Павел Загребельный - Страсти
Лятифи на несколько месяцев засел в старом книгохранилище султана Баязида, перелистывал рукописи, шелестел бумагой, скрипел каламом, брызгал чернилами сам, покрикивал на подчиненных - язиджи, выделенных ему для переписывания. Неутешная в материнском горе после смерти Мехмеда, Роксолана металась тогда, не находя себе места от печали, никто никогда не знал, чего пожелает султанша, куда захочет пойти или поехать, - так оказалась она в книгохранилище Баязида, не дав ни времени, ни возможности напуганному Лятифи скрыться с глаз.
Рассыпая рукописи, кутаясь в своей широкий темный халат, старик склонил негнущееся костлявое тело в низком поклоне, пытался незаметно протиснуться к выходу, выскользнуть из помещения, чтобы не накликать на себя высокого гнева, но Роксолана указала ему рукой на его место, сама подошла к старику, ласково поздоровалась, спросила, как продвигается его работа.
- Я знаю, что его величество султан поручил вам составить тезкире османских поэтов "Мешахир-уш-шуара", - сказала она, - и меня тоже интересует ваша благословенная работа.
Лятифи прислонил палец к своему глазу - жест, который должен был означать: "Ваше желание для меня дороже моего глаза". Затем стал перечислять поэтов, которых уже внес в свою тезкире: Руми, Султан Велед, Юнус Эмре, Сулейман Челебия, автор божественного "Мевлюда"...
- Но я, ничтожный раб всевышнего, столкнулся с некоторыми трудностями, ваше величество, пусть дарит аллах вам счастливые и долгие дни.
Роксолана улыбнулась.
- Я думала, трудности бывают только у поэтов, когда они слагают свои песни, - сказала она.
- Моя султанша, - поклонился Лятифи, - над поэтами только бог, а надо мной великий султан, да продлятся его дни и да разольется его могущество на все четыре стороны света. Султан обеспокоен высокими государственными делами и законами, так смею ли я тревожить его своими мелкими заботами?
Она хотела сказать: "Можешь спросить у меня, я передам султану", но чисто женское любопытство толкнуло ее поговорить с этим старым мудрецом поподробнее. Велев принести сладости и напитки, Роксолана заставила Лятифи сесть на подушки напротив себя, внимательно просмотрела уже переписанные главы тезкире, потом ласково спросила:
- Так в чем же ваши трудности, почтенный и премудрый Лятифи?
- Ваше величество, - всполошился старик, - смею ли я?
- Когда султанша спрашивает, надо отвечать, - игриво погрозила она ему пальчиком.
Лятифи вздохнул.
- Когда я принимался за это дело, все казалось таким простым. Теперь сомнения раздирают мою старческую душу, разум помутился, растерянность воцарилась в сердце, от первого и до последнего намаза, беседуя с аллахом, каждый раз допытываюсь, кого включать в мою тезкире, кого вписывать для светлейших глаз великого султана, кого выбирать, допытываюсь и не нахожу ответа.
Роксолана вовсе не удивилась.
- Кого включать? Разве не ясно? Всех великих!
- Моя султанша, - молитвенно сложил худые свои ладони Лятифи, - а кто великий?
- Тот, кто славный.
Тогда старый тезкирист и назвал имя Насими.
- Кто это? - спросила Роксолана. - Я никогда не слышала его имени.
- Я учинил грех, потревожил ваш царственный слух этим именем. Этот человек был богоотступником.
- Тогда зачем же...
- Но и великим поэтом, - торопливо добавил Лятифи.
- В чем же его богоотступничество?
- Он ставил человека превыше всего.
- А в чем его величие?
- В том, что возвеличивал человека в прекрасных стихах. У него есть такие стихи:
Вершится в мире все по божьей воле,
Хоть бог один и нету бога боле,
Но человек не менее, чем бог,
Источник хлеба он, добытчик соли.
Бог - человечий сын, и человек велик.
Все создал человек и многое постиг.
Все в мире - человек, он - свет и мирозданье,
И солнце в небесах есть человечий лик.
(Перевод Н. Гребнева.)
И еще много подобных стихов.
- Почему я нигде не встречала их? - спросила Роксолана.
- Они не проникают во дворцы, хотя вся вселенная наполнена их музыкой.
- Кто-нибудь их записывал?
- Да, ваше величество. При султане Баязиде Ахмед Харави почерком талик переписал весь диван Насими. Я нашел рукопись в этом книгохранилище.
- Почему же никогда не давали мне читать этих стихов? Мне казалось, что я перечитала всех поэтов.
- Моя султанша, вам давали только рукописи, завернутые в шелк, то есть самые ценные. Диван Насими хранился незавернутым, как все малоценное.
- Но ведь вы утверждаете, что он великий поэт?
- Моя султанша, вы можете убедиться в этом, если разрешите вашему рабу Лятифи прочесть хотя бы одно стихотворение Насими от начала до конца.
- Читайте, - велела она.
Старик начал читать такое, от чего вздрогнула душа Роксоланы. Никогда не слышала она таких стихов и даже в мыслях не имела, что человек может написать нечто подобное:
В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь.
