Бернард Корнуэлл - Приключения Натаниэля Старбака
Глава восьмая
Небо на заре в День независимости было ясным. День обещал быть жарким, но с холмов дул благословенный ветерок, а немногочисленные легкие облака парили высоко и вскоре рассеялись.
Утром солдаты Легиона чистили форму с помощью щеток, полосок для пуговиц [12], ваксы и мыла, пока их шерстяные сюртуки и панталоны, кожаные ботинки и вязаные ремни не стали настолько безупречными, насколько этого можно было добиться, честно приложив усилия.
Они натерли ваксой свои кожаные патронташи, начистили фляги, отстирали заплечные мешки и попытались разгладить укрепленные картоном тульи и козырьки своих кепок.
Они отполировали пряжки ремней и кокарды, а потом натерли маслом ореховые приклады винтовок, пока дерево не засияло. В одиннадцать, в предвкушении появления девушек, которые в это время собирались рядом с Семью Источниками, роты встали в строй в полном обмундировании.
Пятьдесят кавалеристов составляли еще одну роту, выстроившуюся впереди остальных, а две пушки, которые вытащили из колеи, проделанной их колесами в высокой траве, и прикрепили к передкам, участвовали в параде вместе со знаменами полка позади Легиона.
Полковник ждал в Семи Источниках, предоставив на время командование майору Пелэму. В пять минут двенадцатого Пелэм отдал Легиону команды «смирно», «к ноге», «примкнуть штыки», «на плечо».
В параде участвовали восемьсот семьдесят два человека. Это был не весь Легион — рекрутов-новичков, которые не успели усвоить строевое мастерство, послали в Семь Источников раньше, одни занимались приколачиванием красного сукна к церковным скамьям, а другие помогали готовить общий ужин.
На лужайке с южной стороны воздвигли два огромных шатра, где посетители могли укрыться от солнца, а кухня расположилась неподалеку от конюшни, там истекающие потом повара, которых временно откомандировали из Легиона, жарили целиком туши пары бычков и шести свиней.
Городские дамы пожертвовали несколько баков с бобами, миски с салатом, подносы с кукурузными кексами и бочонки с сушеными персиками. Еще там был кукурузный хлеб, сладкая ветчина, копченая индейка и оленина, копченая говядина с яблочным соусом, маринованные огурцы, а для детей — подносы с посыпанными сахаром пончиками.
Для трезвенников приготовили лимонад и воду из лучшего колодца Семи Источников, а для остальных стояли бочонки с элем и крепким сидром из погреба таверны Грили.
В доме предлагалось вино, но судя по предыдущему опыту подобных мероприятий, лишь горстка местных жителей заинтересуется подобными утонченными напитками.
Обильное угощение и изысканное убранство были привычны для Семи Источников в День независимости, но в этом году Вашингтон Фалконер, дабы продемонстрировать всем, что именно Конфедерация является истинным наследником революционного духа Америки, превзошел самого себя.
В восемь минут двенадцатого старшина Проктор приказал Легиону выдвигаться, оркестр под предводительством капельмейстера Августа Литтла заиграл «Дикси», и полсотни кавалеристов вывели Легион с поля.
Они ехали с саблями наголо, а роты шагали с примкнутыми штыками. Городок опустел — весь люд собрался у Семи Источников, но солдаты с развернутыми знаменами промаршировали мимо здания администрации с вывешенным флагом, мимо галантерейного магазинчика Спарроу, в чьем окне из восьми огромных листов стекла, привезенных лишь год назад из Ричмонда, отразились марширующие роты, позволив пехотинцам вдоволь налюбоваться своими слегка размытыми фигурами.
Шум на марше вышел преизрядный — не столько из-за разговоров, сколько из-за непривычки солдат к переноске полного обмундирования. Фляги бренчали, сталкиваясь со штыками, жестяные кружки, подвешенные к ранцам, стучали, ударяясь о патронташи.
Первыми наблюдателями, которые поджидали колонну у белых ворот поместья, были в основном дети. Вооружившись бумажными флажками Конфедерации, они бегали вдоль колонны, маршировавшей под дубовой аллеей, ведущей от Росскилл-роуд прямо к главным воротам Семи Источников.
Легион не стал маршировать до самого дома, а вместо этого свернул с дороги в проем, сделанный в изгороди против змей за леском, обогнул дом и подошел к окаймленной флагами южной лужайке между двумя рядами наблюдателей, которых становилось всё больше, они аплодировали прекрасно выглядящим войскам, Кавалерия, придерживающая возбужденных лошадей, чтобы они высоко поднимали ноги, выглядела особенно благородно, когда прогарцевала мимо трибуны, на которой председательствовал Вашингтон Фалконер вместе с политиком, до отделения заседавшем в Конгрессе США.
