Евгений Федоров - Демидовы
— Ты, мил-друг, никому не сказывай, что Демидов едет. Был, да весь вышел. Едет приказчик, а боле не знаю, не ведаю. Понял?
Ямщик кивнул головой:
— Аль нам не знать?
А сам подумал: «Задурил хозяин. Ладно, пусть потешится!»
— К утру колесо сыщи, да затемно тронемся, — сказал Демидов ямщику и вернулся в избу.
За столом прибыльщик, обжигаясь, ел кашу. Глаза его остановились на Демидове:
— Сказывал, что ты сосед демидовский; как живется купцу?
— Демидов-то богато живет; он — друг самому царю Петру Ляксеичу. — Никита сел на скамью против прибыльщика, облокотился и пожаловался: — Купцам-то что? Неплохо живется! Богатеют и не скучают.
Прибыльщик утер полотенцем усы; лицо было строгое. Пригрозил:
— Отошла коту масленая, давненько добирался до Демидова: укрывает, пес, беглых да металлы беспошлинно сбывает, а теперь вот в Тулу нагряну — пиши пропало. Я, брат, такой!
— Но-о! — покачал головой Никита. — Ишь ты! Выходит, и на Демидова власть есть. Это добро! — Заводчик поежился, ухмыльнулся в бороду. Ямской сидел в сторонке на скамье и поддакивал гостю:
— Так, так, батюшка…
Демидов снизил голос, моргнул прибыльщику:
— Только добро-то прибыльщики из-под самых рук упустили. Едешь ты, скажем, в Тулу, а из Тулы Демидовы все поубрали. Ежели хочешь, то скажу, где припрятал Демидов добро-то. Налетишь да накроешь. Во как!
Прибыльщик перестал есть, отодвинул миску с кашей:
— А ты не врешь?
— Зачем врать-то? Вот истин бог. — Никита положил уставной крест. — Я Демидовым первый ворог и скажу, где они таят беспошлинное железо. Слухай!..
— Погоди! — Прибыльщик поднялся из-за стола, подошел к ямскому. — Ты, Микола-угодничек, шасть на полати, пока мы тут обмозгуем. Ну-ну, лезь!
Ямской недовольно буркнул:
— То с полатей, то на полати. Нигде старому и покою нетути…
Однако старик полез на полати; крикнул оттуда:
— Кони утром придут, а поколь я сосну!
Прибыльщик насупился и, глядя в черные глаза Никиты, сказал:
— Глаз-то у тебя воровской. Не из цыган ли?
Демидов от гнева сжал зубы, но пересилил себя, сдержался.
— Я у матки не спрашивал, кто мой батя, — сердито отозвался он на вопрос прибыльщика. — А коли хочешь Демидову хвост прищемить, так вертай сейчас в другую сторону. На Москве-реке, ниже села Бронниц, на винокуренном заводе Данилки Евстафьева скрытно сложено демидовское железо! Удумал Демидов его тайно, беспошлинно сбыть!
— Ты тише, лешай! А еще что? — Прибыльщик схватил Демидова за руку. — Ты что горяч больно?
— Это со зла на Демидовых, — вздохнул Никита. Он отошел от прибыльщика и сел в темный угол. Огонь в печке погас; стряпуха сгребла угольки в загнеток. На дворе стихло; на полатях посвистывал носом уснувший ямской; в светце потрескивала лучина. Стряпуха поклонилась гостям:
— Вы бы на скамьях прилегли бы. У нас полати да скамьи, вот и все тут…
Никита подошел к развешанному кафтану, стащил его и кинул на скамью:
— Пожалуй, баба правду гуторит; не прилечь ли? Утро вечера мудренее. На зорьке, глядишь, кони будут…
Он вытянулся на скамье; прошла минута, в избе раздался богатырский храп. Баба ненавидяще поглядела в сторону Демидова:
— Ишь жадный какой, и щей не похлебал. Скаредничает!
Ворча, она проворно полезла к ямскому на полати.
Прибыльщик прилег в красном углу; радостные мысли отгоняли сон:
«Вот нанес господь дурака, все и рассказал. Теперь жди, Демидовы, гостя!»
За стеной ржали кони; баба на полатях о чем-то шепотом упрашивала ямского. Прибыльщик лежал с открытыми глазами и глядел, как в загнетке один за другим подергивались сизым пеплом раскаленные угли…
В осенней тьме все еще спало, когда Никита Демидов выбрался из сельца. Ямщик раздобыл дубовое колесо; ехали по стылой дороге медленно. Дождь перестал хлестать, дул пронзительный сиверко, слегка подмораживало. Над полями стояла мгла.
