Александр Павлов - У ступеней трона
— Сударь! Вы забыли, с кем вы говорите!..
Баскаков презрительно рассмеялся.
— Какое мне до того дело! — возразил он. — Будь вы не племянник господина вице-канцлера, а хоть сам вице-канцлер — я и тогда сказал бы то же самое…
— Берегитесь: У меня есть средство заставить вас замолчать!
Василий Григорьевич махнул рукой.
— Таким же подлым путем, как и раньше; очень может быть. Но я думаю, что для графа Головкина не пристало якшаться со шпионами тайной канцелярии. Впрочем, может, я ошибся, может, граф Головкин имеет и сам честь принадлежать к числу послухов?..
Головкин еще больше побагровел. Как он ни был труслив, но не мог же он позволить этому человеку так издеваться над собой.
— Так вам очень хочется познакомиться с острием моей шпаги?! — выкрикнул он.
— Если вы осмелитесь ее обнажить, — сопровождая свои слова презрительным смехом, отозвался Баскаков. — Но я на это мало рассчитываю… Граф Головкин, кажется, принадлежит к той породе людей, которые боятся встречаться с врагом лицом к лицу, а предпочитают нападать на него из-за угла… Но я предупреждаю вас, ваше сиятельство, на всякий случай, что я ныне научен опытом и стал очень осторожен… А, кстати, осмелюсь заявить вам, что если вы не дадите мне законной и честной сатисфакции, то в следующую свою встречу с вами я не только назову вас негодяем, но и поступлю с вами так, как дворянину поступать с негодными людьми полагается! — и он сделал рукой такой выразительный жест, что Головкин побелел как полотно.
— Хорошо, сударь! — крикнул он. — Вы получите удовлетворение! Я буду ждать ваших секундантов… — и он торопливо удалился от Баскакова, словно боялся погони.
А Василий Григорьевич, поглядев ему вслед, промолвил:
— Ну, надеюсь, на этот раз он возьмется за шпагу… И я этому от души рад. Для меня это будет удобный случай покончить расчеты с жизнью… Неосторожное движение — и я сумею наткнуться на его шпагу. Это гораздо лучше, чем самому обагрить руки собственной кровью…
Баскаков теперь как-то совершенно успокоился. Отчаяние, конечно, его не оставило, ноющая боль в сердце была по-прежнему мучительна, но он точно примирился с гнетущим состоянием духа. Какой-то прохожий толкнул его.
Василий Григорьевич очнулся от своих дум и медленно зашагал вперед. Но едва он прошел сотню шагов, как его кто-то тронул за рукав.
Баскаков поднял голову и увидел перед собою Милошева. Как всегда веселый, как всегда жизнерадостный, преображенец сиял такой светлой улыбкой, что даже Баскаков улыбнулся.
— Куда это вы, голубчик, путь держите? — осведомился Милошев.
— Голова что-то разболелась; прогуляться вышел…
— Вот и ладно… И я от нечего делать побродить отправился; пойдем вместе! — и он взял Баскакова под руку.
Несколько времени они шли молча. Вдруг Баскаков бросил быстрый взгляд на своего спутника и подумал:
«А ведь это — судьба. Вот мне и секундант для Головкина… Обращаться к Антону — это лишние разговоры будут, а теперь мне эти разговоры не по сердцу».
— Послушайте, Милуша, — вдруг обратился он к преображенцу, — у меня есть к вам просьба…
— А что такое? — оживился тот, удивительно любивший всем угождать и услуживать.
— У меня сегодня был один неприятный разговор, и я хотел бы закончить его хорошим ударом шпаги.
Преображенец еще более оживился. Он уже давно мечтал принять участие в каком-нибудь поединке, и как назло, это ему ни разу не удалось. Поэтому теперь он страшно обрадовался словам Баскакова.
— Вы хотите дуэлировать?! — воскликнул он.
— Да.
— А с кем?
— С графом Головкиным… Александром Ивановичем! Я хочу проучить его.
— Так, пожалуйста, я очень рад… Но когда прикажете назначить дуэль? — уже входя в роль секунданта, официальным тоном спросил Милошев.
— Когда хотите… Хоть послезавтра…
— Послезавтра, — раздумчиво повторил Милошев. — А на другой день нельзя?
Василий Григорьевич пожал плечами.
— Говорю вам — мне все равно. Только не тяните слишком долго. Но почему вам не хочется послезавтра? Дурной день, что ли… Так я не суеверен и на эти приметы мало внимания обращаю…
— Нет, совсем не то, — густо краснея, отозвался молодой офицер. — Напослезавтра маскарад у французского посла… и я обещал одной особе быть всенепременно.
