Макс Галло - Нерон. Царство антихриста
Престол империи в надежных руках.
Император — в театральной тунике или короткой зеленой накидке, предназначенной для состязаний на колесницах, в тон которой пошиты все драпировки в цирке и амфитеатре, — встает.
Послушная толпа приветствует его. Она более раболепна, чем самый жалкий из рабов. Она ждет, чтобы Нерон дал сигнал к началу состязаний, гладиаторскому бою или выходу хищников. Толпа благодарна императору. Ее не волнует, что за свободу в наши дни приходится платить смертью. Нерон закормил чернь праздниками, состязаниями, играми, представлениями, раздачей денег и хлеба.
Он поднимается на цыпочки. Его тело распухло, оно сочится тщеславием, будто напитавшись кровью всех жертв, столь обильно пролитой в этом году.
Где же ты, Христос? Значит, у тебя меньше власти, чем у богов Рима или Востока, которых Нерон задаривает жертвоприношениями?
Я наблюдаю за императором. Зеркала бросают на его лицо алый отблеск заходящего солнца. Он — бог. Толпа кричит, что Юпитер покровительствует ему, что Нерон — избранный богами защитник Рима и империи. Император — отец простого народа и великий жрец, прославляющий память Августа.
Что ты делаешь, Христос? Ты позволяешь умереть духу свободы. Ты восстал из мертвых и возвещаешь воскресение, но я не видел ожившим ни одного из благородных соперников императора!
Повсюду торжествует Тигеллин. Стоя возле Нерона, он шепчет ему на ухо. Император передергивается, будто сказанное щекочет ему нервы. Делает шаг, и толпа просит его подняться на сцену. Нерон будет петь, декламировать, неутомимый, жадный до аплодисментов и наград.
Проходит слух, будто он собирается выйти на арену нагим, как Геркулес, чтобы убить льва ударом палицы либо задушить. Зверя заранее накормят ядом.
Я не видел этого, но слух о подвиге императора быстро распространился по городу: Нерон — Аполлон; Нерон — Геркулес; Нерон — бог Рима и всего мира.
Говорили, что он совершил жертвоприношения Митре: спустился в ров, на краю которого перерезали горло черному быку; кровь животного пролилась на тело императора, сообщая ему силу, мужественность, неутомимость.
Тигеллин, а может, Сабин — сын гладиатора и рабыни, предлагавший свое тело всякому, кто готов платить, хоть рабу, хоть всаднику, хоть самому императору, шепчет на ухо Нерону имена богачей, чью собственность он хотел бы присвоить.
Достаточно одного слова Нерона, даже его минутного колебания или молчания, принятых за согласие, и преторианцы отправляются в дом жертвы. Годится любое обвинение. Такой-то был знаком с Агриппиной. А этот входил в круг друзей Пизона или Сенеки. И обвиняемому приходится подчиниться, отдать свое добро и умереть, вскрыв вены.
Может быть, я выжил потому, что у меня ничего не было, кроме поместья в Капуе? Для Нерона, его шпионов и прихлебателей эта вилла была всего лишь скромным, обветшавшим строением, возведенным моим предком Гаем Фуском Салинатором еще во времена республики, в эпоху Цезаря.
Сам же Нерон продолжал расширять Золотой дом, захватывая все новые участки в столице. На стенах в городе появились иронические стихи:
Рим отныне — дворец!
Спешите в Вейи, квириты[9],
Если и Вейи уже
Этим не стали дворцом.
Как и остальные граждане, я едва осмеливался поднять глаза, чтобы прочесть эту надпись. Доносчики зорко смотрели по сторонам, перехватывали взгляды, подслушивали, указывая преторианцам на тех, кто позволил себе улыбнуться, задержаться перед такой надписью или, как им показалось, одобрял критику императора.
В клетку к хищникам! Пытать этих глупцов!
Но Нерон был великодушен к тем, кто ему служил. Вольноотпущенники Эпафродит и Сабин получили судейские звания и власть. Сабин стал префектом преторианцев вместо Фения Руфа.
Мне доводилось видеть, как Нерон томно указывал на Менекрата, игравшего на кифаре, и это простое движение руки делало музыканта владельцем богатого поместья или роскошного дома. Благосклонно наблюдая из своей ложи в амфитеатре за воином Спикулом, он так же щедро одаривал его за то, что тот, с помощью короткой шпаги, защищенный лишь щитом и шлемом, отразил несколько атак и перерезал горло троим нападавшим, вооруженным трезубцами и сетями.
