Грегор Самаров - Адъютант императрицы
Чумаков также склонил колени и молитвенно сложил руки, но его взоры были опущены, лицо сохраняло мертвенную бледность, а с дрожащих губ среди тихого, прерывистого дыхания срывались дикие проклятия.
Пугачев тем же торжественным порядком возвратился в занятый им дом. На этот раз Ксения ехала с ним рядом.
В то время как в одном из обширнейших покоев дома собирались старшины казацкие и офицеры перешедших на сторону самозванца отрядов, чтобы вместе с новоявленным царем приступить к блестящему пиршеству, по улицам города, наполненным ликующей толпой, ездили глашатаи и читали манифест нового государя, в котором объявлялось об уничтожении крепостного права и освобождении от податей за один год, а также сообщалось народу о приговоре над Екатериною Алексеевной и новом бракосочетании царя Петра Федоровича.
XVII
В Зимнем дворце, в комнате совета, собрались главные советчики императрицы: военный министр граф Чернышев, министр иностранных дел граф Панин, адмирал граф Алексей Григорьевич Орлов и наконец появился также и генерал–фельдцейхмейстер князь Григорий Григорьевич Орлов, по обыкновению в сером, изысканной простоты костюме, с вышитой на груди звездою ордена Андрея Первозванного.
Гордый генерал–фельдцейхмейстер, который столь продолжительное время неотъемлемо занимал первое место среди великих людей империи, постоянно находил особенное удовольствие для своего тщеславия в том, что появлялся чрезвычайно просто одетый среди других сановников, бывших в парадных мундирах и роскошных придворных костюмах: этим он как бы хотел выставить напоказ, что стоит выше всех и наравне с императрицей. При этом его крайне простой костюм был украшен бриллиантовыми пуговицами такой чрезвычайной красоты и ценности, что даже и самый богатый из сановников империи не мог бы подражать подобной простоте.
Князь Григорий Григорьевич был в высшей степени весел и, вопреки своему постоянному заносчивому, высокомерному оскорбительному обращению, для каждого из присутствовавших имел наготове любезное приветствие и дружелюбную фразу; казалось, что он не замечал холодной сдержанности графа Панина и слегка иронической улыбки графа Чернышева и беспечно и весело болтал с ними обоими, так что его брат Алексей Григорьевич не раз кивал головой, чтобы выразить ему свое одобрение.
Комната, в которой императрица Екатерина устраивала свои совещания с сановниками, была та же самая, что служила для той же цели и императрице Елизавете Петровне. Это было средних размеров помещение с темными обоями и тяжелыми темными занавесями на больших окнах; посередине стоял огромный стол, покрытый зеленым бархатом. Над креслом императрицы, украшенным императорским гербом, висел великолепный портрет императора Петра Великого; вокруг стола стояли кресла для министров, приглашаемых императрицею на совещание; на боковых столах были видны книги, документы, карты и письменные принадлежности.
Четверо собравшихся сановников прождали меньше четверти часа, как створки дверей широко распахнулись и в комнату вошла императрица.
На ней был простой утренний туалет из темно–серого шелка, покрой которого представлял собой нечто среднее между французскою модой и национальной русской одеждой, в которой государыня часто показывалась; орденская звезда Андрея Первозванного сверкала на ее груди, и маленькая бриллиантовая диадема в форме византийской императорской короны украшала слегка напудренные волосы, двумя длинными локонами ниспадавшие на плечи.
Все четверо собравшихся глубоко склонились перед императрицею, приветствуя ее; но, когда они выпрямились после поклона, их лица выразили немалое удивление, так как за нею в комнату вошел генерал–адъютант Потемкин и пажи по знаку Екатерины Алексеевны закрыли двери; это было ясным доказательством того, что Потемкин не только в качестве адъютанта императрицы сопровождал свою повелительницу, но что он будет присутствовать и на совещании первых сановников государства.
Однако это неожиданное обстоятельство произвело весьма различное впечатление. Панин и Чернышев явно обнаружили радость по поводу того, что могущество заносчивого и самоуверенного Григория Орлова, видимо, было поколеблено, и именно в том, на чем до сих пор он основывал свое неприступное положение. Алексей Орлов мрачно и грозно взглянул на Потемкина; но князь Григорий Орлов в этот момент следовал осторожному и умному совету своего брата даже лучше его самого. Хотя он и побледнел слегка при виде вошедшего Потемкина, но тем не менее удержал на губах веселую, беззаботную улыбку и ответил на поклон Потемкина с полуснисходительной учтивостью и так спокойно и непринужденно, как будто его появление в совещательной комнате было естественнейшим эпизодом на свете. Столь же непринужденна и спокойна была императрица, несмотря на то что ее взгляд на мгновение с пытливым вопросом остановился на Григории Орлове.
