Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб

Его дядя Ридван спросил его:

— Когда ты исполнишь мечту своего отца-скитальца?

Тот осторожно ответил:

— Постепенно, шаг за шагом, иначе выпущу из рук своих бразды правления кланом.

— Так поступают политики, а не герои, племянник…

Вахид неясно добавил:

— Да будет милосерден Господь к тому человеку, который знает свой предел.

Ридван тем не менее не терял надежды. Время шло, а Вахид всё продолжал размышлять. Всякий раз, как проходил ещё один день, он всё больше вкушал славу вождя и удовольствие от богатства. Знать заискивала перед ним, и он постепенно стал поддаваться соблазну. В нём укреплялись эгоистические устремления и ослабевали мечты о героизме и возвращении эпохи Ан-Наджи. Он принялся за строительство собственного дома и наслаждался всеми благами жизни, увлекаясь выпивкой и наркотиками и настолько упорствуя в своей эксцентричности, что это перестало быть тайной и превратилось в общеизвестный факт. Ридван даже сказал своей жене Унсийе:

— Не лучше ли было, если бы этот негодяй был чужим для нас?

Харафиши вспоминали упадок Сулеймана Ан-Наджи, и говорили, что в семействе его лишь всё дурное передаётся по наследству. Курра страдал из-за этого, как и его дядя Ридван. А Руммана лишь говорил:

— Нам достаточно и той славы, которая вернулась к семейству Ан-Наджи…

Руммана был похож на своего брата Вахида в том, что так же страстно стремился к радостям жизни и пренебрегал былой эпохой Ан-Наджи. Вахид называл себя «Мечтатель», однако харафиши в тайне прозвали его «Одноглазым». Его извращения не были ни для кого секретом; он так и не женился, зато окружал себя юношами, чем-то вроде мамлюков. Так и установилось руководство над кланом Вахида-Одноглазого.

Ридван устал в душе. Работа утомляла его, хотя ему ещё не было и сорока: при любом усилии он купался в холодном поту, и мир чернел в его глазах. Печаль отягощала его из-за несчастной судьбы его брата Самахи и поведения Вахида. Поэтому он отошёл от дел, оставив торговлю и активные дела, и стал всё больше склонятся к изоляции и поклонению богу. Таким образом, он покинул магазин, предоставив все дела Руммане и Курре.

Братья Руммана и Курра вместе заняли кабинет дирекции. Они вместе делали одну работу, но отличались друг от друга характером. Курра был миловидным. Глаза его излучали очарование. Он унаследовал от матери, Махасин, нежные черты лица и грациозное телосложение. Он был известен своей учтивостью и постоянством, чем напоминал Шамс Ад-Дина: такой же красивый и милый, но не такой сильный. Руммана был низкий и толстый, как бочка. Кожа у него тёмная, а черты лица — крупные и грубые. По натуре он был циник и грубиян. У Курры было больше способностей управлять магазином и вести торговлю, он лучше обращался с рабочими, и те любили его за терпимость и щедрость. Руммана часто сидел с братом Вахидом в курильне опиума, впутываясь во всяческие авантюры тоже вместе с ним, а когда напивался, то завистливо и насмешливо начинал критиковать своего брата Курру. Однажды он сказал ему:

— Ты растрачиваешь свои средства на то, чтобы купить привязанность этих рабочих. Какой в этом смысл?

Курра ответил:

— Симпатия — это не торговля.

— И что же это тогда?

— А ты сам проверь, Руммана.

Но тот лишь саркастически рассмеялся и сказал:

— Ты лишь ловкий манипулятор…

Несмотря на то, что Курра был моложе своего брата на год, он чувствовал себя в ответе за него, и даже чувствовал на себе ответственность и за Вахида. Его идеализм раздражал Румману и Вахида. Однажды Вахид разозлился на него и сказал:

— Раньше вы были униженными членами этого переулка, теперь же вы — его хозяева. Не желаешь ли выразить мне за это свою признательность?

На что Курра резко ответил:

— Если бы не ты, мы бы не потеряли своё давнее честное имя.

С яростью, от которой потерял самообладание, он сказал:

— Я не верю в эти суеверия.

