Александр Холин - Юность Моисея
Она должна была стать его первой женщиной, вызвать желание и наслаждение. Она выбрала его сперва просто по просьбе Терция. Всё это так. Но Пилат… он просто полюбил. Любовь в этом мире совсем неразборчива и приходит иногда в удивительные места к удивительным людям в самое неуказуемое время. Только вот что интересно: оказывается, гетера тоже влюбилась!
Многие чёрствые тут же скажут, мол, не имела права. Или такого просто не может быть, потому что профессия и любовь несовместимы. А что в этом мире бывает совместимым? И кто для любви писал права и законы? Если настоящее чувство приходит, то его ничем не вытравишь, разве что ненавистью. Только вкусивший ненависти, никогда уже человеком не будет.
Пилат серьёзно подумывал остаться в жилище Деметры на следующий день, а, может быть, и больше, только у всего на этом свете есть начало и конец. Даже у кольца. Кассий Херея счёл нужным зайти за другом, когда ночь уже перевалила за половину, и вскоре должно было проснуться многообещающее солнце. Несмотря на то, что визит выполнялся от чистого сердца, Кассий мог заработать для себя огромные неприятности. Понтий Пилат не любил таких неожиданных визитов, но к нему на выручку поспешила сама хозяйка.
— Не смотри на своего друга с ненавистью, любимый, — улыбнулась Деметра. — Притом любовь любовью, а зарабатывать надо. У меня через час назначены клиенты. Так что Кассий вовремя тебя заберёт. А по дороге можете поделиться впечатлениями.
Пилат опустил горящие глаза. Затем отстегнул от пояса увесистый кошель и протянул подруге. У той тоже глаза налились гневом. Казалось, та самая искра онгона, сжигающая сердца, проскочила меж ними.
— Ты хочешь меня обидеть? — тихим зловещим голосом спросила Деметра. — Или я ночью тебе не понравилась? Если так, то не надо было говорить мне слов нежных, как твои поцелуи. Не дарить обольстительных поцелуев, как твои слова! Или этому ты учишься у Цицерона?
— Прости, — Понтий Аквила ещё ниже опустил голову, чего не случалось с ним никогда, даже если сама мать в раннем детстве отчитывала его за какие-то проступки.
— Хорошо, — согласилась Деметра. — Вечером пришлёшь слугу, и я скажу, когда можно меня навестить. Я не хочу, чтобы после меня у тебя в душе скапливалась горечь. Любовь не может питаться горечью — это яд, это горький запах миндаля, приносящий сердцу только разрушение, но не радость. Любовь от этого умирает. Я не хочу дарить тебе покойницу.
Идя по берегу Тибра, друзья сначала не разговаривали: каждый предавался собственным мыслям, нахлынувшим на сознание какими-то невообразимыми слоями. Понтий дивился свалившимся на него ниоткуда чувствам, когда в душе появляется стремление отдать всё на свете для любимой, когда ты понимаешь, что находишься всего лишь на волосок от смерти! А, всё равно! Лишь бы это, поселившееся в душе, никуда не исчезло, не испарилось, не изгладилось! И всё же Понтий Аквила трезво понимал: охватившее его чувство так хрупко и нежно, что мало одних человеческих усилий для сохранения увиденного, познанного, но неразгаданного.
А Кассий продумывал и просчитывал маленькую месть: когда они придут, как обычно, в гимнасию и там на мечах он, Кассий Херея, докажет другу, что не только ему одному везёт в жизни. Хоть Понтий был и посильнее, и постарше, хоть Деметра выбрала его, а не Кассия, только не всё и не всегда даётся только одному. И он накажет Понтия Пилата в равном бою!
Сейчас его друг выглядел, как общипанный влюблённый голубь, даже ещё и повлюблённее, чем простая птица, но это, скорее, на руку. Всё же красивая у него теперь женщина. По настоящему красивая. Вчера, когда они втроём пришли к Деметре в гости, та встретила их на крыльце в пеплосе [97] зелёного шёлка и сразу почему-то посмотрела на Пилата. Даже заглянула ему в глаза. Это для Кассия было как скрип железа по венецианскому зеркалу!
А в уголках её глаз Кассий сразу же заметил карминовые пятнышки и такого же цвета губы. Она обвораживающе улыбнулась гостям. Хотя, какое там — гостям? Одному гостю. Деметра совсем не видела остальных, взяла Пилата за руку, повела в залу, где подала чашу с вином и персик.
Не удивительно, что Понтий Аквила в неё влюбился. Не удивительно, что влюбился и Кассий. Скорее всего, было бы удивительным, если б никто не отреагировал на прекрасную гетеру. Говорят, что часто так в жизни случается, когда два друга влюбляются в одну и ту же женщину. Но ведь она гетера! Значит, Кассий тоже может в любой момент воспользоваться услугами этой женщины! Но сам Кассий Херея знал, что не сможет и не должен предавать друга.
