Александр Филимонов - Приди и помоги. Мстислав Удалой
— Никита! Ты своих-то нашел? Что они? Живы?
Лицо мечника осветилось светом надежды.
— Думаю, княже, что живы. Не нашел никого дома. Да и дома самого нет, сгорело все. Избенка одна и осталась. Они, княже, наверное, убежали, когда голодно стало. Мой дядя, Михаил, увез их — я так думаю. В избушке на полу только старуха какая-то валяется, вся собаками обгрызенная. Забрела, видать, погреться — да и померла там. А мои уехали все. Думаю, княже, что скоро объявятся.
— А ты людей соседских спрашивал ли? Может, знает кто про твоих.
— Нет, княже, не спрашивал. Да и что спрашивать? На нашей улице народу много поумирало, пожары были. Знакомых-то не найдешь, да и некогда сейчас. А мои вернутся. Как узнают, что мы в городе, так и вернутся.
Никита говорил так убежденно, что князь поверил ему и в душе порадовался за своего мечника.
Глава XI. Война началась. 1216 г
Юрий вернулся неожиданно скоро — переговоры с князем Ярославом получились недолгими. Как только Мстиславу Мстиславичу доложили о прибытии посла, он сразу понял: войны не избежать. Ответ Ярослава был ясен, ведь так мало времени Юрию могло потребоваться лишь для того, чтобы выслушать короткий и решительный отказ. Все же Мстислав Мстиславич потребовал священника к себе.
— Прости, княже, — повалился в ноги тот, едва вошел в дворцовые покои. — Не смог я князя Ярослава уговорить. Да он меня и слушать не захотел!
— Так и не захотел? — Князь впился взглядом в честное лицо Юрия. — И ты ничего не передал ему?
— Твои-то слова передал, княже. Так, как ты велел. Что он, мол, тебе сын, а ты ему отец. И что просишь его честью отпустить всех людей новгородских, а с тобою взять любовь. Больше мне и сказать ничего не дали.
— Как было это?
— Рассердился он, князь Ярослав-то. Стал прямо аки лев рычащий. Прости, княже, — кричал, что тебя и знать не желает. При мне прямо велел всех людей наших, которые у него, в железо ковать и в ямы кидать. Матушка-заступница, царица небесная! Я было — умолять его, чтоб сжалился над неповинными. А он — гнать меня в шею. Так и вытолкали. Бок мне отбили, княже, еле жив ушел.
Мстислав Мстиславич, казалось, уже не слушал Юрия, погруженный в свои мысли. Помолчав, сказал:
— Не виню тебя, отец Юрий, ни в чем. Благодарю тебя за то, что согласился поехать. Он ведь и тебя мог в цепи взять. Ну, что же, ступай.
Когда Юрий удалился, князь еще некоторое время сидел в молчании. Потом обратился к боярину своему Явольду, что присутствовал при разговоре:
— Никак война, боярин? Что скажешь?
Явольд был из новых людей, с Мстиславом Мстиславичем недавно. Пришел он из-под Пскова и сразу завоевал расположение князя, признавшись ему, что восхищен воинскими его подвигами и справедливостью. Объявил, что готов со всеми людьми и имением передаться князю и верно служить ему. Участвовал в галицком походе и показал себя отважным воином. Во всех неудачах, сопутствовавших войску в этом походе, склонен был обвинять кого угодно, только не Мстислава Мстиславича. Князь ценил Явольда за честность и умение трезво мыслить в самых отчаянных положениях.
— Думаю, княже, что будет война, — просто ответил Явольд. И улыбнулся, заранее уверенный в том, что любую войну его князь непременно выиграет.
— Ах, князь Ярослав, князь Ярослав, — грустно произнес Мстислав Мстиславич. — На кого решился руку поднять? Ну ладно. Так тому и быть. Посмотрим, на чьей стороне Бог и правда!
С этого дня подготовка к походу закипела. Князь не мог рассчитывать на победу своими силами — как бывало раньше. К немногочисленному и пока слабому новгородскому ополчению и дружине Мстиславовой следовало добавить еще силенок.
Первым делом послали в Псков, к брату Мстислава Мстиславича, князю Владимиру. Надежные союзники находились также в Смоленске. Туда тоже было послано.
Чтобы сражаться против всей суздальской земли, требовалось войско огромное. Такого — чтобы числом было равное суздальскому — Мстислав Мстиславич собрать не мог, даже с помощью союзников. А если еще учесть, что ратники Ярослава и Георгия Всеволодовичей будут сражаться на своей земле, где, как известно, биться с врагом сподручнее, то успех почти полностью зависел от воинского искусства князя Мстислава, его удачливости и храбрости. Что ж, этого ему было не занимать.