Рядом с Фалконером и бывшим конгрессменом находились преподобный Мосс, судья Балстроуд и девяностосемилетний полковник Роланд Пеникрейк, служивший лейтенантом в армии Джорджа Вашингтона при Йорктауне.
— Я не возражаю, если он начнет вспоминать про Йорктаун, — сказал Вашингтон Фалконер капитану Итану Ридли, выполнявшему в День независимости роль сопровождающего полковника адъютанта, — но надеюсь, он не станет вспоминать о нем слишком детально.
Но было бы неучтиво именно в этот день лишать старика своей минуты славы.
Адам в своем прекрасном мундире вел кавалерию. Майор Пелэм сидел на откормленной послушной кобыле во главе остальных десяти рот, а майор Дятел Бёрд, чья великолепная форма только что прибыла из Ричмонда ко всеобщей радости легионеров и за счет его зятя, маршировал перед оркестром.
Младший лейтенант Старбак, у которого в этот день не было никаких существенных обязанностей, скакал на кобыле Покахонтас позади майора Бёрда, не прилагавшего никаких усилий, чтобы идти в ногу с ритмом барабанов, а просто вышагивавшего, словно на дневной прогулке.
Добравшись до южной лужайки, кавалерия, чья функция в этот день была чисто декоративной, галопом промчалась по импровизированному плацу, а потом исчезла, чтобы поставить лошадей в загон. Две пушки сняли с передков и разместили по обеим сторонам трибуны, перед которой под восхищенными взглядами почти трех тысяч зрителей устраивал маневры Легион.
Солдаты маршировали ротами, каждая из которых сформировала четыре шеренги и затем развернулась в двухшереножный линейный боевой порядок.
Для полноценного ряда не хватало места на флангах, но Траслоу, сержанту одиннадцатой роты легкой пехоты, хватило ума придержать своих людей, несколько подпортив, таким образом, следующее выступление полка (составлявшее гордость Пелэма): Легион должен был продемонстрировать формирование каре для отражения атаки кавалерии. Подпорченное или нет, все же каре выглядело вполне правдоподобно, и лишь истинный профессионал мог отметить некоторую неровность у одного из углов строя.
Все офицеры, за единственным исключением майора Бёрда сидевшие верхом, собрались в центре каре, когда оркестр заиграл «Масса в холодной, холодной земле».
Легион, разбив каре, сформировал две колонны, мелодия сменилась на «Да здравствует Колумбия», толпа разразилась радостными возгласами, полковник излучал довольство и счастье. Затем капитан Мерфи, сам себя назначивший старшим артиллеристом Легиона, выкатил вперед две пушки.
Заряд орудий состоял из нескольких пачек пороха безо всяких ядер. Артиллеристы Легиона не получили новомодных терочных запалов для воспламенения пороха, так что Мерфи обошелся парой запалов, изготовленных вручную из соломенных трубочек, наполненных первоклассным порохом для винтовок.
Трубки, проходя через запальные отверстия, коснулись пороховых мешочков, после чего, по кивку полковника и после окончания «Да здравствует Колумбия», артиллеристы поднесли фитили к запалам.
Два великолепных, оглушительных выстрела, два языка огня, два клуба дыма — и горстка испуганных птиц разлетелась из деревьев, росших за трибунами. Разнесся вздох удовлетворенной толпы.
За выстрелами последовали выступления ораторов. Речь полковника Пеникрейка была, слава Богу, короткой в силу старческой одышки, затем наступила очередь конгрессмена, чьи разглагольствования, казалось, никогда не закончатся, после чего Вашингтон Фалконер обратился к толпе с воодушевленным воззванием, выразив сначала сожаление о необходимости войны, а затем рассказав о гнезде гадюк с севера, об их шипящих пастях, о трепещущих языках, о ядовитом дыхании и о том, как они разносят отвратительную заразу по земле.
— Но мы, южане, знаем, как обращаться со змеями!
Толпа разразилась радостными криками.
Даже чернокожие рабы, сопровождавшие своих хозяев на торжественный обед и согнанные в кучу в огороженном веревками пространстве, приветствовали слова полковника.
Фалконер, чей зычный голос позволял ему быть услышанным всеми собравшимися, повествовал о двух народах, выросших в Америке. Народах с общими предками, которые, тем не менее, были разделены климатом, моральными ценностями и религией. Которые росли отдельно друг от друга до сего момента, пока разница в представлениях о чести, правде и мужественности более не позволяла им существовать под властью одного правительства.