Демидов зорко вглядывался в нее и посмеивался в бороду. Знал он, что Прибыльщик не упустит случая показать свою ретивость, донесет обо всем сенату…
Все так и вышло, как ожидал Демидов. Через день он добрался до Москвы, немедленно снарядил доверенного человека в Тулу. Слал хозяин строгий наказ: наскоро развести беглых людей по заимкам и попрятать их от прибыльщиков, а металлы укрыть по амбарам под замки, чтобы чужой глаз не доглядел, сколько у Демидовых добра…
Прибыльщик Нестеров тоже не зевал; он выслал на Москву-реку доглядчика к селу Бронницы. Проныра приказный напал на демидовские струги; на них он высмотрел сибирское железо и, не мешкая, помчался к Нестерову.
Спустя два дня, третьего ноября, сенат получил от государственного фискала Нестерова челобитную, в ней он обвинял Демидова, что тот тайно сложил привезенное на стругах по Москве-реке сибирское железо на винокуренном заводе своего знакомца Данилы Евстафьева; завод тот стоит пониже села Бронницы, а железа сибирского припрятано двадцать тысяч пудов, и скрыто оно для беспошлинной продажи. Фискал просил сенат на то железо наложить арест, а Демидова допросить.
В сенате всполошились. Знали сенаторы, что Никита Демидов приласкан государем, состоит в большом доверии у царя, но, с другой стороны, думали сенаторы: если дознается Петр Алексеевич об утайке заворуйского дела, не сдобровать и сенаторам. Демидова призвали в сенат. За широким столом, крытым зеленым сукном, сидели важные и надутые сенаторы в пышных париках.
«Вырядились, как павлины», — с усмешкой подумал Никита.
Первоприсутствующий был проворен в движениях и остер на язык.
«Молод, а умница», — сразу определил Никита.
Демидов низко поклонился сенаторам и стал степенно выжидать. День стоял морозный, солнечный; золотой орел на петровском зерцале[23] искрился от солнечных лучей. Председательствующий учтиво поглядел на Демидова, потом перевел взор на дородного обер-фискала, состоящего при сенате, и предложил:
— Прошу зачесть донесение на заводчика Демидова.
Обер-фискал откашлялся; сенаторы застыли, молчали; лица у них были отчужденны, строги. Заслушав донесение о железе, отысканном у Бронниц, председательствующий спросил Демидова:
— Извольте, сударь, поведать сенату, отколь это железо бралось и почему такая потайность в доставке его?
Сенаторы впились взорами в заводчика. Демидов переминался с ноги на ногу.
В палате в люстрах горели восковые свечи; лысый череп Никиты отсвечивал. Демидов насмешливо подумал: «Сейчас я им открою глаза, вот удивятся!» Он многозначительно помолчал, откашлялся:
— То правда, железо мое. Отлиты чугунные доски на моем Невьянском заводишке, а прятать и не думал.
Заводчик снова помолчал, поскреб лысину:
— А отлиты эти доски по приказу сибирского губернатора князя Гагарина и для него привезены, а не для продажи. А кроме этого места, в других местах железа не держу.
Никита уверенно посмотрел на сенаторов.
Председательствующий, улыбаясь, переглянулся с сенаторами:
— Как мыслят господа?
Обер-фискал поклонился и сказал:
— Я мыслю, потребно послать запрос господину сибирскому губернатору…
Первоприсутствующий склонил голову:
— И я так мыслю… А до той поры освободить Никиту Демидова от допросной докуки. Как мыслите вы, господа сенаторы?
Сенаторы поочередно, один за другим, негромко ответствовали, словно заученное:
— Мы такожды мыслим, как господин первоприсутствующий.
— Посему быть так…
Демидов откланялся — и был таков.
Отъезжая от сената, один из сенаторов неторопливо высказал свое мнение обер-фискалу:
— Мыслю я, что Демидов правым окажется. Прибыльщики обмишулились на том деле.
Обер-фискал поднял палец и сказал доверительно:
— Сего тульского купца на сивой кобыле не объедешь. Матерый волк! Умеет хоронить концы в воду…
2
Прошла затяжная непогодливая осень, ударили морозы, и выпал глубокий снег. Установилась зима.
По санному пути Акинфий Никитич по наказу бати съездил в Тулу. Два года он не был на родине. В последний раз, отъезжая, молодой заводчик взволновался. Краснея и смущаясь, жена сообщила ему по секрету:
— Чую, Акинфушка, понесла я под сердцем наше дите!
Демидов обрадовался, обнял жену:
— Неплохо будет, если сын народится! Будь милостива!
Спустя полгода после отъезда Акинфия на радость ему родился сын, которому при крещении дали имя Прокофий. Отец все время собирался повидать своего наследника, но только сейчас довелось.
В Туле произошло много перемен. Отцовский завод разросся вдоль Тулицы, дел стало больше, народу работного прибавилось. Всем заправляла Дунька. Она встретила мужа сдержанно. Обижалась:
— За делами и про сына забыл. Хорош отец! Полюбуйся, какой вытянулся!
Она толкала вперед тонкого капризного мальчугана. Жена стала суше и оттого казалась выше, поблекла, нос заострился, но силы ее не покидали. Ходила она в русских козловых сапогах на подковках, в синем сарафане.
