Александр Струев - Царство. 1951 – 1954
— Так ты ему объясни!
— Объяснял.
— И что?
— Доложу в госдепартамент, отвечает.
— Он не в госдепартамент, он президенту доложить обязан! — прорычал Хрущев. — Эйзенхауэр воевал, знает, что такое война и что такое смерть, знает, он понять должен! Тереби посла, Коля!
— Я ему слово в слово сказал! Прикидывается, что информацией не располагает. Государственная политика это, я так понимаю.
— Тогда, Николай, если американцы в наше воздушное пространство сунутся, бей их изо всех сил, бей, не жалей! Понял?! — лютовал Хрущев. — В газетах мы Америку позором заклеймим! Это же надо, гражданский самолет расстрелять! Чем люди-то виноваты?!
После разговора Никита Сергеевич долго не мог успокоиться. Кряхтя, выбрался из-за стола, стал расхаживать по кабинету. Хотел звонить Главному маршалу авиации Голованову, но передумал.
— Подонок! — процедил он и, подняв трубку правительственной связи, снова соединился с Булганиным.
— Голованов на Дальнем Востоке авиацией командует?
— Он.
— Значит, знал, что американцы по небу рыщут!
— Знал.
— Так не сиди, сложа руки, сопровождение гражданской авиации дай, истребители в воздух подними, перестрахуйся! А он вместо этого хоромы на Горького ремонтирует! Ремонтом, вот чем голова командующего воздушными армиями забита! На пенсию гони Голованова!
— Согласен. Только маршалы у нас на пенсию не уходят.
— Тогда академией заведовать отправь или в группу военных инспекторов, пусть в «Райской группе» ошивается. За произвол в небе надо отвечать! А то, б…дь, Главный маршал! Раньше Ваське Сталину зад вылизывал, и теперь казакует! Не жалей его, Николай, не жалей! Моя воля, я бы его, засранца, разжаловал!
— Кое-кто не поймет.
— Ну, кто, кто?!
— Ворошилов с Молотовым. Голованов с ними в десны целуется.
— Ты у нас министр Вооруженных Сил?! — гаркнул Хрущев.
— Я.
— Вот и командуй!
На столе Хрущева стояла фотография жены в окружении детишек: Илюши, Иришки, Рады, Сергея. Никита Сергеевич еле заметно улыбнулся и погладил фотографию пальцем.
— Мои вы, дорогие! Скучаете без папочки? А я тут, как проклятый, вкалываю, ругаюсь, ни себе, ни другим покоя не даю, а родных ни расцеловать, ни приголубить. Все борюсь, все сражаюсь! Господи помилуй!
25 июня, четверг
По правилам конспирации в здание Генерального штаба Никита Сергеевич приехал на машине, приписанной к военному ведомству. Зарулив во двор, автомобиль проскочил в самый дальний конец и встал под аркой напротив неприметной двери. Как только «Победа» остановилась, дверь распахнулась, Хрущев выскочил из автомобиля и скрылся за ней. Через минуту Никита Сергеевич сидел напротив маршала Жукова.
— Начинай, Георгий Константинович! — махнул рукой Хрущев. — Сейчас или никогда!
Жуков нажал кнопку под крышкой стола. В кабинет вошел дежурный генерал.
— Москаленко ко мне!
Жуков уселся напротив гостя.
— Значит, на торжество идешь? — невесело спросил он.
— К семи позвали.
— А вот меня пригласить позабыли! — покачал головой Георгий Константинович.
— И хорошо, а то не с кем было о деле говорить. — Хрущев поднялся и обнял военного. — С богом, Георгий Константинович!
— Поехал! — освобождаясь от объятий, отчеканил Маршал Советского Союза.
— Москаленко в приемной! — доложил дежурный генерал.
— Машину! — распорядился Жуков.
Чтобы не вызывать подозрений, они разными путями, покинули здание. Хрущев — через тот же неприметный подъезд, а Жуков в сопровождении генералов Москаленко и Батицкого пошел парадной лестницей.
Смертью дышало небо, смертью и жизнью. Так всегда в природе, так всегда у людей, ничего нового, ничего интересного.
В Зеркальном зале ресторана «Прага» собрались первые лица государства. Товарищ Маленков застыл в центре у мраморного фонтана, любуясь восхитительными красными рыбками. Он не выпускал из рук неудобный сверток, перевязанный голубыми лентами. В свертке находились пеленки и подгузники, а в отдельной коробочке лежала замечательная по эластичности соска, доставленная прямиком из Амстердама. Остальные приглашенные разложили свои дары вдоль свободной зеркальной стены. Молотов нервно расхаживал взад-вперед мимо груды подарков: игрушечных лошадок, мишек, погремушек, громоздкого деревянного манежа, в котором лицом вниз лежала забавная плюшевая обезьяна с оттопыренными ушами и длинным хвостом. Манеж и обезьяну приготовил лично товарищ Молотов и теперь нервно ожидал, когда довезут детский стульчик, который в суматохе забыли погрузить в машину. Все это предназначалось новорожденной бериевской дочке.
