Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга вторая)
— Правда, товарищ секретарь, — в ответ на вопросительный взгляд Нобата заговорил молодой учитель, смущенно глядя в пол, теребя в руках лисий малахай. — Мальчишки все оказались такие смышленые — в полгода осилили годовую программу. А я только в августе, с курсов… Стыдно перед учениками! Хоть бы опять на курсы направили меня…
— Да, дело трудное, — Нобат поднялся, вышел из-за стола. — Понимаю вас, друзья. Тут подумать следует… Пока сделаем вот что. Вы, товарищ Кичиев, пока младших отпустите по домам на недельку. А со старшими — дадим верблюдов, погонщика, — съездите в пески, за топливом для школы. Тем временем мы с заврайоно отыщем выход из положения.
Проверка показала: и другие учителя, не один Кичиев, испытывают подобные же затруднения. Знаний не хватает! Выход нашли такой: у себя в районе организовали нечто вроде вечернего семинара для учителей. Преподавали: сам заведующий районо — все же он окончил в свое время русско-туземную школу в Самарканде, еще Алты Караев, у которого и книги нужные оказались. Несколько занятий по политграмоте провели со слушателями семинара завполитпросветом райкома Гулам Эргашев и сам Нобат. Слушатели вечерами учились, днем преподавали у себя в школах. А скоро подъехали новые учителя, только что с курсов. Знающих людей в районе прибавилось.
И самую большую радость принес, Нобату тот день, когда к нему в кабинет, опять в сопровождении заврайоно, вошла худенькая женщина в городском пальто, закутанная в цветастый платок.
— Гайнуллина Фая, — представилась она, сперва ответив на рукопожатие секретаря райкома, затем протянула ему пачку документов. — Окончила педкурсы в Ташкенте. Назначена к вам в район.
— Вот, теперь учебу женщин и девушек наладим, — улыбаясь в черные, с проседью, усы, проговорил заведующий.
— Правильно! — Нобат просиял. — Вас-то нам и не хватало, дорогой товарищ Фая! Язык, выходит, знаете наш?
— Я татарка, — скромно ответила девушка. — На курсах нас и туркменскому учили, по плану готовили для работы с туркменами. А с женщинами… да, и это было предусмотрено. Преподавали методику подготовки женщин из местных жительниц — инструкторов ликбеза.
— Очень хорошо, с этого и начинайте. Устройте товарища Гайнуллину на квартиру, — продолжал заведующий районо. — Кадры мы вам подберем. Составьте календарный план. Через неделю — ко мне!
«Вот из Донди получился бы инструктор женского ликбеза, — подумалось Нобату, когда он остался один. — Жаль, не ко времени… Зато уж сама теперь грамоте научится».
За ними — будущее
Ранней весной Нобат работал один у себя в кабинете, как вдруг за окнами раздался и тотчас умолк перестук лошадиных копыт. Кто-то галопом подскакал к зданию райкома и спешился. Секунду спустя — торопливые шаги по коридору. Дверь распахнулась, на пороге стоял Аллак-Дяли:
— Бушлук с вас, Нобат-ага!
С первого же взгляда Нобат понял, за какую радостную весть требует законного вознаграждения вожак беширских комсомольцев. Сам к нему подошел, выйдя из-за стола, протянул руки для приветствия:
— Уже? Как Донди?
— Здорова! Лучше не надо! — еще шире улыбаясь, проговорил Аллак.
— Сынок? Или дочка?
— Эх, товарищ Нобат, ведь не угадали! — Аллак-Дяли сдернул с бритой головы неказистый тельпек, ладонью смахнул пот со лба. Видно, спешил человек, уморился как следует. — Не угадали, говорю… И то, и другое, вот оно что! Сынок, значит, и дочка, сразу вместе!
Нобат опешил. Вот уж, верно, и в голову не приходило… В следующую секунду радость обжигающей волной прихлынула к сердцу. Двое детишек! И Донди здорова! А ведь как он волновался последние недели…
— Ну, садись, Аллак, дорогой! — Нобат затормошил гостя. — Рассказывай, что там у вас в Бешире. Сам-то здоров?
— Чего мне сделается, — Аллак-Дяли неуверенно присел на кончик стула, тельпек опять нахлобучил на голову. Нобат тем временем накручивал ручку телефона у себя на столе. Следовало договориться об отъезде с председателем райисполкома.
Потом на телеграф — уже была установлена прямая связь с Керки — у Ефимова попросить отпуск по семейным обстоятельствам.
Расставшись с Аллаком в центре Бешира, Нобат завернул к своему дому. Земля твердая, замерзшая, звенит под копытами, но снегу нет — вся зима была малоснежной. А теперь уже весной повеяло.
Аул только просыпался, дымки над юртами и мазанками тянулись к медленно светлеющему небу. Солнце еще не скоро взойдет.
Дверь домика приоткрыта, видно, что печурка уже топится. Из-за дверей чуть доносится протяжная песенка:
Косу в реку окунаю —
Злую щуку испугаю.
