Гюг Вестбери - Актея. Последние римляне
Припадок продолжался всю ночь. Изредка Нерон слышал голоса Агриппины, Октавии и Поппеи, упрекавших его в жестокости. Тогда он бросался к органу, стараясь заглушить эти голоса, и рабы в отдаленных комнатах, дрожа от страха, прислушивались к нестройным звукам, разносившимся по коридорам.
Утром злой дух оставил его, и вернулась частица прежней силы и достоинства. Он послал за Тигеллином, который сообщил о приближении мятежников. Нерон холодно выслушал его.
— Ну если мы не можем царствовать, то можем пировать. — И приказал приготовить великолепный обед.
Вернувшись к органу, он строго запретил Тигеллину беспокоить его, что бы ни случилось в Риме.
В течение нескольких часов он услаждал свой слух музыкой, потом оделся в пурпурное платье, обвил голову гирляндой из роз и пошел в пиршественную залу.
Здесь ожидала его толпа. Это были по большей части вольноотпущенники, но среди них фигурировали и некоторые из патрициев, прокутившие свое состояние и дошедшие до того, что сделались спутниками Нерона.
Император кормил их, одевал и презирал. Как ни низко он пал сам, но все же гнушался этими людьми.
Когда он вошел в залу, поднялся крик:
— Несравненный Цезарь! Аполлон! Божественный Август!
Нерон улыбнулся и сказал:
— Благодарю, любезные гости; если бы вы могли делать людей богами, то, наверное, сделали бы меня Юпитером; а если бы я сделался Юпитером, то немедленно послал бы вас в темные бездны Гадеса.
— Что за шутка! Как остроумен наш Цезарь! — раздалось со всех сторон.
Он сел за стол, сказав:
— Надо поесть сегодня, чтобы не быть голодным завтра.
Тонкие блюда и вина сменялись одни за другими; песни и смех оглашали комнату, и веселее всех был Нерон.
Наступил вечер, ночная тень ложилась на город, когда в комнату вбежал солдат с криком:
— Спасайся, Цезарь! Преторианцы восстали и провозгласили Гальбу.
Наступило мертвое молчание, и Тигеллин тревожно спросил Нерона:
— Что ты намерен предпринять, Цезарь?
— Я намерен окончить обед, — спокойно отвечал Нерон. — Достойные товарищи, тут еще много цекубанского вина. Отрываться от обеда неблагоразумно, можно расстроить себе желудок.
Собеседники его отшатнулись, услыхав эту дикую шутку, и один из них вскочил и хотел убежать. Нерон заметил это и, схватив тяжелый кубок, пустил его вдогонку беглецу, который, получив удар в голову, упал.
— Рано еще! — крикнул император. — Рано еще оставлять меня. Я хочу окончить обед.
Веселье пировавших как рукой сняло; они поглядывали друг на друга с ужасом.
Клянусь двуликим Янусом, — воскликнул Нерон, — вы годитесь только для похоронного пира. Пусть кто-нибудь споет песню.
Не получив ответа, он продолжал:
— Ну, если вы онемели, я спою сам!
Еще раз явились на сцену арфа и кресло; зеленая мантия была накинута на плечи Нерона, лавровый венок возложен на его голову. Звучным, сильным голосом запел он предсмертную песню Эдипа — но он пел для глухих. Собеседники один за другим прокрадывались: из залы, и первым бежал Тигеллин. Когда Нерон дошел до стиха: «Жена, отец, мать осудили меня на смерть», — в зале оставались только один евнух, двое отпущенников и Эпафродит.
Секретарь, как оказалось, не был вполне лишен чувства благодарности; он бросился к ногам Нерона и умолял его бежать, пока солдаты не ворвались во дворец.
Нерон отбросил арфу, пожал плечами и сказал:
— Разве здесь не хорошее место для того, чтобы умереть?
Отпущенники присоединились к просьбам Эпафродита, и один из них предложил императору дом поблизости от Номентанума. Здесь, по его словам, он мог скрыться, а потом бежать к парфянскому царю, который окажет ему поддержку.
Нерон прохаживался взад и вперед по зале, напевая отрывки песен и подшучивая над людьми, которые одни остались ему верными; но наконец их просьбы подействовали на него, и он согласился бежать.
Беглецы пробрались под колоннадами, ведшими к Эсквилину; затем Нерон переоделся и сел на коня. Скоро они достигли Номентанских ворот. За стеной, направо от дороги, находился преторианский лагерь, и Нерон, проезжая мимо, слышал крики солдат. Большинство из них устроили оргию и перепились, а офицеры, не зная, что предпримет Нерон, тщетно старались восстановить дисциплину угрозами и ударами. Поминутно раздавались крики: «Да здравствует Гальба! Смерть Нерону!»