Курра насмешливо спросил:

— А разве ты не зовёшь себя «Мечтателем»?

Разъярённый и недовольный, тот повернулся и вышел из комнаты.

Таким же образом огорчали Курру и похождения его брата Румманы. Он сказал ему как-то:

— Женись, ты выкажешь нам уважение своим браком…

Но Руммана гневно ответил ему:

— Ты мой брат. Ты моложе меня на год, так что не пытайся покуситься на мою свободу.

Ридван беспокоился, замечая враждебность обоих братьев, и однажды сказал Курре:

— Для меня важно, чтобы вы оба ладили между собой.

Его младшая сестра, тётка Курры, Сафия, сказала:

— Достаточно нанесённым нам ран, ты никогда не изменишь этот мир.

Старуха Дийя же всё так же ходила, пошатываясь, по переулку на закате со своим ароматным кадилом и общалась с миром неведомого со слезами на глазах.

Однажды ночью Курра возвращался домой, когда старая женщина преградила ему путь и сказала:

— Добрый вечер, мастер Курра.

Он в удивлении ответил на её приветствие, и она добавила:

— Есть кое-кто, кто ждёт вас на площади перед обителью дервишей.

Она возбудила в нём любопытство, и он спросил:

— Кто же это?

— Госпожа Азиза, дочь Исмаила Аль-Баннана.

Он последовал за старухой. Вместе они прошли сквозь густую мглу арки, пока не вышли из темноты на площадь, залитую светом звёзд. Стояло лето, дул слабый приятный ветерок. Воздух был наполнен сладостью песнопений. Старуха подвела его к тени, стоящей у древней стены. Он ничего не мог разглядеть. Прежде он никогда её не встречал и даже не слышал о ней. Когда молчание затянулось, он ободряюще зашептал:

— Я к услугам госпожи.

До него донёслись встревоженные нотки нежного голоса:

— Благодарю вас.

Затем она добавила умоляющим тоном:

— Не думайте плохо обо мне.

— Упаси Аллах.

Снова опустился барьер тишины, и он понял, что она взывает к покидающему её мужеству. Подозрения всё больше закрадывались в его душу, пока он не почувствовал, что вынужден заговорить:

— Я слушаю вас…

Со всё большим волнением она сказала:

— Ваша репутация прекрасна, словно роза — мне нужно обмолвиться с вами лишь словом — и да проклянёт меня Аллах, если это не хорошо с моей стороны.

— Я внимательно слушаю вас.

— Ваш брат Руммана…

Её голос прервался так, словно сами слова душили её, и сердце его затрепетало. Сомнения рассыпались, и место их заняла тьма.

— Мой брат Руммана?

Казалось, она не в состоянии продолжать разговор. Истина представилась мелким насекомым, ползущим к нему во мгле. Тут старуха прошептала:

— Он обещал жениться на ней.

— Так вот оно что!

Старуха сказала:

— Если он не выполнит своё обещание немедленно, мы погибли!

Обе тени отошли от него, и приглушённый звук рыданий донёсся до его барабанных перепонок.

Он ужинал вместе с дядей Ридваном и его женой Унсийей. Дийя не покидала своего крыла дома, а Румманы как всегда не было дома ночью. Дядя сказал ему:

— Ты что-то не такой, как всегда.

— Со мной всё в порядке, — пробормотал он.

Унсийя заметила:

— Клянусь святым Хусейном, ты и впрямь не такой, как обычно.

Как ему начать разговор?… Он считал, что это они должны начать первыми. Так ему казалось, когда он возвращался домой с площади. Теперь он отступает назад: какая-то сила мешала ему, и как будто предостерегала. Та девушка вверила ему свой секрет, и он должен был его хранить. Ему следовало начинать с Румманы, несмотря на то, что сама мысль об этом была противна ему.

Весь дом спал, кроме него. Руммана вернулся за час до рассвета. Глаза его покраснели, а веки отяжелели от выпитого, и Курра тут же осознал, сколь трудная задача перед ним стоит. Но что же ему делать, ведь его брат проснётся только утром, тогда как он сам — Курра — открывает магазин рано утром? И к тому же комната дирекции не подходит для такого разговора.