Олег Михайлов - Громовой пролети струей. Державин
Дознание препоручили страшному Шешковскому, кнутобойствовавшему в тайной канцелярии. Вяземский, не мешаясь ни во что открыто, умел так искусно действовать, что весь сенат был на его стороне. Дело было столь огромное, что второй департамент занимался им каждый день в течение семи лет. Державин всё изучил, обследовал и донёс государыне, что решение готово. Она приказала ему доложить и весьма удивилась, когда целая шеренга гайдуков и лакеев внесла ей в кабинет превеликие кипы бумаг. Ознакомившись с короткой, на двух листах запиской Державина и увидя, что Якобий им вчистую обеляется, Екатерина II изъявила сумнение: «Прочитай мне весь экстракт сенатский, начиная с завтра». Слушание сего дела продолжалось четыре месяца, всякий день по два часа, причём императрица не раз выгоняла усердного докладчика вон. А однажды, когда он приехал к ней в бурю, снег и дождь, через камердинера Тюльпина передала:
— Удивляюсь, как такая стужа гортани вам не захватит!
Наконец Державин представил проект указа, оправдывающего Якобия. Екатерина II велела сперва показать его Шешковскому и рекетмейстеру Терскому — не найдут ли они в нём чего неверного. Шешковский, взяв на себя вид важный, таинственный и грозный, начал придираться к мелочам и толковать, что в указе не соблюдена якобы должная справедливость.
— Слушай, Степан Иванович! — сказал ему неустрашимо Державин. — Ты меня не собьёшь с пути и не заставишь осудить невинного. Нет, ты лучше мне скажи, какую и от кого ты имел власть, осуждая Якобия строже, нежели законы дозволяют, и тем совращая сенаторов со стези истинной? И замешал дело так, что несколько лет им занимались и поднесли императрице нерешённым?
Шешковский затрясся, побледнел и замолчал, а хитрый Терский, готовый угождать сильной стороне, тут же сказал, что в указе не находит ничего незаконного, с чем и Шешковский согласился. Якобий был оправдан.
Не в пример сибирскому наместнику банкир Сутерланд был человеком нечистым. Впервые Державин познакомился с его махинациями, когда разбирал жалобу венецианского посланника графа Моценига. Он торговал в России с помощью Сутерланда и через его нечестность потерял до ста двадцати тысяч рублей. С превеликим трудом Державин помирил их, причём Моцениг получил вместо своей претензии лишь одну треть. А вскоре у Сутерланда обнаружилась недостача в два миллиона казённых денег. Он объявил себя банкротом, а после отравился ядом. Державин всё изучил, собрал многочисленные бумаги в тючок и ожидал случая, чтобы поднесть их императрице.
Такой случай наступил после оправдания Якобия.
2
Екатерина II сидела за большим письменным столом в своём кабинете. Изо дня в день занималась она сочинением «Российской истории».
Завидя Державина, императрица сняла очки, встала и бросила на него тот орлиный взгляд, от которого всегда казалась выше своего небольшого роста.
Как обычно, душа её была занята военною славою и замыслами политическими.
— Ты, чай, слышал, что турки вновь вооружаются и усиливаются в пограничных с Россией областях?
— Неужто мало им было Рымника, Измаила и Мачина? — искренне удивился Державин.
— Ах! — не слушая его, продолжала императрица. — Я не умру без того, пока не выгоню турков из Европы, не усмирю гордость Китая и с Индией не осную торговлю... Да-да. Ежели б я правила двести лет, то, конечно, вся Европа подвержена была б российскому скипетру... Что там у тебя?
Увы! Блистательные политические дела о военных приобретениях, о постройке новых городов и выгодах торговли, которые её всего более увеселяли, были в руках прочих статс-секретарей. А у Державина оставалось всё роду неприятного — жалобы на неправосудие, прошения о наградах за заслуги и милостях по бедности.
— Не прикажет ли ваше величество окончить дело Сутерланда?
Екатерина II поморщилась.
— Да где же оно? — наконец соизволила она отозваться.
— Здесь.
— Внеси его сюда и положь на столике. А после обеда в обычный час приезжай и доложи.
Державин исполнил её приказание, откланялся и поехал домой.
Екатерина II погрузилась в чтение русских летописей. Она искала в них оправдания своему царствованию, собственным слабостям, толь часто влиявшим на ход её самодержавного правления. Судьбы князей, междуусобицы и распри, дворские интриги, — всё как будто бы подтверждало это. «Род человеческий, — писала царица, — везде и по вселенной единакие имел страсти, желания, намерения и к достижению употребляя нередко единакие способы...»
