Владимир Рынкевич - Наука умирать
Линькова принял отдельно, один на один. Посмотрел в глаза — вроде не хитрит. Спросил:
— Почему это твой Савкин в Питер собрался?
— Причину найдёт — кадетов, наверное, боится.
И пусть бы ехал. Толкается здесь, а какая от него помощь Для обороны города?
— Считаешь, пусть едет?
— Хоть сегодня. Надоел он мне.
Значит, хитрит товарищ Линьков. Что-то задумал со старым другом.
— Оно бы верно, Миша, но у меня указание: пусть работает здесь и готовит создание ЧК — людей подбирает, помещение... Скоро из Москвы начальство прибудет. А мы с тобой — на фронт. Бронепоезд тебе дам.
Отправив Линькова, вызвал помощника и приказал:
— Срочно сделай приказ: товарищ Линьков назначается командиром бронепоезда «Слава революции».
— Он же без пушек. Одни пулемёты, Алексей Иваныч.
— Готовь приказ и молчи, когда тебя не спрашивают. И ещё выпиши пропуск и всякие там охранные мандаты на медсестру Саманкину Ольгу Петровну, сопровождающую тяжело раненных на Западном фронте бывших офицеров к местам жительства в Тифлис и Сухум. Потом разыщи Руденко и срочно его ко мне.
Руденко был одним из немногих, не замечавших призрака смерти, нависшего над Екатеринодаром. Назначенный командиром бронепоезда «Коммунист», он собирался не умирать, а убивать.
— Я этого Маркова своим бронепоездом достану, — сказал он Автономову. — Осенью в Бердичеве не дали нам его прикончить — теперь вот расхлёбываем. Тогда некоторые очень хотели революционную законность соблюдать. И наш Линьков участвовал в этом прощёном воскресенье.
— Теперь вместе с тобой будет Маркова доставать — я его назначил командиром «Славы революции». Тебе в помощь. Правда, он без пушек, но в паре с твоим даст кадетам прикурить.
Автономов держался с красным моряком дружески, как с боевым товарищем, но опасался больше, чем Линькова: тот — интеллигентик, трусоват, а этот — из рабочих, до войны в брянском Арсенале служил, на флоте большевиком стал. Осенью штаб Духонина громил. Узнает о переговорах с кадетами — и конец командующему.
— Что там разведка сигналит? — спросил Руденко.
— Пока отдыхают, переформировываются. Генерал Марков был командиром полка, теперь — командир бригады. Объединились с Покровским, увеличили армию тысяч до восьми. На главном направлении — на железнодорожный мост через Кубань — конечно, Марков. По моим расчётам, дня через два, числа 5—6-го он начнёт. На Георгие-Афипскую, затем на мост. Бронепоезда должны встретить его перед Георгие-Афипской. Здесь-то, Олег, и надо его брать, пока до моста не дошёл.
— По всему видать, что он этим курсом пойдёт, — согласился Руденко. Для переправы лучше места нет. Мост, и до города всего ничего. Вёрст пять.
Так думали все... кроме генерала Корнилова.
ПОСЛЕДНИЙ МАНЁВР КОРНИЛОВА
Такое зажглось яркое апрельское утро, что, казалось, дань обязательно должен принести удачу, праздник. Но до Екатеринодара оставалось ещё более 20 вёрст и разгулявшаяся весенняя Кубань. Хорошо, что солнце честно сушит жуткие потопы прежних дней. Ни ветерка, ни выстрела.
Командир Корниловского ударного полка подполковник Неженцев приказал денщику привести мундир и шинель в полный порядок, начистить всё до блеска, и направился к командующему — в дом станичного Правления на площади, в центре Ново-Дмитриевской.
Оба адъютанта, подпоручик Долинский и хан Хаджиев, покуривали на солнышке. Кого любит начальник, того любят и помощники, поэтому адъютанты любили Неженцева. Приветливо усадили на скамейку, угостили немецкими папиросами.
— Германия рядом, понимаешь, — подмигнул Хаджиев, — говорят, уже в Ростове маршируют.
— У Лавра Георгиевича, наверное, Марков? — спросил Неженцев.
— Почему это вы так предполагаете? — удивился Долинский. — Командующий — один. Отдыхает после чая, изучает документы, работает по карте.
— Я потому так предполагаю, что сейчас только о Маркове и говорят. Он переправил армию, он взял Ново-Дмитриевскую, он и Екатеринодар теперь возьмёт... И сам он какой-нибудь «Ледяной поход» придумал. Будто вёл армию в этом походе. А у нас Корнилов командующий, и другие генералы и командиры есть.
— На Екатеринодар Маркову прямая дорога, — сказал Хаджиев. — Бригада, понимаешь, так и нацелена на мост.
