Джек Коуп - Прекрасный дом
— Том — не предатель, — сказала Линда.
— Конечно, нет, — подтвердила миссис Мимприсс. Она сжала руку Линды. — Мы все знаем, в нашей стране есть неблагонадежные люди. Люди, которые порочат собственный дом и не упускают случая побранить правительство и всех и вся без разбора. Кафры, по их мнению, благородные жертвы несправедливости. Я говорю о таких, как эта жалкая старая сплетница мисс Брокенша и семья Коленсо. А здесь, в Конистоне, у нас есть О’Нейлы. Я ничего не знаю насчет миссис О’Нейл, но ее дочь, я уверена, зловредная, ядовитая особа. Она типичная ирландская бунтовщица. Разумеется, Том не принадлежит к таким людям, это просто досадная случайность, что он довольно дружен с этой девчонкой О’Нейл. В наши дни, когда так легко делают ложные выводы, это, конечно, очень нежелательно.
— Том — хороший малый, он только немного упрям, — сказал капитан Эльтон.
— Да, он славный мальчик. И вы, милая Линда, можете очень хорошо повлиять на него.
— Он должен знать, что говорят о нем другие, — продолжал капитан Эльтон. — Услышав это от вас, Линда, он поймет, что все это говорится для его же пользы.
— От меня! — воскликнула Линда. Она выдернула свои руку из руки миссис Мимприсс. — Это не мои слова, и я не стану повторять их! Я не скажу Тому ни слова. Если то, что вы говорите, правда, мне стыдно. Если нет, я знаю, что мне думать.
— Мы печемся только о благе страны и о чести Тома, — сказал Эльтон.
— Благодарю вас.
Линда направилась было в дом, но увидела, что кресло мистера Эрскина стоит у отворенной на террасу стеклянной двери и загораживает вход. Инвалид взглянул на нее из-под тяжелых век.
— Что говорила тебе Эмма? — спросил он.
— Ничего особенного. Извините меня, мистер Эрскин, разрешите мне пройти.
— Такати! — крикнул он.
Появившийся из тьмы зулус отвез кресло в сторону. Мистер Эрскин смотрел, как она почти бегом скрылась в глубине дома.
На следующее утро Линда послала за Мбазо и приказала ему подать к крыльцу большого дома коляску Тома. Спустя час молодой зулус в чистом парусиновом костюме подал красную двуколку на аллею. Линда решила съездить в поселок, чтобы повидать мисс О’Нейл, не зная даже, что она там скажет и что сделает. Но она чувствовала, что теперь все зависит от нее и что она будет бороться за Тома изо всех сил, всеми средствами, которые подскажет ей ее собственное сердце. Она должна бороться за Тома по-своему, и мисс О’Нейл может помочь ей найти верный путь.
Двуколка остановилась около пекарни миссис О’Нейл, и Линда долго не решалась выйти из коляски. Она никак не могла совладать с дрожью, охватившей все ее тело. Мбазо стоял под жарким солнцем, держа под уздцы лошадей.
Наконец она вылезла и постучала в дверь так тихо, что стук ее собственного сердца показался ей громче. Она сняла с руки перчатку, чтобы постучать еще раз. Силы, казалось, медленно покидали ее. Дверь отворилась, и она очутилась лицом к лицу с молодой женщиной. У той были блестящие черные волосы и удивленные глаза, голубые, но темные и теплые.
— Вы Линда де Вет? — спросила она.
Линда открыла рот, пытаясь что-то сказать, но ограничилась лишь легким кивком. Маргарет ввела ее в уютный кабинет, где среди разбросанных на столе бумаг стоял поднос с чайным сервизом.
— Мама ушла в поселок. Если бы я знала, что вы придете, я бы приготовила кофе. Кофе — настоящий напиток, а чай — это просто дурацкая привычка.
— Я не знаю, как начать, — сказала Линда.
— Это насчет Тома Эрскина, не так ли?
— Да.
— У него неприятности?
— Пожалуй, да. Но дело не в этом.
Маргарет села на кушетку рядом с Линдой, и они внимательно взглянули друг на друга. В этих темно-голубых глазах Линда прочла только грустный вопрос, в них не было никакой ненависти, никакой горечи.
— Я впервые увидела вас с Томом около месяца назад, в день спортивных игр. Он любит вас. Я с ним очень мало виделась, и он мне никогда ничего не говорил. Но я знаю это, потому что знаю его. Когда вы выйдете за него замуж, вы станете женой человека, который любит вас, и это сделает вас равной ему. Если это не так, то ваш брак будет страшной ошибкой. Для женщины, на которой лежит бремя последствий, это может стать катастрофой. Мне нелегко говорить, Линда. И вам тоже — что-то серьезное привело вас сюда, и один бог знает, чего вам это стоило.