— К чему подарки? Главное — внимание! — любил повторять Лаврентий Павлович, снисходительно похлопывая какого-нибудь заискивающего подхалима по плечу.
Было заметно, что приглашенные нервничали. Один Хрущев, безмятежно улыбаясь, уселся напротив дверей и глупо смотрел прямо перед собой. До семи вечера оставалось несколько минут.
— Что молчишь, Никита Сергеевич? — облокотившись на громоздкое кресло, тоскливо спросил Булганин.
— А что тут скажешь, Николай, жду Лаврентия Павловича, — спокойно отозвался тот.
— Заварили кашу! — завизжал Каганович, подскакивая к Хрущеву.
— Не беспокойся, Лазарь Моисеевич, если план сорвется, меня первого заграбастают, я у самых дверей сижу! — пытался шутить Никита Сергеевич.
— Ну тебя к черту! — взвыл бледный Каганович.
Все уже знали, что в эти минуты решается судьба Берии. Так или иначе, каждый дал на то согласие. Один Микоян осторожничал, до сих пор не сказал ни да, ни нет. «Спешим, так нельзя, — в ответ на вопрос о Берии проговорил он. — Лаврентий талантливый организатор, много для страны сделал, зачем кадрами бросаться? Давайте ограничимся строгим выговором, выведем из состава Президиума, освободим от должности заместителя председателя Совета министров, ведь столько лет вместе!», — упирался Анастас Иванович. Даже теперь, когда на карту было поставлено все, Микоян с невозмутимым видом, под простачка, вроде бы он, как и все — за, но в то же время ни при чем, держался особняком. Ни Хрущев, ни Булганин, ни Маленков, как ни старались, не смогли склонить его на свою сторону, зато остальные, глядя страшными глазами, шептали: «Арест!» Смелость в этом поступке была великая, но сейчас каждому было жутко. Арест первого заместителя председателя правительства, главы Министерства внутренних дел и государственной безопасности, Маршала Советского Союза Берии должен был произойти с минуты на минуту. Должен был произойти, планировался арест, а может?.. Жутко подумать, какая страшная правда притаилась за словами «а может?» Лица присутствующих походили на восковые маски, глаза погасли, руки опустились. Они боялись, что план рухнет, и тогда…
За окном хлынул дождь.
— Только дождя не хватало! — глядя на пенящуюся мостовую, пробормотал Ворошилов.
Булганин нервно плеснул себе коньяка.
— Никита, будешь?
— Нет.
— А вы? — спросил министр Вооруженных Сил, обращаясь к остальным.
Никто не отозвался. Дверь приотворилась, в зал крадучись втиснулся помощник Молотова.
— На улице стрельба! — доложил он.
Маленков выронил куль с пеленками, и, опустившись на стул, закрыл лицо руками:
— Про-па-ли!
Каганович распахнул окно и высунулся наружу.
— Ничего не слышу, дождь лупит! Где твои выстрелы?! — заорал он на молотовского помощника.
— Дежурный из Кремля передал, — оправдывался помощник. — Стрельба слышна с улицы Качалова.
— В угловом особняке Лаврентий Павлович живет, — подсказал похожий на смерть Микоян.
Мокрый Каганович резко захлопнул окно, сдернул с ближайшего стола скатерть и стал вытирать голову.
— Весь промок, твою мать!
На столике, рядом с Хрущевым, пронзительно зазвонил телефон. Люди застыли как изваяния. Человеческое сознание стремилось проникнуть в суть этого резкого звонка, разгадать, что уготовлено им: жизнь или смерть?
— Хрущев! — поднял трубку Никита Сергеевич. По его круглому лицу с некрасивым курносым носом, толстыми губами, бесцветными, словно выцветшими бровями, невозможно было разобрать ни ужаса, ни радости. — Понял, понял! — глухо закончил Секретарь ЦК.
— Что?! — вымолвил Маленков и трясущимися руками подобрал с пола кулек с пеленками. — Что, говори?!
— Взяли! — вставая, отчеканил Хрущев и просиял. — Наливай, товарищ Булганин, всем наливай!
Вмиг ожившая компания сгрудилась вокруг Никиты Сергеевича.
— Сейчас Георгий Константинович подъедет, подробно расскажет, как дело было.
Микоян вскочил с места, схватил бутылку «Наири» и принялся задорно, по-молодецки, разливать.
— Поздравляю, товарищи! Всех поздравляю! — ликовал Хрущев. — Враг повержен!
