Артур Дойль - Родни Стоун
Но дядя не слушал покаянных речей Каммингза. Он развернул записку и читал, слегка подняв брови, — едва ли не высшая нота той весьма ограниченной гаммы чувств, которую он позволял себе проявлять.
— Что ты на это скажешь, племянник? — спросил он, передавая мне записку.
Вот что я прочел:
«СЭРУ ЧАРЛЬЗУ ТРЕДЖЕЛЛИСУ. Ради всего святого, как только получите эту записку, приезжайте в замок, по возможности не медлите и не задерживайтесь в пути! Вы застанете меня здесь и узнаете нечто весьма для вас важное. Заклинаю вас, поспешите, а пока остаюсь тем, кто вам известен под именем
Джима Гаррисона».— Ну, что скажешь, племянник? — повторил дядя.
— Право, сэр, я не представляю, что это может означать.
— Кто вам дал эту записку, почтеннейший?
— Молодой Джим Гаррисон собственной персоной, сэр, — отвечал Каммингз, — хотя, по правде сказать, я его сперва насилу узнал, он был на себя не похож, чисто привидение. И уж так ему не терпелось, чтоб вы скорей это письмо получили! Покуда я не запряг лошадь да не пустился в путь, он от меня ни на шаг не отставал. Это письмо было вам, да еще одно — сэру Лотиану Хьюму, одна беда — надо бы Джиму найти посыльного понадежнее!
— Непостижимо, — сказал дядя и, нахмурясь, перечитал записку.
— Что ему делать в этом зловещем доме? И почему он подписался «тот, кто вам известен под именем Джима Гаррисона»? А как еще он может быть мне известен? Гаррисон, вы, конечно, можете пролить свет на эту загадку! Миссис Гаррисон, по вашему лицу я вижу, что и вы знаете, в чем тут дело!
— Может, оно и так, сэр Чарльз, да только мы с моим Джеком — люди простые, поступаем как разумеем, а где не нашего ума дело, туда не суемся. Мы по этой дорожке шли двадцать лет, а теперь нам пора свернуть в сторонку, пускай вперед шагают, которые поумней нас. И коли хотите знать, что тут к чему, мой вам совет: езжайте в замок, раз вас просят, там все и узнаете.
Дядя сунул записку в карман.
— Никуда я не поеду, пока не передам вас в руки хорошего врача, Гаррисон.
— Обо мне не думайте, сэр. Мы с моей хозяйкой доберемся до Кроли в двуколке, а там мне только и надо, что ярд пластыря да кусок сырого мяса, и все заживет в лучшем виде.
Но дядя не слушал никаких уговоров и отвез Гаррисонов в Кроли, где устроил жену кузнеца в лучший номер, какой нашелся в Подворье. Потом мы наскоро перекусили и пустились в путь.
— Отныне я с боксом покончил, — сказал мне дядя. — Теперь мне ясно, что ринг невозможно оградить от мошенников. Меня не раз дурачили и обманывали, но, как говорится, век живи, век учись, и больше я боксу не покровитель.
Будь я постарше или будь сэр Чарльз не столь неприступен, я бы высказал ему то, что было у меня на душе: я умолял бы его отказаться и от других забав, покинуть общество ничтожных пустозвонов и щеголей и найти себе занятие, более достойное его здравого ума и благородного сердца. Но не успел я об этом подумать, как дядя оставил серьезный тон и принялся болтать о новой украшенной серебром упряжи, с которой он намерен прокатиться по Сент-Джеймскому парку, и о том, что на предстоящих скачках он думает поставить тысячу гиней на свою кобылку Этельберту против знаменитого Аврелия, трехлетки лорда Данкастера, с которым он, дядя, готов по этому случаю биться об заклад.
Мы доехали до Уайтмен-Грин, то есть покрыли больше половины расстояния между Кролийскими холмами и Монаховым дубом, как вдруг, оглянувшись, я увидел, что вдали на дороге в солнечных лучах блеснула ярко-желтая карета. За нами следовал сэр Лотиан Хьюм.
— Он получил такую же записку, что и мы, и спешит туда же, — сказал дядя, тоже поглядев через плечо. — Нас обоих ждут в замке… Нас… единственных, кто остался в живых после той мрачной истории. И что самое непонятное — призывает нас Джим Гаррисон. Право, жизнь моя была достаточно богата приключениями, но я предчувствую, племянник, что там, впереди, за этими дубами, меня ждет нечто совершенно необычайное.
Он хлестнул гнедых, и с поворота дороги мы увидели высокие темные шпили старого замка, что вздымались над вершинами обступавших его вековых дубов. Одного вида этих мест было бы довольно, чтобы меня бросило в дрожь при мысли об их недоброй славе, о пролитой здесь крови, о привидениях… но, услыхав дядины слова, я вдруг понял, что и правда в замок приглашены два единственных свидетеля той давней трагедии, а исходит это приглашение от друга моего детства, и у меня захватило дух от предчувствия, что всех нас ждет некое потрясающее открытие. Ржавые створы ворот меж полуразрушенных столбов с гербами стояли настежь; дядя нетерпеливо стегнул лошадей, и мы помчались по заросшей травой аллее к потемневшему от времени крыльцу, где он их круто осадил. Дверь была распахнута, на пороге нас ждал Джим.