Легче было бы, если бы присоединился Даниил Романович. Да и для самого волынского князя война с таким могучим противником, как владимирцы и суздальцы, могла быть полезна. Только в больших битвах становишься настоящим полководцем, учишься управлять многотысячной ратью. Но Мстислав Мстиславич, как ни желал видеть Даниила в своих рядах, не стал посылать за ним. У Даниила своих забот хватало, ведь он оставался один против угорского короля Андрея и ляхов. На зов тестя, Мстислава Удалого, он, конечно, откликнулся бы и полки свои привел. Но, помогая тестю, мог бы потерять свою Волынь и стольный город. Нет, не стоило беспокоить Даниила Романовича.
В Новгороде было собрано еще одно вече, на котором Мстислав Мстиславич объявил о готовящемся походе. Речь его на этот раз получилась совсем короткой. Многие запомнили ее от первого до последнего слова и впоследствии повторяли без конца, словно песню, которую любо и слушать, и петь много раз.
«Братья! — сказал на вече князь. — Идем, поищем мужей своих, вашу братию! Вернем волости ваши, да не будет Новый Торг Великим Новгородом, ни Новгородом — Торжком! Где Святая София — тут и Новгород. И во многом — Бог, и в малом — Бог и правда!»
Через неделю из Пскова князь Владимир Мстиславич привел пять сотен дружины. Больше не смог. Псковские земли тоже не следовало оставлять без защиты, их то и дело тревожил орден. А еще через пару дней гонец Мстиславов, сотник Ларион, привез ответ из Смоленска: племянник князя, Владимир Рюрикович, намерения дяди своего одобрял, обещал помощь и предлагал войскам встретиться у озера Селигер — и уже оттуда, объединенными, идти в суздальскую землю. Таким образом, Мстислав Мстиславич мог рассчитывать самое малое на две тысячи человек. Но если войска окажется больше, то ненамного.
Он был слишком занят подготовкой к войне, чтобы задумываться о подавляющем превосходстве сил Георгия и Ярослава. А может быть, он нарочно не хотел думать об этом. Начни думать да прикидывать — так и вовсе откажешься от войны. Не ходят же. на медведя с одной стрелой. Другое дело — если стрел больше нет и от медведя никуда не скрыться, тогда все зависит от того, куда медведю этой своей единственной стрелой попадешь. Он хоть и большой и страшный, а ведь не из железа сделан, есть у него на теле места очень уязвимые. Значит — надо думать не о том, что зверь сильнее тебя, а о его уязвимости и о своей меткости. Да и вообще — о том, что человек должен всегда зверя одолевать! Мстислав Мстиславич отказаться от военных действий не хотел, не мог и не имел права. Иначе оставалось поставить на себе крест. Вот так князь Удалой, сказали бы люди, вот так защитник справедливости! Испугался Всеволодовичей, поджал хвост, несмотря на громкую свою славу! Тогда пришлось бы уходить из Новгорода. А куда? Вот куда — обратно в Торопец! И там уже спокойно дожидайся смерти, всеми забытый, а на Руси порядок устанавливать будут другие, получше тебя. Ничего другого и не осталось бы Мстиславу Мстиславичу, если бы он решил избежать войны со Всеволодовичами по такой смехотворной причине, как численное превосходство противника.
Больше того — не только отказаться от войны было нельзя. Проиграть ее было нельзя! Иначе — зачем тогда и жил? Зачем годами мечтал о том, чтобы долг свой выполнить перед русской землей? В гробу перевернется прах отца твоего. Поражение в грядущей войне будет поражением всей Руси! Останется на ней, на святой земле отцов и дедов, лишь одна сила — злая сила Ярослава и Георгия. Раздорами, смутой, вражескими набегами, никем не отражаемыми, прокатится горе от Волги до Буга. И Русь прекратит свое существование.
Уязвимым местом Великого княжения владимирского была, как думал Мстислав Мстиславич, устойчивая нелюбовь князя ростовского Константина к младшим братьям. Ярослав и Георгий платили Константину тем же. Несправедливо обиженный отцом, ростовский князь, по замыслу Мстислава Мстиславича, мог стать союзником. Тем более что Удалому Константин нравился, давнее знакомство их было добрым, и старший Всеволодович знал, что его притязания на великокняжеский стол князь Мстислав считает законными и справедливыми.
Следовало ростовского князя привлечь на свою сторону.
Но уверенности в том, что Константин согласится, у Мстислава Мстиславича не было. Не так все просто обстояло! Одно дело — междоусобные свары родных братьев: один другого осадил, поругались недельку-другую, покидали друг в друга стрелы без особого ущерба да и разошлись. Вскоре глядишь — уже второй первого осаждает и с тем же успехом. Не столько вотчины друг у друга отнять стараются, сколько силой да отвагой хвастаются. Росли же вместе, одной матерью вскормлены, одного отца кровь в жилах течет! А что дерутся, так это дело обычное. Даже самые любящие братья хоть раз, да оттаскают друг друга за вихры из-за какой-нибудь обиды.