— Я… я боялась вас. Но вы уже сделали меня немного счастливей, и я благодарна вам за это. Только бы вы не презирали меня!
Она увидела, что сделала ошибку, так как ее собеседница раздраженно отвернулась.
— Вы говорите, что хорошо знаете Тома, — продолжала она с легким вызовом. — А известно ли вам, что говорят о нем?
— Я ничего не слышала.
— Говорят, что он неблагонадежен… И это в такое время! Его собственные товарищи офицеры сомневаются в нем.
— Они говорят это ему в лицо?
— Он еще не вернулся домой.
— Но почему вы думаете, что это так серьезно? Я только знаю, что Том не считает нас всех сплошным совершенством, а всех зулусов — негодяями. И я бы, конечно, удивилась, если бы услышала, что он доволен своей службой в милиции.
— Я боялась, что вы скажете нечто подобное.
— Но это же выходит за рамки личного. Он, безусловно, сам отвечает за себя. И если ему не нравятся казни полковника Эльтона или еще что-нибудь, можно с ним не соглашаться, но нельзя же называть его предателем.
— Никто не называл его предателем.
— И, во всяком случае, мятеж, кажется, с треском провалился.
— Этого я не знаю. Том писал мне, и его письма заставляли меня цепенеть. Потом офицеры говорили, что он очень изменился и что они сомневаются в его лояльности. И вы говорите, что это вас не удивляет.
— Понятно… Значит, я имею к этому какое-то отношение?
— Говорят, что вы имеете влияние на Тома.
Линда никогда прежде не встречала женщины, которая умела говорить так объективно, которая считала брак союзом равных, которая заявляла, что мужчина в час опасности и мятежа может иметь собственные мысли, и ясно намекала на то, что и у женщины есть такое же право. За ее приятной и привлекательной внешностью таился дерзкий и неудовлетворенный ум. Вот почему она могла оказывать влияние на такого юношу, как Том, но именно поэтому она сама не была замужем. Эмма называла ее ирландкой-бунтовщицей, но это было просто злословие. Все буры помнили, что мятежные ирландцы сражались на их стороне против англичан. Расы и нации настолько спутались, что никто не мог разобрать весь клубок ненависти и недоверия.
— Не знаю, что мне и делать, — сказала Линда беспомощно.
— Если вы уважаете честность Тома — а я в этом не сомневаюсь, — вам остается только встретить его так же честно.
— Я не понимаю, что вы хотите этим сказать.
— Я хочу сказать… Тома никто не сможет вести на поводу или подталкивать. Я не имею никакого влияния на него, если вас это интересует. Но я всегда чувствовала, что он умеет уважать мысли другого. Быть может, он не всегда соглашается, по правде говоря, он слишком упрям. А такой человек может закончить тем, что совсем ничего не станет делать, ибо ему трудно решиться на что-либо определенное.
— О, как вы ошибаетесь! В том-то и беда, что он что-то делает и этим беспокоит своих командиров. Он приказал высечь солдата за то, что тот взял овцу у какого-то кафра.
— Но в то же время Том остается офицером милиции. Вот что я подразумеваю под словом «решиться».
— Значит, вы считаете, что ему следует выйти в отставку, и вы были бы рады, если бы он так поступил?
— Да.
— Теперь я понимаю. Спасибо за правду. Мне остается только одно: молиться и надеяться, что этот день никогда не наступит.
Она встала. Лицо ее было бледно, зрачки сузились. Маргарет подошла к дверям и повернулась.
— Линда, из бурских стрелковых отрядов человек мог уйти, когда ему заблагорассудится.
— Верно, но если он уходил во время войны, его считали дезертиром. Его собственная семья отказывалась от него.
— В прежние времена женщины подавали пример мужчинам. Разве они не сражались бок о бок с мужчинами? Почему бы вам не последовать их примеру, если у вас такие мысли… Я хочу сказать, почему бы вам не вступить в милицию?
— Мне?.. Женщине?
— Да, женщине. Что вам мешает? Такой поступок оценят мужчины, да и Том вас поймет… если вы будете совершенно убеждены в своей правоте.
— Вы просто зло смеетесь надо мной.
— Почему? Линда, я сама поступила бы так, будь я на вашем месте.
Маргарет О’Нейл протянула ей руку на прощание, и Линда снова увидела грусть в ее глазах. Она казалась меньше ростом и печальней. И тогда Линда поняла. Она тоже влюблена, но безнадежно. Линда пожала протянутую ей руку, и глаза ее наполнились слезами.
— Прощайте, мисс О’Нейл, и спасибо. Я всегда буду помнить вас.