Шахского сынка и дочку
На коленях укачаю…
Нобат легонько стукнул в дверь, чтобы предупредить хозяек. Тотчас на пороге появилась мать.
— Вах, сыночек! — она прильнула на мгновение к его груди, сразу же отстранилась, глянула в лицо счастливо улыбающимися, в мелких морщинках, глазами. — Благополучен твой приход! Радость-то какая…
Она говорила вполголоса, оглядываясь. В глубине комнаты, за печкой, напротив занавешенного оконца, спиной к двери сидела на корточках Донди. Правою рукой она мерно раскачивала люльку, шерстяною веревкой подвешенную к потолку, тихо, тонким голосом напевала песенку из какой-то старой-старой сказки…
Не сразу она оглянулась, только теперь заметила мужа. Хотела встать. Но он уже успел разуться у порога, поспешил к ней.
— Донди, родная!..
Обнял за плечи, поцеловал в висок. Она погладила ему ладони.
— Спят? — выговорил Нобат одними губами. — Дай посмотрю…
Донди поднялась, тихонько откинула полог. Оба младенца — смугло-розовые мордашки, губастые, с темными бровками — сладко посапывали во сне. Первая встреча… Здравствуйте, желанные пришельцы, новые граждане мира!
— Хорошо ли себя чувствуешь? — позже, уже за чаем и завтраком, спрашивал жену Нобат, когда Бибигюль-эдже сменила невестку у колыбели. — Врача не нужно ли привезти?
— Ох, что ты! — Донди от смущения даже рукавом на миг закрылась. — Где ж такое видано?
— Прежде не видано, это так, — согласился Нобат. — Но ты ведь знаешь, не всегда все кончается благополучно. А с врачом — вернее. Польза от медицины большая. Доктора Николая-ага разве ты забыла?
— Нет, конечно.
— Вот, а есть и женщины-доктора. Погоди, скоро будут и каждом ауле. Чтоб малышам не грозили болезни…
К сачаку подошла мать. Нобат спросил:
— Уже нарекли сына и дочку?
— Да. Ты, Нобат, извини, мама со старушками, как обычай требует, без тебя выбрала имена. Мальчику — Довлетгельды… Помнишь, ты говорил, дедушка твои тебе рассказывал: был у него в молодости товарищ с таким именем. Вот, в его честь…
Нобат промолчал, но про себя подивился. И здесь Довлетгельды… Крепко же сроднилось это имя с его семьей!
— А девочке, — продолжала Донди, — дали имя Бибисолтан.
— Ну, и очень хорошо, — одобрил Нобат. — Пусть вырастают здоровыми. Чуть что, захворают — немедля шлите нарочного ко мне. Телеграмму дадим, врача вызовем, теперь это легче.
Во дворе послышались голоса.
— Друзья твои, Нобат, — объяснила мать, поднимаясь на ноги. — Еще вчера обещали прийти пораньше. Той, говорят, поможем устроить. Нобату, мол, недосуг, у вас мужчин в доме нету, а тут радость такая… Вы поговорите, я им сама покажу, где что…
— Знаешь, Донди, — заговорил Нобат, когда мать удалилась, — я так рад, что все кончилось благополучно! Только вот тревожно мне оставлять вас тут одних. Даже и не знаю, как быть…
— Не беспокойся, милый, — Донди кротко, с нежностью, глянула на мужа, сразу опустив глаза. — Мы с матушкой привыкли одни управляться. Ничего не поделаешь, я понимаю… А нам и не скучно вдвоем, любое дело обсудим — никогда не спорим. Хорошая у тебя матушка, право! Я даже и не слыхала, у кого еще из моих сверстниц такая свекровь, добрая, ласковая да заботливая…
— Если б ты знала, Донди, как мне радостно это слышать!
Они умолкли — слова в эти минуты были излишними. Донди встала, подошла люльке, глянула на детей. Сразу вернулась на место.
— Одно меня только огорчает, Донди, — первым заговорил Нобат. — Сейчас мы всюду школы открываем. Вот недавно приехала учительница, татарка. Будет развертывать сеть ликбеза для женщин… Ну, это вроде школ, где женщины станут учиться. А тебе пока нельзя…
— Да, — задумчиво кивнула Донди. — Хотелось бы и мне учиться, давно об этом мечтаю. Придется с этим повременить.
— Не печалься. Будешь учиться обязательно. Тебе и нельзя без этого. Муж — партийный работник, и жене отставать не годится.
— Ох, оставь! — Донди с улыбкой махнула рукой. — Грамоте бы только выучиться. Помню ведь, как с письмом-то твоим ходила по всему аулу… Лишь бы жива да здорова была матушка Бибигюль. Мы уж с ней говорили про это. Будешь, говорит, невестушка, учиться, только бы мне, дескать, бог силы дал. Вот она какая, наша матушка Бибигюль, оттого я и говорю: другой такой нигде нету!
