Ален Бюизин - Казанова
Авиньон. Банальная любовь с худой, чернявой, почти отталкивающей девицей, потом с другой – горбуньей. Снова и снова доступная любовь. Ничто не ново под луной. Бесполезно перечислять все эти кухонные связи, ничего не прибавляющие к его славе, беспрестанно повторять за повторяющимся Казановой. Марсель. Любовь с юной пятнадцатилетней служанкой, Розалией, которую он увозит в Геную. Она решает там остаться и поступить в монастырь, когда ее любовник уезжает в Ливорно, а потом в Пизу. Затем он отправляется во Флоренцию, где идет в оперу. Какой сюрприз: в примадонне он узнает Терезу, расставшуюся с маской Беллино и вышедшую замуж! Новый сюрприз, когда Тереза представляет ему Чезарино – мальчика, которого родила от Джакомо, вылитый его портрет, только волосы посветлее! Умиление Казановы, тем не менее, не позабывшего о своих неотступных желаниях. Поскольку Тереза решила хранить верность своему мужу, а Редегонда, красивая певица из Пармы, упорно отвергает его авансы, он вздумал соблазнить молодую статистку из Болоньи по имени Кортичелли, которая не стала противиться, как только он уплатил ее матери два экю: «Ей было тринадцать лет, но выглядела она на десять; она была хорошо сложена, бела, весела, занятна, но я не знал, ни как, ни с чего вдруг я смог в нее влюбиться» (II, 582). И чуть далее: «В постели я обнаружил, что эта девочка не влюблена и не воодушевлена, но забавна. Она меня рассмешила, и я нашел ее приятной. Этого ей было достаточно, чтобы сохранить мое постоянство». Комментарий Фелисьена Марсо: «Кортичелли, вероятно, была из тех ничего из себя не представляющих бабенок, на которых на улице не обернешься, но веселых, нахальных, с частицей черта, готовых на все, каких берешь на минуту, не зная, что эта минута потянет на пуд, и удивляешься, что такие-то из наших друзей к ним привязаны»[78]. Это значит не понимать, что любая женщина – во вкусе Казановы. У каждой из них есть шанс, поскольку у любой женщины есть некое качество, особенность, эксцентричность, отметина, которая позволяет если не любить ее в собственном смысле этого слова, то по меньшей мере не пренебрегать ею, поскольку эта особенность является знаком ее женственности. Даже уродство может стать источником возбуждения. Иначе говоря, для Казановы у каждой женщины есть орудие соблазна, поскольку она женщина. Нужно только его найти. В случае Кортичелли это ее кожа.
С Флоренцией уже покончено. Сомнительная история с векселем стоила ему изгнания. В середине декабря 1760 года он уезжает в Рим и поселяется в гостинице на площади Испании, где уже жил шестнадцатью годами раньше. Все так же очарованный великими мира сего, Казанова, разумеется, мечтает лишь об одном: быть представленным Папе Клименту XIII Реццонико, и чтобы снискать благосклонность кардинала Пассионеи, который предупредит Святого отца, он дарит ему редкое издание Pandecatrum liber unicus – однотомный сборник постановлений прежних римских юрисконсультов. Встреча с Папой в Квиринале проходит как нельзя лучше: Казанове удается рассмешить его шуткой, однако его главная и симптоматичная просьба – получить наконец-то разрешение вернуться в Венецию – не удовлетворена. Пусть Джакомо неутомимый странник, на самом деле он беспрестанно стремится к месту своего причала, в свою дорогую Светлейшую. Выйдя из Ватикана, он наткнулся на Мамоло, которого знал гондольером в Ка’Реццонико в Венеции и который стал первым метельщиком Святейшего отца. После пышного папского двора – простой обед: свинина на ребрышках и полента. Какая великолепная иллюстрация вечно непрочного социального положения Казановы! Резкий переход от Папы к метельщику. Хотя Джакомо благодаря своим талантам всегда удается держаться поближе к правящей элите и в самом центре аристократического общества, он, тем не менее, остается отребьем, парией, который по рождению все равно принадлежит к простонародью. Походя (ибо Казанова всегда остается самим собой и никогда не забывает об удовольствиях) – любовь с соседкой Мамоло, очаровательной Мариуччей. Вторая встреча с Папой, который сразу же отвечает ему на предыдущую просьбу: «Венецианский посол нам сказал, что если вы желаете вернуться на родину, то должны предстать перед секретарем трибунала» (II, 611). Разумеется, Казанова, излеченный от доверчивости после своего ужасного заточения в Пьомби, хочет получить гарантии, прежде чем столкнуться с безжалостным правосудием Светлейшей. Не может быть и речи, чтобы вернуться в Венецию, дабы прыгнуть в пасть к волку. Папа снова уходит от ответа: «У вас очень элегантный костюм, который вы наверняка не надеваете, чтобы молиться Богу». И на этот раз Джакомо не вернуться на родину, его разочарование, должно быть, огромно. Впрочем, Его Святейшество, крайне удовлетворенный тем, что заполучил в ватиканскую библиотеку редкое издание, подаренное кардиналу, пожаловал ему крест ордена Золотой Шпоры и патент с печатью, назначив Казанову в качестве доктора гражданского права папским пронотариусом extra urbem. Какая насмешка, ведь орден Золотой Шпоры, учрежденный Пием IV, должен был отметить католиков, отличившихся в науках, литературе и воинском искусстве! Правда, титул кавалера этого ордена, крайне ценившийся в XVI веке, сильно обесценился двумя веками позже. Но Казанова отнюдь не бесчувствен к такому отличию. Только когда один польский вельможа заявил ему, что этот орден – моветон, он перестал его носить.