— Пусть идёт, — объяснялся Неженцев, — не в этом дело. Настроение в армии создаётся нехорошее. Воюют все, умирают все, а по разговорам — один Марков сражается.
— Пожалуй, есть такой грех, — усмехнулся Долинский. — Я сам намекал Лавру Георгиевичу. Но я знаю, что он вас очень любит, Митрофан Осипович.
Об этом Неженцев знал. С 1916 года с Корниловым. В1917 предложил ему создать ударные отряды для борьбы с дезертирами и сам стал командиром 1-го отряда. Уже тогда расстреливал агитаторов-большевиков, разлагающих армию. Мало расстреливал.
Неженцев вошёл к генералу. На столе оперативная карта с нанесённой обстановкой и новые списки армии. Командующий перелистывал списки с видом успешного игрока, в который уже раз пересчитывающего выигрыш.
— Итак, дорогой Митрофан Осипович, идём на Екатеринодар, — сказал Корнилов, не скрывая радостного вздоха облегчения: наконец-то. — С нами Родзянко. Создадим Русское правительство. Армия более чем удвоилась: 6 тысяч штыков, 3 бригады — Марков, Богаевский, Эрдели.
— 1-я бригада, конечно, Марков.
— Так сложилось: был 1-й полк.
— Он и Екатеринодар будет брать? Уже идут разговоры, что только на нём и держится наша армия.
Корнилов усмехнулся, показывая, что он всё знает, но сам выше этих разговоров.
— Завистники, — сказал он. — Хотя... Имеются некоторые преувеличения.
— Лавр Георгиевич, вы же были с нашим полком, со своими знаменем, когда брали Ново-Дмитриевскую, а теперь говорят о каком-то «Ледяном походе», о Маркове, который вёл армию. Будто, если бы не он, то все мы бы погибли ночью в степи.
— Завистники, — повторил Корнилов, но голос его звучал уже не добродушно, а скорее сердито. — Но и сам он виноват. И действует не всегда дисциплинированно.
— Помните, под Усть-Лабой исчез во время боя?
— Не только тогда. Вы не знаете, куда он так неожиданно исчезает?
— Я не проверял, но говорят, что он бывает у женщин. Цыганские романсы и прочее.
— Тогда мы об этом говорить не будем. Это его личная жизнь.
— И почти каждый вечер посещает генерала Алексеева. Ходит как на доклад к начальнику.
На это Корнилов ударил по столу пальцем с перстнем. Сдвинул с карты бумаги. Перед глазами была тёмно-синяя лента Кубани, перпендикулярно ей — чёрные штрихи железной дороги, и здесь неправильная пятнистая тёмная фигура большого города.
— Я работаю над планом взятия города, — сказал Корнилов, глядя на карту. — Во второй бригаде ваш полк — Первый Ударный, Митрофан Осипович.
— Первый Ударный Корниловский, ваше превосходительство, — позволил себе Неженцев поправить командующего.
— Да, — согласился Корнилов. — Согласно моему плану первым в Екатеринодар войдёт Корниловский полк. Пока, кроме вас, об этом не знает никто.
Предчувствие не обмануло подполковника. Удача. Возьмёт город, там образуется Русское правительство и пожалует ему генеральский чин, как Кубанская Рада Покровскому.
Всё вдруг стало как-то неприятно изменяться. Всего несколько дней назад Корнилов дружески улыбался ему, называл ночной бой «Суворовским походом», на совещании с кубанцами продемонстрировал своё отношение спокойной просьбой-приказом: «Сергей Леонидович, распорядитесь...» Теперь вдруг присылает адъютанта Долинского, и тот, не глядя в глаза, механически проговаривает: «Его превосходительство командующий приказал напомнить вам о необходимости срочного формирования штаба бригада! и полковых штабов».
Ответил грубо: «Нужен мне этот штаб, как...» Поскольку подпоручик бесстрастно молчал, ожидая настоящего ответа, пришлось сказать ворчливо:
— Нужно хорошо воевать, а не разводить канцелярщину. Передайте его превосходительству, что в 1-м полку уже сформирован штаб. Новый командир полка назначил своим помощником полковника Кутепова, и штаб человек 10. У меня, как и прежде, Тимановский, Родичев и 3 офицера связи.
Долинский официально откозырял и исчез.
Что-то изменилось. Может быть, просто началась весна?
Утром 5 апреля, когда пили с Тимановским чай, пришёл Родичев, навещавший каких-то своих больных, и угрюмо сказал:
— Вторая бригада наступает на Григорьевскую и Смоленскую. Нам ничего не сообщили.
— На юг? В обратном направлении? — удивился Марков. — Военного совета не было ни разу после начала похода, приказы перестали рассылать. У командующего же штаб. Романовский — умнейшая голова. Как ты думаешь, Степаныч?
