Борис Васильев - Ольга, королева русов. Вещий Олег
Олег подбирал свою охрану, исходя только из преданности воинов лично ему. Многочисленные внезапные стычки и ожидаемые битвы в равной степени требовали обязательной взаимовыручки, без которой невозможно было выстоять ни в одном добром бою. Именно она сплачивала стражу, придавая ей стойкость в обороне и стремительность в нападении, потому что каждый дружинник знал, что может положиться на соседей как слева, так и справа. Эта взаимовыручка всегда поощрялась, равно как отвага и умение, и множество раз проверенный в боях Кари унес из Ильменьской схватки не только перебитую руку, но и возможность спокойно доживать свой век, получив в награду добрый надел за твердость в споре с самим конунгом. Олег никогда не забывал тех, кто личным бесстрашием обеспечивал его могущество и славу.
Кари очень обрадовался внезапному ночному гостю. Понимая, что занятый службой Ставко пришел неспроста, сам накрыл гостевой стол.
— Твои стрелы весело поют, как ты всегда говорил, — сказал Кари, поднимая заздравный кубок. — Одна из них спела песню победы, и я сделаю добрый глоток за то, чтобы ты никогда не промахивался.
— Ты всегда угадывал, о чем я думаю, Кари, — усмехнулся Ставко, отхлебнув темного пива. — Наверху любят игры, правил которых не знают вчерашние дружинники. Я ничего не могу рассказать, но, боюсь, без твоей помощи мне не выпутаться.
— Спрашивай, что тебе надо знать, и говори, что я должен делать.
— Конунг даровал тебе право на охоту в своих угодьях. Простираются ли эти угодья до земли рузов?
— До самого рубежа.
— Как выглядит берег земли рузов? Я был там всего один раз.
— Я помню, это была веселая поездка, — улыбнулся Кари, но тут же убрал улыбку. — Брод выходит на высокий мыс крутым подъемом. На мысу — луг с отдельными дубами и рощицей вязов, от которой идут кустарник и лес.
— Брод глубок?
— Надо вести коней в поводу.
— Откуда появляется солнце?
— Погоди, надо вспомнить. — Кари задумался. — Утренние лучи били мне в лицо. Я щурился от их света.
— Мне тоже так казалось. — Ставко подумал. — Мне нужны два неподкованных коня, моток крепкой веревки и десяток хазарских стрел. Мы выедем, пока не рассвело.
— Надолго мы едем, друг Ставко?
— Два раза поедим без костра. На это хватит припасов в моей сумке.
Выехали в предрассветном тумане, направляя коней по росистой траве, где солнце должно было высушить все следы. Держались глухих троп, прижимаясь к кустам. Спешили расчетливо и осторожно и к закату достигли границы. Кари спрятал коней в густом ольшанике, а потом оба залегли в прибрежных кустах, внимательно вглядываясь в противоположный берег.
— Вроде стражи нет, — тихо сказал Ставко.
— Стража может ждать на опушке леса. — Кари был поопытнее. — Я переправлюсь и осмотрюсь.
Кари шумел, идя через брод, громко звал коня. Выйдя на другой берег, открыто ходил по нему, продолжая окликать коня. Остановился под вязами, сказал негромко:
— Далековато до берега.
— Они тоже так думают, — тихо отозвался Ставко откуда-то сверху. — Я сброшу веревку. Привяжи конец к кривой березе, что позади тебя. Потом пройди к броду и немного постой: я прикину расстояние. И уходи к лошадям. Если не появлюсь вовремя, уходи немедленно.
— Бросить тебя, друг?
— Так надо, Кари, это — их игра.
— Удачи тебе, воевода.
Кари проделал все, о чем просил Ставко, и тем же бродом ушел на свой берег. Солнце уже село, с каждым часом густели сумерки, затихли и лес, и река, и прибрежные кусты. Оставалось ждать рассвета, но ждали они его по-разному. Сорокалетний израненный бывший дружинник так и не сомкнул глаз, тогда как двадцатилетний воевода немного вздремнул, пристроившись в развилке вязовых стволов.
Проснулся Ставко мгновенно, еще в дреме расслышав далекий перестук копыт. Осторожно отделившись от ствола, всмотрелся в берег.
Солнце еще не показалось, но легкие облака уже четко вырисовывались на голубеющем небе. Этот берег был теневым, первые лучи должны вот-вот скользнуть по той стороне, и с вяза были отчетливо видны уходящая к Старой Русе дорога и спуск к броду. Перестук копыт все возрастал: несколько десятков коней спешили к броду.
Всадники появились вместе с поднявшимся над лесом солнцем, и первые лучи заиграли на начищенных застежках брони и бляхах конской сбруи. Впереди ехал бородатый старик, в котором Ставко узнал посла рузов Биркхарда. За ним — трое дружинников личной охраны, а следом — три одинаково одетые женщины в окружении десятка стражников.
