Саша Бер - Кровь первая. Арии. Они
— Умница, девонька, а теперяча топай ко мне на ляжак и баиньки. Всё потом.
Дануха сразу почувствовала, что бабёнка глаз не сомкнула все эти пять дней и сейчас едва держалась на ногах. Она долго думала о ней, все эти пять дней. Что она о ней знала. Выросла без мамы у колдуна. Материнской ласки не знала. Бабьей жизни тоже. Она вообще, похоже, человеческой жизни не знала. Зачем колдун её такой вырастил и почему к ней направил из огня, да полынье? За весь поход Дануха именно с ней держала наилучшую связь. Притом не она это делала, а сама Никто. Дануха чувствовала, как та тянется к ней, но вместе с тем боится. Тянется по-человечески, как дитя к матери. У неё, по её соображениям, появилась возможность получить от жизни то, чего она была лишена — материнскую, бабью ласку. И Дануха пошла ей на встречу. Ей стало жалко девку. Да девку. Никакая она не баба, а просто девка переросток. Да ещё и девственница, уж что, что, а в этих делах бывшую большуху не обмануть.
Галдёж над поляной стоял ещё долго, пока все не расселились и им не разнесли по кутам сырое мясо и запасы разносолов. Приготовить заранее, естественно, не успели, поэтому готовить бабам предстояло самим, тем более всю посуду из коровника забрали подчистую. Пока население питалось и в лагере установилось относительное затишье, Дануха собрала всех своих в бане. Походный карагод держал отчёт. Речь вела Буря на правах атаманши.
Туда шли быстро два дня и днём, и ночью. На ночлег не вставали, да и перекус делали на ходу. Только когда увидели забор коровника из леска, встали лагерем. Дело было к вечеру и как планировали с наскока в коровник не рванули. Никто пошла выведывать. Неважна и Малхой завалились в мешок спать. Так распорядилась Буря, объясним это тем, что им предстоит основная работа, а значит должны быть полны сил. Никто вернулась, когда уже темнело. Они с ней посовещались и решили, что лучше всего очистить коровник под утро, когда все будут спать и с рассветом уйти до леса, а так как все выспятся, то можно будет первые сутки пройти обратно так же без сна. Так решив Буря тоже завалилась спать. Никто сторожила. Пред рассветом она всех разбудила и тут началось. Все пожитки и лошадей оставили в лесочке, привязав лошадей к деревьям, а сами подошли к забору. Никто на собак морок навела ещё из далека. Они и не гавкнули. Забор высокий оказался и лезть через него было не сподручно. Ворота закрыты изнутри. Никто тогда прошла к большому дому, где по дереву залезла на крышу, а с неё спрыгнула во двор и открыла ворота. Они тяжёлые оказались, но дружно навалившись щель проделали, чтоб пролезть. Когда вошли, то столкнулись с первой проблемой. Все шесть собак были во дворе, но все спали. Малха развела руками, мол что я сними спящими делаю то буду. Тогда Неважна недолго думая взяла и всех перестреляла сонными. Даже не вякнула ни одна. Малха даже обиделась, что ей не досталось. Просила хоть одну разбудить, чтоб придушить заморозкой.
— Потом встали и стоим как четыре дуры, — продолжала Буря, — что делать не знаем. Резать охрану сонными, или же разбудить предварительно, чтоб забегали. Кого не спрошу все плечами жмут, мол ты главная тебе и решать. Ну я спрашиваю Неважну, мол ты можешь определить в какой землянке мама Малхи. Та указала. Ну говорю чё тут тогда думать, будите, да выводите, а там видно будет. Малха кинулась, да там решётка на входе тяжёлая оказалась, пошли все помогать, только Неважна осталась в центре стоять. Пока мы эту решётку снимали да оттаскивали, естественно шум подняли. Мама Малхи проснулась и изнутри тоже помогла. Еле справились. Малха с мамой обнимаются, ревут, мы стоим рядом тоже ревём, а тут Неважна подходит и так спокойно спрашивает, мол чё с жёнами охраны то делать. Я глянула, а мужики то все трое у дверей валяются со стрелами в телесах. Оказывается, они спросонок на шум тоже выбежали ну и Неважна их тут же уложила опять спать, только навсегда. Ну мы все на двор выбежали, а Неважна и говорит, мол женщин убивать не будет, рука, видите ли, не поднимется. Ну я у Кнохи спрашиваю мол чё за бабы то у охранников, а она их матом, мол суки ещё те, Тут Малха недолго думая влетела в дом и тишина. Потом вышла. Всё, говорит, нету больше надсмотрщиц. Только там ещё четверо детей малых, чё с ними делать тоже не знает, а убивать их не будет. Ну и ладно, говорю, давай всех выпускайте, а мы с Неважной за лошадьми и мешками. Ну в общем загрузили всё что можно, уж светать стало, а эти коровы такой ор устроили, что, наверное, по всей степи слышно было. Галдели на радостях, пока не заорала на них. Потом в путь тронулись, чуть ли не бегом, так как совсем светло стало и на дороге могли нарваться на кого-нибудь, но всё обошлось, а когда до лесов добрались, аж вздохнули с облегчением и пошли уже медленнее. Вот и весь поход.