Когда императрица отвлеклась наконец от своей рукописи, она обнаружила на столике изрядный тючок. Удивляясь, откудова ему быть, кликнула Попова.
— Что это ещё за бумаги? — встретила она его в чрезвычайном гневе.
Попов сузил свои хитрые татарские глазки:
— Не знаю, государыня. Видел только, что их Державин принёс.
— Державин! — вскричала Екатерина II. — Так он меня ещё хочет столько же мучить, как и якобиевским делом? Нет! Я покажу ему, что он меня за нос не поведёт. Пусть его придёт сюды...
Явившийся в назначенный час Державин попросил додожить о себе; ответили: велено ждать. Наконец от государыни вышел граф Алексей Иванович Мусин-Пушкин, обер-прокурор синода и известный собиратель старины, открывший впоследствии «Слово о полку Игореве». Он готовил к изданию «Русскую правду» и снабжал Екатерину II материалами по отечественной истории. Противу обыкновения Мусин-Пушкин весьма сухо поклонился поэту. Тот, недоумевая ещё более, проследовал в кабинет и нашёл государыню в ярости: лицо её пылало огнём, скулы тряслись. Тихим, но грозным голосом она молвила:
— Докладывай...
Державин спросил:
— Как? По краткой или пространной записке?
— По краткой.
Он зачал читать, но она, отвернувшись, явила Державину свой грациозный профиль и, видимо, почти не внимала ему.
Державин кончил читать, встал со стула и, унимая раздражение, осведомился:
— Что приказать изволите?
Екатерина II снисходительнее прежнего сказала:
— Я ничего не поняла. Приходи завтра и прочти мне пространную записку.
Срывающимся голосом поэт возразил:
— Не поняли, как отсутствовали мыслями. Давайте, я ещё раз прочту!
Она махнула рукою, пошла от него прочь, но Державин, распалясь, схватил её за конец мантильи. Тогда Екатерина II закричала на самой высокой ноте:
— Попов!!
Тот вылетел из соседней комнаты.
— Побудь ужо здесь, Степан Васильевич. Этот господин, кажется, прибить меня хочет...
На другой день Державин, однако, был принят милостиво. Екатерина II даже извинилась, что вчерась горячо поступила, примолви:
— Ты сам горяч, всё споришь со мною!
— О чём мне, государыня, спорить? — миролюбиво отвечал Державин. — Я лишь читаю, что в деле есть, да и виноват ли я, что толь неприятные вещи должен вам докладывать?
— Ну полно, не серчай, прости меня. Читай, что принёс.
Поэт перечислил, кем сколько казённых денег из кассы Сутерланда забрано. Первым был назван князь Потёмкин, который взял восемьсот тысяч. Указав на то, что он многие надобности имел по службе и нередко издерживал собственные деньги, царица приказала погасить долг за счёт государственного казначейства. Далее шли князь Вяземский, граф Безбородко, вице-канцлер Остерман, Марков и прочие бояре; с иных она приказывала взыскать, других — простить. Среди прочих сумм оказалось и пятнадцать тысяч рублей, выданных Сутерландом некоему стряпчему по делу с графом Моценигом.
— Ваше величество! — пришепеливая, сказал Державин. — Надобно исследовать, куда потрачена сия сумма. Как дело Моценига рассматривал один я, могут подумать, что деньги пошли мне на подкуп...
Помолчав, Екатерина II равнодушно заметила:
— Ну что исследовать? Ведь это за всеми видится.
Державина сие поразило. Он снёс холодный, обидный ему ответ, решив, что всё равно докажет свою чистоту.
Но вот среди должников покойного Сутерланда открылся и великий князь Павел Петрович. Екатерина II тут же зачала жаловаться, что он деньги мотает.
— Строит беспрестанно такие строения, в которых нужды нет. Не знаю, что с ним делать, — с неудовольствием проговорила она, как бы ожидая от докладчика одобрения своим мыслям.
Не умея играть роли хитрого царедворца, Державин потупил глаза и не говорил ни слова.
— Что же ты молчишь? — уже негодуя, подступилась императрица.
— Государыня, — тихо сказал Державин, закрывая бумагу, — наследника с императрицей я судить не могу!
Екатерина II вспыхнула:
— Поди вон!
В крайнем смущении, не зная, как ему быть, поэт направился в комнаты фаворита Платона Зубова. На него перешли многие из тех должностей, кои прежде занимал Потёмкин: был назначен генерал-фельдцехмейстером, новороссийским генерал-губернатором, начальником черноморского флота. Вместе с тем юный фаворит избегал интриг, во всём подчинялся воле Екатерины И, был неглуп и имел доброе сердце.