Три женщины: Ставко растерялся. Он видел домоправительницу Нежданы в сумятице случившегося, лицо ее не запало в память. Это был явно ход посла, навязавшего Хальварду такое прикрытие для Закиры, которого Ставко предположить не мог. Что делать: потратить три стрелы? Но, во-первых, две женщины из трех ни в чем не повинны, это — уже убийство; а во-вторых, стрелять надо быстро, цель далеко, возможность промаха велика, да и он вряд ли успеет уйти.
Лоб взмок от напряжения, пот застилал глаза. Ставко то и дело смахивал его, изо всех сил всматриваясь только в женщин. Видел, как спешились перед бродом всадники, как один из дружинников свел в реку коня в поводу, выбрался на берег, внимательно огляделся и махнул рукой. Как один за другим начали переправляться остальные, но он смотрел только на женщин. Они остались в седлах, и их коней вели через брод дружинники. Солнце освещало их лица, уже слышались и плеск воды, и голоса, сейчас женщины должны были скрыться от его взгляда за высоким обрывом и… И тут что-то странное донеслось до него сквозь плеск воды, храп лошадей, людской гомон. Донеслось странное, и блеснуло странное, и Ставко сообразил: улыбки. Две женщины беззаботно смеялись, третьей было не до смеха, и Ставко наконец-то приметил ее. Приметил, выделил из двух других, будто усилием воли приблизив к себе ее безулыбчивое лицо.
Женщины скрылись за обрывом, но теперь он уже не волновался. Он запомнил ее посадку, нагрудник из дешевого жемчуга и неторопливо приладил стрелу. Хазарскую. С красными полосами у оперенья.
Уже все вышли на обрыв берега рузов. Лошади отряхивались, дружинники, сняв сапоги, выливали из них воду, переобувались, все дышало оживлением, и девичий смех отчетливо доносился до Ставко. Он поднял лук, приладился, изготовился, но Закира сидела в седле, опустив голову, и натягивать тетиву он не торопился. Он ждал. А когда дружинник подал ей поводья и что-то сказал, указав рукой на лес, она наконец-то подняла голову. И тотчас же из листвы далекого вяза вылетела хазарская стрела. Она попала точно под нагрудником. В ямочку, которая соединяет шею с грудью.
Ставко не стал ждать, что будет дальше: он знал силу своих стрел. Увидев, что попал, скользнул по веревке, пронесясь над ветвями и кустами, оттолкнулся ногами от кривой березы, упал на землю и, пригибаясь, сквозь кусты метнулся к реке, когда дружинники еще поливали градом стрел все три дуба на мысу
Он добрался до реки, сломал сухую тростинку, бесшумно спустился в воду и поплыл, как умели плавать только славяне: под водой на спине, чтобы сквозь воду видеть оба берега. Плыл без малейшего всплеска, дыша сквозь полую тростинку и лишь изредка отталкиваясь ногами от дна, чтобы удержать скорость и направление. За первым поворотом реки развернулся к берегу русов, выполз и исчез в кустах. Он знал, где ждет его Кари, с неподкованными лошадьми.
Глава одиннадцатая
Многое Неждана делала вдруг, доверяясь настроению больше, чем расчету, и как-то всегда получалось, что не оказывалось причин жалеть о собственном порыве. Она помчалась навстречу Сигурду, не зная толком, где он находится, не столько потому, что ее ждал Тридцать шестой, сколько в смятении от внезапного появления Берсира, его пристальных взглядов, подчеркнутого внимания и предчувствия неминуемого сватовства. Конечно, трудно было представить себе более подходящего супруга: кроме мужской стати и привлекательности Берсир обладал наследственной властью конунга над хотя и малочисленным, но свободным народом, и для нее, сироты да еще славянки, открывался путь к таким высотам, какие могут только присниться в очень счастливом девичьем сне. Но существовал Сигурд. Безродный варяг, да к тому же воспитанник ее кровного врага. Разумом она понимала, что для конунга Олега родственный союз с рузами был куда выгоднее исполнения всех ее желаний, но, прометавшись ночь без сна, сердце Нежданы затмило все разумные соображения, и она обрадовалась этому затмению. В лихорадочной спешке готовя выезд, она старательно глушила в себе все сомнения, твердя, что скорее сбежит с Сигурдом, чем с почетом уедет в Рузу. Избалованная любовью и вниманием Олега, Неждана выросла на редкость своенравной.
Быстрая скачка выветривает даже своенравные мысли, сменяя их сомнениями и неуверенностью, и Неждана невольно стала придерживать коня. Убежать?… Но Сигурд связан великой клятвой, навеки приковавшей его к княжичу Игорю. Да и куда убежишь, если Олегу удалось щедрыми посулами будущих благ поднять чуть ли не все окрестные племена? И вообще откуда ей взбрело в голову, что ради нее Сигурд готов на все? С последнего свидания прошло время, соловьиные трели уже сменились знойным покоем расцветающего в полную силу леса, а воины… Воины не любят одиночества вдали от собственных зимовий, уж это-то она знала по долгой жизни среди воинственных русов. Как Сигурд воспримет ее внезапный приезд? Вежливой улыбкой или искренней взволнованностью? И потом конунгу Олегу так важен прочный союз с рузами…