— Господа, я намерена, — сказала она, садясь в свое кресло, — выслушать ваш испытанный совет относительно столь важного для государства обстоятельства, как война с Турцией, и пригласила сюда и генерал–адъютанта Потемкина, так как он в качестве генерала долгое время пребывал там при армии и должен знать положение дел. Садитесь, Григорий Александрович!
Потемкин сел против императрицы.
Панин и Чернышев наклоном головы выразили свое согласие. Алексей Орлов мрачно потупил взор, а князь Григорий Орлов, улыбаясь, сказал:
— Я уверен, что мнение генерала Потемкина будет ценно для нашего решения; ведь он принимал достойное, хотя и подчиненное участие в блестящих военных подвигах фельдмаршала Румянцева и будет иметь возможность точно и подробно ознакомить нас с положением войск на театре военных действий.
— Начнем, — быстро сказала императрица, в то время как Потемкин, краснея, закусил губы. — Вам известно, — продолжала она, — что фельдмаршал Румянцев стоит у Яблоницы, в Валахии, на берегу Дуная, в то время как на другой стороне реки расположился лагерем великий визирь Моссум–оглы.
Граф Чернышев встал, взял карту со стола, находившегося в. стороне, и разложил ее перед императрицей, причем указал места, о которых она только что говорила.
Екатерина Алексеевна дружелюбным кивком поблагодарила его и продолжала:
— Я недавно отправила к фельдмаршалу Румянцеву курьера с приказанием спросить его, почему он не вынуждает неприятеля перейти через Дунай и принять сражение, вместо того чтобы столь продолжительное время пребывать в бездействии.
— А–а, — вспыхнув, протянул князь Григорий Орлов, — я ничего не знал об этом.
— Я считала своим долгом, — гордо возразила Екатерина Алексеевна, — предварительно самой точно осведомиться и составить себе свое собственное суждение, прежде чем пригласить вас сюда на совещание.
— И что же ответил фельдмаршал? — спросил граф Чернышев.
— Мой курьер вчера возвратился, — сказала Екатерина Алексеевна. — Фельдмаршал коротко сообщает, что в распоряжении великого визиря втрое больше солдат, чем в его армии, и что благодаря этому обстоятельству благоприятный исход сражения весьма сомнителен.
— Фельдмаршал прав, — сказал Потемкин, — он вынужден был отдать часть своих войск для Польши, а турки в то же время получили подкрепление; силы неравны, турки обладают значительным превосходством
— Так что же делать? — спросила Екатерина Алексеевна, впервые обращаясь к князю Григорию Орлову.
— Румянцев возможно скорее должен получить подкрепление, — ответил тот, — и в столь достаточном числе, чтобы в его распоряжении были, по крайней мере, равные турецким силы, тогда, я уверен, он победит. Я полагаю, учитывая, что поляки разбились на партии и начали борьбу друг против друга, из Польши можно совершенно спокойно оттянуть несколько корпусов, чтобы отправить их в Турцию. Быстрое окончание этого турецкого похода, стоящего все новых и новых жертв и деньгами, и людьми, очень желательно, и после одного сражения, которое спасет честь нашего оружия, султан решится на мир, который избавит также графа Панина от дипломатического поражения, — с усмешкой добавил он.
— Я вполне присоединяюсь к мнению брата, — сказал Алексей Орлов.
— Если то обстоятельство, что нам не удалось еще до сих пор заключить почетный и выгодный мир с Портою, может быть названо дипломатическим поражением, — сказал граф Панин, — то вина в этом падает никак не на меня, а на вас, князь Григорий Григорьевич.
— На меня? — воскликнул Григорий Орлов, вскакивая с места. — При чем же тут я? Разве я веду внешнюю политику государства?
— Нет, — возразил граф Панин, — но я только министр и не могу быть повсюду, я должен полагаться на уполномоченных, которых наша всемилостивейшая императрица имеет милость выбирать для ведения дипломатических переговоров. Вы помните, ваше императорское величество, что именно князю Григорию Григорьевичу было поручено вами вести мирные переговоры при Фокшанах. Тогда турки еще трепетали под тяжестью поражения, нанесенного им победоносным фельдмаршалом Румянцевым; они были бы принуждены согласиться на все, что требовали от них, но князю Григорию Григорьевичу угодно было покинуть конгресс в Фокшанах и внезапно появиться здесь, в Петербурге.