Около 20 января 1761 года Казанова уезжает в Неаполь, где его принял герцог де Маталоне и отвел к своей любовнице Леонильде; любовница чисто формальная, чтобы пускать пыль в глаза, поскольку герцог уже не способен заниматься любовью с никакой иной женщиной, кроме своей законной супруги, да и там не на высоте! Эта неаполитанка, семнадцатилетняя красавица со светло-русыми волосами и черными глазами, настолько мила, что Казанова немедленно в нее влюбился, причем так, что решил на ней жениться. Нет проблем. Герцог согласен. Составили брачный договор. Получили избавление от публикации извещений о свадьбе, чтобы не тянуть с самим торжеством. Все готово. Леонильда извещает свою мать, та тотчас приезжает. Двойной сюрприз! Она не кто иная, как та самая донья Лукреция, то есть Анна Мария Валатти, которая в 1744 году была любовницей Казановы в Риме. А Леонильда, выходит, – дочь Джакомо. «О небо! Мой муж!» на сей раз заменено на «О небо! Твоя дочь!» Леонильде остается лишь почтительно поцеловать в лоб отца, за которого она собиралась выйти замуж. Вместо брачной ночи – семейная встреча, и Казанова отнюдь не обрадован резкому переходу от вожделенной плотской любви к любви отцовской. Могу себе представить физиономию несчастного Джакомо, когда на следующий день Леонильда бросилась ему на шею, назвав дорогим папочкой. Просто кошмар!
Едва разминулись с инцестом, который, возможно, и был его единственным желанием. Ибо рассуждения об этом предрассудке, которые Казанова приписывает герцогу, – наверняка его собственные, и притом довольно двусмысленные: «Если отец овладевает своей дочерью силой отцовской власти, он осуществляет тиранию, противную природе. Естественная любовь к порядку также побуждает разум находить такой союз чудовищным. В потомстве будет лишь смешение и неподчинение; наконец, такой союз отвратителен во всех отношениях; однако он таковым не является, когда оба любят друг друга и совсем не знают, что причины, чуждые их взаимной склонности, должны помешать их любви. Кровосмешение, вечный сюжет греческих трагедий, вместо того чтобы вызвать у меня слезу, вызывает у меня смех, и если я плачу над “Федрой”, то тому виной лишь искусство Расина» (II, 636). Рассуждение смутное на первый взгляд, однако столь же неясное в последствиях. Запрет на кровосмешение не установлен ни законом природы, ни нравственным принципом, ни каким-либо религиозным каноном. Это общественный договор, правило игры, чисто формальный кодекс, который, тем не менее, принято соблюдать.
Странным образом Казанова, хоть и обжегшись, не отказывается от мысли о браке. Раз он не может жениться на дочери – своей собственной дочери, то предлагает матери, донье Лукреции, связать с ним свою судьбу. Такое чувство, что к тому времени Джакомо, несколько пресыщенный и уставший, хочет упорядочить свою жизнь. Но по всей очевидности, красотка остерегается хронического непостоянства Джакомо: она согласится, только если он решит поселиться с нею в Неаполе. Казанова, наверняка мечтавший о более спокойной и стабильной жизни, приходит в ужас, как только ему предоставляется возможность вести оседлое существование. Он тотчас отказывается от брака. Нужно сказать, что к отказу его побудил и другой фактор, который Казанова предпочитает не указывать в своих мемуарах. В отличие от того, что он пишет, Анна Мария Валатти была на десять лет его старше. Все закончится удивительной семейной сценой, трио в постели. Отец, мать и дочь раздеваются. Джакомо станет заниматься только Лукрецией, но Леонильда – и той, и другим. Пара занимается любовью под строгим присмотром дочери: «Трахай маму», подбадривает девочка, обожающая родителей. Кровосмешения удалось избежать. Нравственность (почти) не пострадала, правда, чудом. Казанова наверняка не совершил инцеста лишь благодаря другим, а не по собственной инициативе. Вечно этот нравственный вакуум Джакомо, хотя он и не стремится к никаким нарушениям. Просто никакое чувство запретного не может устоять перед велениями его собственной свободы.