Из коровника лагерь пополнился двумя девятками баб разновозрастных, восемью молодухами не рожавшими, из который пятеро беременных на разных сроках, девченят четырнадцать штук и посикух, почти аж тридцать. Из них грудных половина. Вот такой довесок притащили к бабе Кнохе и Дануха тут призадумалась. Одно дело девок особенных вокруг себя собирать, а другое вообще всех баб со всех округ. А тут ещё Елейка с Краснухой заерепенились, мол их мам тоже выручать надо, на что Дануха обещала подумать, но только после того, как с этим бедламом образуется, и они решат, что с этой оравой дальше делать без мужиков то. Были бы мужики, можно было баймак возродить и пусть бы себе жили, как обычно. А что сейчас делать, не понятно. В сёстры их не взять, хотя прощупать всех надо, может кто и подойдёт, а остальных, что, гнать что ли? Куда? В общем Данухе прибавилась ещё одна головная боль…
Заканчивалось первое лето лесного сидения. На дворе стояла седмица Осених Помочей[36]. Событий произошло за это время огромное количество, все они разного рода, но для Данухи не являлись чем-то из рук вон выходящих и неожиданных. Ожидаемо стали искать мам Краснушки и Елейки и если маму Краснушки нашли сразу, то вот Елейке не повезло. Неважна не смогла нащупать её среди живых, а среди мёртвых она не умела. Елейка ревела долго и чем больше её утешали, тем пуще она принималась это делать. Дело дошло до откровенной истерики, после чего её оставили в покое. Дануха сказала, мол отстаньте от девки, сама проревётся. Вывела её из этого «мокрого» состояния через несколько дней Хохотушка, которая просто скорчила лживо-обидчивую мордашку, выпятив губки и напомнила ей, что та, как тепло станет, ей «коняшку» обещала подыскать. Тут сразу все сделали обидчивые и просящие физиономии, что заставило Елейку, с уже опухшими глазами, улыбнуться, хотя ещё долго было заметно по её виду, что на душе у девки тяжелее тяжёлого. Москуху, маму Краснушки, просто выкрали, не заморачиваясь ни с охраной, ни с остальным коровником. Прямо с поля, на котором она спала после работы, ночью, когда все почему-то неожиданно уснули, даже сторожевые собаки. Ходили опять вчетвером, только вместо Малхи пошла Краснушка. Чуть позже Дануха пожалела, что коровник оставили, так как довольно скоро Голубава развила в их лесном селении, среди новеньких, бурную деятельность, и всех поселянок, так ладно пристроила к делам, что Дануха даже по белому позавидовала её организаторским талантам. Голубава никого не спрашивая заняла какое-то странное, непонятное в этом бабьем царстве место, просто взяв и возглавив его. Она не исполняла роль большухи при бабняке, она не брала на себя обязанности родового атамана, а просто построила всех баб и стала ими командовать и все стали её слушаться, как должное. А как жизнь закрутилась своим чередом, так пришла к Данухе и посетовала, что бабёнок мол мало, надо бы ещё какой коровник растормошить, а то туда не хватает, сюда не хватает и вообще на будущее замахнулась чуть ли не город в лесу ставить, вместо временного, шатрового. Теперь и припасами она командовала, начиная со сбора, заготовки, местами хранения и кончая выдачей их Данухе. Кутырок и молодух, что посмышлёней, организовала в девичью ватагу, диверсионно-сыскного профиля, подключив к этому Никто, которую молодняк почему-то стал звать сокращённо — Ник. Той понравилось, все приняли, посчитав это более благозвучным. Притом тут же принялись все её «особые» сокращать свои клички, нахрапом требуя от Данухи на то разрешения. Старшая махнула рукой, мол обзывайтесь как хотите, только не делайте это часто, чтоб не забыть, на кого как материться. Краснушка стала Красна, Неважна стала Нева, Белянка — Беля, а Хохотушка почему-то Уша. Почему она выбрала такую странную кличку, она и сама толком объяснить не смогла, вот захотела и всё. Буря, Елейка и Голубава ничего менять не стали.
Ник совсем расцвела за это время, ожила, что ли, радуясь обыденным для других вещам. Ей нравилось возиться с молодухами, что были значительно младше её по возрасту, но знанием обычной жизни, она ушла от них недалеко, поэтому практически не выделялась в их среде. А в некоторых вопросах, особенно полового содержания, девки даже знали куда больше, чем она, ибо таким вещам её по жизни вообще никто не учил. Голубава поставила перед Ник задачу, научить молодух, из числа способных, скрытному дозору за подступами к поселению, чтоб чужаки не сумели застать врасплох. Уж больно эта проблема Голубаву тревожила. Ник и научила, притом не только способных, а всех, кто захотел. Самой Ник уметь прятаться нужды не было, но играла в прятки с девками, как дитя малое, учась сама, попутно, этому хитрому делу и уча этому молодух. Они целыми днями мастерили на подходах к лагерю засидки[37] на деревьях, в корнях под пнями, в зарослях кустов, даже норы для этого скрытные рыли. Данава для этой «лесной банды» даже одежду специальную сшил, в которой на них в упор наткнёшься и не заметишь. Дануху раза два чуть до усрачки не напугали, выскакивая перед самым носом, когда она хаживала к источнику, да в старый баймак. В общем кутырки с молодухами освоили дозорное дело легко, играючи и главное с пользой. Ник их и следопытству обучила, даже попыталась научить умению «заметать следы», но тщетно. Следы, конечно, заметали, только не с помощью дара или колдовства какого, а вручную, но тоже не плохо получалось. Они уже и дальние подходы прощупывали, искали чужие следы. Старались девки из всех сил, но напрасно. Мирно как-то жилось, без каких-либо поползновений чужаков со стороны. Единственные чужие, на ком они «вдоволь» потренировались, были дружки колдуна, наведавшие его с завидной регулярностью. Сам Данава больше никуда не уходил, свои бабьи колдовские наряды не одевал. Дружки ходили к нему, но по одному, стараясь быть, как можно проще и скромнее, побаиваясь и девок и Дануху. Последняя приваживала их, как гостей, но не более. Приходили, приносили сплетни. День, два жили и уходили восвояси.