Но это был совсем не тот Джим, какого я знал и любил с детства. Что-то в нем переменилось, эту перемену я ощутил с первого мгновения, но, однако, не мог уловить и выразить словами, в чем же она состоит. Одет он был не лучше, чем прежде, я сразу узнал его старый коричневый фрак, и по-прежнему на него приятно было смотреть, ибо после недавней тренировки он был поистине воплощением мужественной красоты. Но в выражении его лица появилось какое-то особое достоинство, в осанке — еще большая уверенность в себе, и теперь уже весь облик этого юноши обрел законченность и стал совершенным. При всей его удали ему всегда очень шло старое школьное прозвище Малыш, и лишь в эту минуту, когда он стоял на пороге старого замка, я вдруг увидел, что передо мною уже не мальчик, а взрослый мужчина в расцвете сил. Рядом, опираясь на его руку, стояла женщина, и я узнал в ней мисс Хинтон из Энсти-Кросса.
— Мы с вами знакомы, сэр Чарльз Треджеллис, — сказала она, делая шаг нам навстречу, едва мы вышли из коляски.
Дядя с недоумением всмотрелся в нее.
— Не припомню, чтобы я имел честь, сударыня… Впрочем, позвольте…
— Полли Хинтон из Хеймаркета. Неужели вы забыли Полли Хинтон?
— Забыл! Да ведь все мы, молодые театралы, оплакивали вас столько лет, что и подумать страшно. Но что же произошло?..
— Я тайно обвенчалась и покинула сцену. Прошу простить меня за то, что вчера я похитила у вас Джима.
— Так это были вы?
— У меня еще более неоспоримые права на него, чем у вас. Вы его покровитель. Я его мать.
С этими словами она притянула к себе Джима, так что лица их оказались рядом: и хоть на одном лице лежал отпечаток увядающей женской красоты, а в другом воплотилось юное крепнущее мужество, были они столь схожи — те же темные глаза, те же иссиня-черные волосы, тот же высокий белый лоб, — что я поразился, как с первой минуты, увидав их вдвоем, не разгадал секрета этой женщины.
— Да, он мой сын! — воскликнула она. — И он спас меня от участи, которая хуже смерти. Об этом вам может рассказать ваш племянник Родни. Но я поклялась молчать, и только вчера вечером был снят зарок молчания и я смогла поведать сыну, что своей добротой и терпением он возродил к жизни родную мать.
— Не надо, мама! — сказал Джим, чуть коснувшись губами ее щеки. — Есть вещи, о которых довольно знать нам двоим. Но скажите, сэр Чарльз, чем кончился бой?
— Ваш дядя был близок к победе, но какие-то хулиганы прервали встречу.
— Он мне не дядя, сэр Чарльз, он был и мне и моему отцу самым лучшим, самым верным другом, какого можно себе пожелать. Я знаю еще только одного столь же верного друга, — продолжал он, взяв меня за руку, — имя ему Родни Стоун… Надеюсь, Гаррисон не слишком пострадал?
— Через неделю-другую он вполне оправится. Но, признаться, я все же не понимаю, что, в сущности, произошло, и позвольте напомнить вам, что вы еще не объяснили, почему столь внезапно, не поставив меня заранее в известность, изменили своему слову.
— Войдемте в дом, сэр Чарльз, и, я уверен, вы согласитесь, что я не мог поступить иначе. А вот и сэр Лотиан Хьюм, если не ошибаюсь.
В конце аллеи появилось желтое ландо, и тотчас взмыленные лошади круто остановились бок о бок с нашей коляской. Из ландо выпрыгнул сэр Лотиан, он был мрачнее тучи.
— Оставайтесь на месте, Коркоран, — сказал он, и, заметив бутылочно-зеленый рукав, я понял, кто его спутник. — Ну-с, — продолжал сэр Лотиан, обводя нас всех вызывающим взглядом, — я очень хотел бы знать, какой наглец посмел так спешно вызвать меня в мой собственный дом и какого дьявола вы все вторглись в мои владения?
— Обещаю вам, сэр Лотиан, что, прежде чем мы с вами расстанемся, вы поймете и это, и еще многое другое, — сказал Джим с какой-то странной улыбкой. — Прошу следовать за мною, и вам все станет ясно.
Под руку с матерью он прошел впереди нас в зловещую комнату, где на буфете все еще валялись карты, а в углу на потолке темнело пятно.
Сэр Лотиан остановился в дверях, скрестил руки на груди.
— Ну-с, приятель, я жду объяснений! — воскликнул он.