И всё же, как она хороша! Тем более, когда под утро он пришёл забрать Пилата — совсем скоро надо было идти в гимнасию — Деметра плавала в альковном бассейне обнажённая и мило смутилась, когда Кассий вошёл. Как можно не влюбиться в такую женщину!
Сейчас они шли на утренние занятия в гимнасии. Разговаривать не хотелось, но какие-то слова должны были прозвучать.
— Мне кажется, Кассий, — хмурясь, проговорил, наконец, Пилат. — Мне почему-то кажется, что ночное приключение сыграет в нашей жизни необъяснимый переворот. В жизни нас обоих. Но это мне только кажется, я же не авгур. [98]
— Странно, — Кассий даже на секунду остановился. — Мне кажется тоже самое!
Оба опять замолчали, подавленные необъяснимым совпадением мыслей и образов. Обоим было известно, что ничего случайного в этом евклидовом мире не случается. И всё же…
Снова в Рим свалился праздник Луперкалий, на который была назначена свадьба Понтия Пилата. Он любил свою будущую жену Клавдию Прокулу, однако не забывал и Деметру. Долгое время Пилат не знал, как объясниться с Деметрой по поводу предстоящего праздника, но девушка сама решила этот вопрос.
— Жениться тебе надо, Понтий Аквила, — будто вскользь сказала она, в очередной раз принимая любимого.
— Откуда у тебя такие мысли, — удивился он.
— Знаешь, я никогда не думаю о будущем, которого нет…, — гетера немножко помедлила и совсем тихо добавила. — У нас нет. Так вот. Ты сейчас мой! Я это знаю и мне хорошо. А завтра? Что будет завтра — не знает никто. Всё остальное в моей жизни — просто работа, которую мне дали боги. И я отдала себя богам. Это не выбирают. А тебя ожидает какая-нибудь война, мужчинам нельзя без этого. Потом женитьба и светское общество. От предназначенной жизни никуда не денешься.
Понтия Пилата смутила откровенность Деметры. Ведь гетера была права. Чтобы перевести разговор на какую-нибудь не очень скользкую тему, он спросил:
— Скажи, мы много встречаемся. А у тебя, кроме того, множество и других мужчин. Почему ты не беременеешь? И, если забеременеешь, обрадуешься ли новорожденному?
Деметра подошла к столику, разлила вино в стеклянные кубки, присела у ног любимого и в упор, глядя ему в лицо с чуть грустной улыбкой, ответила:
— Очень многих мужчин интересует тот же вопрос, не тебя одного. Но я никому не рассказываю. А тебе расскажу.
Девушка встала, прошла в альков и вскоре вернулась. В руках она несла затейливой резьбы шкатулку красного дерева. Подойдя к Понтию, молча протянула ларец ему. Он взял, открыл. Внутри, в объятиях китайского белого шёлка покоились два флакона. Пилат выудил один, открыл его, поднёс к носу. Воздух наполнился одновременным запахом мускуса и миндаля.
— Это снадобье привозят с Востока, — объяснила Деметра. — И хотя оно дороже золота, женщины пользуются им. Особенно гетеры. Только не открывай другой флакон, потому что он не для этого и, нарушив пробку, его уже ничем не закрыть.
— Что это? — насупил брови Пилат.
— Это другое снадобье, — мягко улыбнулась Деметра. — Но я применю его только тогда, если меня кто-нибудь обидит, — Деметра опустила глаза, забрала свою шкатулку и отнесла обратно в альков.
Пилат понял, что в любой момент может потерять свою подружку. Ему этого очень не хотелось, но такой момент всё же наступил — грядущая свадьба. Правда, после совета, оброненного вскользь Деметрой, жениться, она вряд ли прибегнет к помощи второго флакона, но кто сможет понять женщину?!
И вот Луперкалий наступил. Ударами плетей в портике храма жрецы помогали оплодотворению женщин. Клавдия, одетая уже в белоснежную тунику, перетянутую под грудью шафрановым поясом, выгодно играющим на её фигуре, безропотно протянула руки для удара.
Кожа её пахла тонким лёгким запахом жасмина.
Понтий Пилат чувствовал, что мальчишество оставляет его сегодня навсегда. Тревога и вожделение — дети неизвестности — уступают место решительности и мужественности. Авгурами давно уже были просчитаны неблагоприятные для праздника календы и ноны. В это время их не ожидалось, и в Риме в это время случалось множество свадеб. Клавдия перед свадьбой должна была отдать Фортуне какую-нибудь одну из самых своих любимых игрушек, но, судя по тому, что она была уже одета в праздничную тунику, жертвоприношение куклы состоялось без сожаления.
