённый хрип и клёкот.
Оба воина насторожились.
— Гляди, — воскликнул стоявший наверху сотник, — раненый-то удирает!..
— Быть того не может! — почти хором изумлённо отвечали дружинники. — Они все едва живы были…
Но от раскидистой лещины, опираясь на толстую палку и припадая на правую ногу, действительно бежал печенег. Вот он споткнулся и покатился вниз по травянистому склону, затем проворно вскочил и спешно заковылял опять наверх по противоположной стороне оврага.
— Стой, вражина! — закричали дружинники и побежали следом, понимая, что не успеют: печенег вот-вот достигнет верхних зарослей — и тогда поминай как звали!
— Уйдёт печенежина! — досадливо выкрикнул один, видя, как противник уже схватился за ветку дерева. — Сейчас за бугром скроется!
В этот самый миг меткая стрела с калёным наконечником, пущенная сотником, вошла беглецу прямо между лопаток. Печенег покачнулся, замер на мгновение, а затем подался назад и упал на спину, тараща чёрные как ночь глаза.
Подоспевшие дружинники остановились, разглядывая поверженного врага. Тот был мёртв. Влажные комочки жёлтой глины прилипли к его смуглому потному лицу с застывшим взором тёмных очей.
— Вишь ты, только что жив был, бегал, а сейчас уже в когтях у Мары… — с некоторым удивлением, как бы в раздумье произнёс молодой воин.
— Ну, что там? — окликнул сотник.
— Готов! — отвечали дружинники. — Меткий выстрел у тебя, Лесогор!
— Поглядите остальных раненых!
Вернувшись к кусту орешника, юные вои замерли, будто поражённые громом. У всех семерых печенегов были перерезаны глотки. У одного из окровавленного горла ещё вырывался предсмертный хрип.
Юноши невольно попятились, не в силах оторвать взора от ужасного зрелища.
— Видно этот, что легко ранен был… в кустах отсиживался… не успел убежать… — запинаясь, проговорил второй. — А может, нарочно затаился, чтоб своих порешить…
Первый молча кивнул и вдруг, схватившись за ствол вербы, согнулся, конвульсивно дёрнулся и исторг из себя содержимое желудка.
В это время у трупов собралось уже несколько человек во главе с сотником. Многие столпились наверху.
— За что он их так, своих же? — растерянно спросил воин, собиравший стрелы.