Эпафродит и остальные спутники дрожали при мысли, что кто-нибудь узнает императора. Им попался навстречу всадник, мчавшийся к городу.
— Какие новости… что Нерон? — крикнул он.
— Нерон, друг мой, готовится стать богом, — отвечал император, намекая на обычай сенаторов воздавать божеские почести умершему императору.
Всадник засмеялся, Нерон тоже, и они разъехались.
Немного далее они встретили старого солдата, который когда-то служил телохранителем у императора, и который, увидев их, хотел бежать в лагерь и известить товарищей. Нерон загородил ему дорогу и бросил повелительный взгляд на старого ветерана.
Солдат вернулся в лагерь, но не сказал, кого он встретил.
Наконец они достигли виллы отпущенника, и император, истомленный непривычной усталостью, пробрался сквозь чащу терновника и бросился на кучу хвороста, которую его друзья прикрыли своими одеждами. Они хотели скрыть его в колодце, но он отказался, говоря:
— Я не хочу быть погребенным заживо.
Тогда они пробили отверстие в стене виллы и провели его так, чтобы никто из рабов не знал о его присутствии.
На следующее утро явился вестник и сообщил, что сенат одобрил выбор войск и объявил Нерона врагом республики. Он сообщил также, что местопребывание императора открыто и отряд воинов послан в Номентанум, чтобы схватить его.
Нерон попробовал острие своего кинжала и спросил, когда можно ожидать отряд. Узнав, что они прибудут через полчаса, он осведомился у Эпафродита, какая казнь ожидает человека, объявленного вне закона.
Секретарь рассказал ему о смерти под бичами и просил избавиться от этой муки и унижения самоубийством.
Император медлил, а Эпафродит умолял его согласиться, убеждая, что умереть вовсе не трудно.
— Если это так легко, добрый Эпафродит, — сказал Нерон, протягивая ему кинжал, — то ступай объяви Плутону о моем появлении.
Но секретарь отшатнулся. Евнух и один из отпущенников подняли крик; император пытался остановить их вопли:
— Не так визгливо, Спор, жалобнее; Фаон, ты ревешь точно бык.
Наконец, утомившись от криков, он велел им замолчать. В эту минуту послышался топот копыт.
Нерон выхватил кинжал и, взглянув на свое отражение в блестящем лезвии, сказал с иронией, плохо скрывавшей душевную муку:
— Какого артиста теряет мир!
Ближе и ближе слышался топот; наконец кони остановились, и в эту минуту Нерон вонзил себе в горло кинжал со словами:
— За Сенеку!
Он замахнулся еще раз, но рука его ослабела, и Эпафродит помог ему нанести удар, который он принял, простонав:
— За Рим!
В эту минуту, дверь распахнулась, и в комнату вбежал Тит с толпой солдат. Он бросился к Нерону и хотел остановить кровь своим плащом. Император открыл глаза и прошептал:
— Поздно, честный солдат!
Дрожь пробежала по его телу, и мгновение спустя он был мертв.
Тит поклонился трупу последнего из Цезарей, повернулся и вышел.
Новый правитель, из другого рода, воцарился в Золотом доме и с насмешливой пышностью торжественно сжег тело Нерона.
Народ по-прежнему веселился в цирке, где он участвовал в состязаниях, и в театрах, где он пел. Но не нашлось ни одного, кто подобрал бы его пепел, чтобы ветер не разнес его по свету.
В целом мире только Актея да Эклога горевали о нем. Они собрали его прах в урну и поставили ее в гробнице его предков на цветущем холме садов.
Однажды вечером Актея стояла на холме и смотрела на солнце, исчезавшее за безбрежным морем. Она грезила о свете, который никогда не угаснет, о солнце, которое никогда не закатится, и об огне, который проникнет в глубину людских сердец. Актея грезила и была счастлива.
Теодор Еске-Хоинский
Последние римляне
Часть I
I
Дворец Аврелия Симмаха, находившийся в Риме на Триумфальной улице, растворил первого ноября триста девяносто первого года по Рождеству Христову настежь свои ворота для всех родственников, друзей и клиентов[28].
Громадное здание сверху донизу тонуло в венках из мирта и плюща. Рабы убирали его целую неделю. По колоннам портика, обвитым гирляндами виноградных листьев, они развесили белые ковры, воду в фонтанах подкрасили цветными маслами, дорожки в саду усыпали лиловыми цветами шафрана.