Все они — вольноотпущенники, актеры, гладиаторы, музыканты, доносчики, чернь — восторженно приветствовали Нерона.
Ничто их не возмущало. Даже роскошные похороны, которые Нерон устроил Панероту Керкопитеку, ростовщику, которому он дарил городские и загородные имения. Не возмутило их и то, какие почести Нерон воздавал в присутствии своего окружения, а иногда и зрителей амфитеатра маленькой деревянной статуэтке, которую какой-то простолюдин дал ему со словами, что она предохраняет от заговоров. Поскольку в этот время был как раз раскрыт заговор Пизона, а его участники казнены, Нерон носился со своей статуэткой, как с изображением всемогущего божества, трижды в день устраивая перед ней жертвоприношения.
Ни разу не слышал я, чтобы кто-нибудь вслух или хотя бы шепотом удивился, что владыка мира, как самый темный и суеверный плебей, больше чтит топорно вырезанную статуэтку, чем Юпитера-победителя, или Аполлона, сыном которого он себя считал. Я полагал, что римская чернь примет от него все.
Те, кто ненавидел и презирал его, были слишком запуганы, чтобы напасть. А его окружение слишком погрязло в неге и пороках, чтобы покинуть императора или предать его. Следовательно, Нерон мог позволить себе все.
Утверждали даже, что он собирается переименовать Рим. Он хотел, чтобы город Ромула и Рема назывался Нерополисом. Так оно и было в течение нескольких недель, когда армянский царь Тиридат прибыл в Италию после шестимесячного путешествия. Тиридат обещал генералу Корбулону, что приедет короноваться в Рим к Нерону.
Эта новость была встречена с восторгом, толпа приветствовала императора-победителя, миротворца, заставившего Парфянскую империю признать величие и могущество Рима.
Слушая эти похвалы, присутствуя на праздниках и чествованиях, я был как будто ослеплен, а тело мое стало частью этой огромной толпы, в которой я растворился.
Рим был могуч, славен, непобедим. Он поставил на колени парфянского царя, скрестившего руки в знак смирения и просившего Нерона короновать его.
В пышных одеждах, окруженный сенаторами, на форуме, заполненном преторианскими когортами, каждая из которых несла свое знамя, Нерон возложил корону на голову Тиридата.
Впервые Рим подчинил своему закону далекую Азию, и это был триумф Нерона — тирана и шута.
Я видел, как бесновалась толпа. Она была пьяна от восторга, гордости и радости.
Это был великий день. Никогда ранее не видели в Риме столь величественного кортежа, царя в золотой короне, царицу, их детей, азиатских родственников и три тысячи всадников, возглавляемых Виницианом, зятем генерала Корбулона.
Я бродил по улицам города. В эту ночь он сиял огнями. Состязания на колесницах происходили при свете факелов и огромных канделябров. Когда взошло солнце, игры возобновились с новой силой.
Первые зрелища были организованы в Неаполисе, куда Нерон отправился, чтобы встретить Тиридата. Потом царский кортеж направился в Рим, останавливаясь во всех крупных городах.
В Путеоле богатый вольноотпущенник организовал для царя и императора поединки эфиопских гладиаторов, за которым последовал бой нагих людей с дикими зверями.
Я был среди тех, кого Нерон пригласил, чтобы встретить Тиридата и сопровождать его из Неаполиса в Рим. С этим кортежем я и вернулся в родной город.
Я смотрел на него глазами иностранца — просторный, могучий, богатый, веселый, населенный людьми, которые восхищались Нероном. Сенаторы, всадники, преторианцы — все слилось в единое целое.
«Император низвергает правителей других стран и возносит их», «Император устанавливает мир повсюду», — звучало вокруг.
Царь Тиридат, окруженный женщинами и жрецами, всадниками и придворными, повторял, что теперь он подданный Нерона. Претор перевел толпе его слова, они были встречены аплодисментами. Затем царь сообщил, что он намерен перестроить свою столицу, Артаксату, и назвать ее, если император не возражает, Неронией.
Нерон подошел к Тиридату, поднял его с колен и облобызал.
Я почувствовал себя одиноко, зажатый в толпе, лицом к лицу с развернувшими свои знамена когортами преторианцев.
Кто, скажи мне, Христос, кто на этом великолепном празднике, посреди шумного триумфа Нерона, тирана, которому едва исполнилось двадцать девять лет, вспомнил о твоих казненных учениках?
45О них помнил я, но ничего не сделал, чтобы предотвратить новые преступления. Хотя и знал, что шпионы и убийцы не сидят без дела.