Воспоминание о том, что «пиковая дама» назначила свидание его кузену на маскараде у маркиза де ла Шетарди, молнией прорезало мозг Баскакова.
«А что, — подумалось ему, — если мне окончательно растравить свою рану? Проследить Анну и там же, на маскараде, уличить ее?»
— Хорошо, — быстро сказал он, — пусть дуэль будет после маскарада. А скажите, мой друг, трудно попасть в дом французского посланника?
— А вам бы хотелось быть на этом маскараде?
— Признаюсь, хотелось бы.
— Так это очень легко устроить, — весело отозвался Милошев. — У меня как раз есть два билета. Я вам с превеликим удовольствием уступлю один… Да и костюм у меня лишний есть: капуцинского монаха… Приезжайте ко мне, мы вместе и отправимся.
Баскаков крепко пожал руку молодого офицера.
— Спасибо вам, Милуша. Вы для меня большое одолжение делаете…
Вдруг он вздрогнул, торопливо выдернул свою руку из руки Милошева и испуганным взором уставился на какого-то мужчину, проехавшего мимо в извозчичьей тележке. Ему показалось, что в промелькнувшей мимо него фигуре он узнал Барсукова, своего двойника, которого несколько месяцев тому назад так безжалостно убил Левашев. И эта встреча с выходцем с того света показалась ему предвестником чего-то ужасного…
VI
В доме французского посла
Роскошный дом маркиза де ла Шетарди сиял бесчисленными огнями. Целые каскады ослепительного света лились сквозь оконные стекла и разгоняли ночной мрак с улицы, по которой бесчисленной вереницей тянулись всевозможные экипажи, то и дело высаживая у подъезда закутанных в меха представительниц и представителей петербургской знати, приглашенной французским посланником на маскарадный бал.
Маркиз де ла Шетарди, присланный французским двором в Петербург, был снабжен инструкциями во что бы то ни стало загладить неприязненные отношения, которые установились из-за участия французского оружия в поддержке Станислава Лещинского, и способствовать всеми мерами сближению Франции с Россией. Хитрый и умный дипломат, однако, не сумел ничего сделать на этом пути. При жизни покойной императрицы ему в этом всячески мешал Бирон, державший сторону австрийского, а затем саксонского двора; когда Бирон пал, Миних, а затем Остерман явно благоволили больше посланнику королевы Марии-Терезии — маркизу де Ботта и прусскому послу — графу Мардефельдту, и маркиз ясно видел, что ему невозможно бороться с такими соперниками. Тогда маркиз Шетарди решил пойти иной дорогой. Нельзя было добиться выгодной дружбы, следовало посеять не менее выгодный внутренний раздор. Усиление Австрии было невыгодно французской короне — следовало ослабить Австрию, теснимую прусским королем. Но, так как Мария-Терезия старалась добиться помощи от России, нужно было занять русское правительство собственными заботами. И, следуя осуществлению этого плана, маркиз настоял на том, чтобы шведы объявили войну русским, а так как он подозревал желание Елизаветы отнять императорскую корону у малолетнего Иоанна Шестого, то он стал поддерживать стремление Елизаветы, войдя в сношение с лейб-медиком цесаревны Лестоком и обещая помощь деньгами… Но он все это делал таким потайным образом, что правительница не догадывалась о двойственной роли, какую очень долго играл французский посол. Когда у нее возникло подозрение — было слишком уже поздно. Однако маркиз заметил, что холодность Анны Леопольдовны принимает оттенок враждебности, и тотчас же изменил курс. Он перестал посещать цесаревну Елизавету, стал чаще появляться в Зимнем дворце и, наконец, надеясь доказать правительнице, что у него нет никаких тайных замыслов, что он не участвует ни в каком заговоре, решил дать блестящий маскарадный бал, на который усерднейше просил пожаловать Анну Леопольдовну и на который не было отправлено приглашение цесаревне Елизавете. Таким обидным для цесаревны способом он хотел успокоить правительницу, хотя Елизавета Петровна заранее была предуведомлена через Лестока и о цели, для какой дается маскарад, и о том, что ей приглашение не будет послано.
К десяти часам вечера залитые ослепительным светом залы французского посольства переполнились приглашенными. В залах бродили целые толпы турчанок, цветочниц, пастушек под руку с рыцарями, монахами, мифологическими божествами и допетровскими боярами.
Все время, пока продолжался приезд пока по устланной пушистым ковром, уставленной тропическими растениями и статуями лестнице поднимались гости, сам маркиз стоял на площадке, пожимая руки подходившим к нему и кланяясь проходившим мимо.
![Вера Кауи - Магия греха [Двойная жизнь]](/uploads/posts/books/7332/7332.jpg)