Я суть, и не имею места, и в бытие я не вмещусь.
Все то, что было, есть и будет, все воплощается во мне.
Не спрашивай! Иди за мною - я в объясненье не вмещусь.
Вселенная - мой предвозвестник, мое начало - жизнь твоя.
Узнай меня по этим знакам, но я и в знаки не вмещусь.
Я самый тайный клад всех кладов, я очевидность всех миров.
Я, драгоценностей источник, в моря и недра не вмещусь.
Хоть я велик и необъятен, но я Адам, я человек,
Я сотворение вселенной, но в сотворенье не вмещусь.
Все времена и все века - я. Душа и мир - все это я,
Но разве никому не страшно, что в них я тоже не вмещусь?
Я небосклон, я все планеты, и Ангел Откровенья я.
Держи язык свой за зубами, и в твой язык я не вмещусь.
Я атом всех вещей, я солнце, я шесть сторон твоей земли,
Скорей смотри на ясный лик мой: я в эту ясность не вмещусь.
Я сразу сущность и характер, я сахар с розой пополам,
Я сам решенье с оправданьем, в молчащий рот я не вмещусь.
Я дерево в огне, я камень, взобравшийся на небеса.
Ты пламенем моим любуйся, я в это пламя не вмещусь.
Я сладкий сон, луна и солнце. Дыханье, душу я даю:
Но даже в душу и дыханье весь целиком я не вмещусь.
Старик - я в то же время молод, я лук с тугою тетивой,
Я власть, я вечное богатство, но сам в века я не вмещусь.
Хотя сегодня Насими я, я хашимит и корейшит[25],
Я меньше, чем моя же слава, но я и в славу не вмещусь.
(Перевод К. Симонова.)
Лятифи задыхался, пока читал стихотворение. Роксолана подвинула ему чашу с щербетом.
- Какова судьба Насими?
- Он убит за вероотступничество, ваше величество.
- Когда и как?
- Сто тридцать лет назад в Халебе. О смерти Насими рассказывается в арабском источнике "Кунуз-аз-захаб". Там говорится, что Насими был казнен во времена правителя Халеба Яшбека. В том году в Дар-уль-адле - во дворце правосудия, в присутствии шейха Ибн Хатиба аль-Насири и наместника верховного кадия шейха Изуддина аль-Ханбали, рассматривалось дело об Али аль-Насими, который сбил с истинного пути некоторых безумцев, и они в ереси и безбожности подчинились ему. Об этом сказал кадиям и богословам города некий Ибн аль-Шангаш Алханафи. Судья сказал доносчику: "Если это вранье, то ты заслуживаешь смерти. Докажи, что сказанное тобой о Насими правда, и я не казню тебя".
Насими промолвил: "Келме-и-шахадет", то есть поклялся, что будет говорить правду, и опроверг все то, что о нем говорили. Но в это время появился шейх, Шихабуддин Ибн Хилал. Заняв почетное место в меджлисе, он изрек: "Насими безбожник и должен быть казнен, даже если захочет покаяться". И спросил: "Почему же не подвергаете казни"? Аль-Малики ответил вопросом: "А ты напишешь собственноручно приговор?" Тот ответил: "Да". И немедленно написал приговор, с которым тут же ознакомил присутствующих. Но они с ним не согласились. Аль-Малики возразил: "Кадии и богословы не согласны с тобою. Как я могу казнить его только на основании твоих слов?" Яшбек сказал: "Я его не казню. Султан велел ознакомить его с этим делом. Подождем приказа султана".
Так меджлис разошелся во мнениях, а Насими остался в темнице. О деле Насими доложили султану Египта Муайяду, от которого пришел приказ еще более жестокий, чем ожидали судьи. Султан велел содрать с Насими кожу и его тело выставить на семь дней в Халебе, кроме того, отрубить ему руки и ноги и отослать Алибеку Ибн Зульгадру и его брату Насруддину, которых Насими тоже сбил с истинного пути своими стихами. Так было и сделано. Автор "Кунуз-аз-захаб" пишет, что хотя Насими был гяуром и богоотступником - муехидом, но, да простит бог, говорят, что у него были тонкие стихи.
- Следовательно, даже у его палачей не было сомнений в его величии?
- В этом нет сомнения, моя султанша. Но можно ли считать его османцем? Он родом из Шемахи, это азербайджанская земля, и люди, живущие на ней, называют ее "огненной", потому что там во многих местах из недр пробивается на поверхность огонь и никто не может сказать, когда это началось, почему так происходит и когда будет этому конец. В долинах между гор пышные сады и виноградники, гранатовые и ореховые рощи, а города всегда славились ремесленниками, такими умелыми, что с ними не могли сравняться даже мудрые армяне. В этой земле родился несравненный Низами и еще множество поэтов. Может, рождались они для того, чтобы плакать над ее судьбой, потому что богатство всегда привлекает захватчиков. Так произошло и с Азербайджаном. Во времена Насими его земля стала добычей жестокого Тимура. Все разрушил и уничтожил властитель мира, но дух людской оказался сильнее мощи оружия. Тебризский поэт и философ Фазлулах Наими, словно бы отрицая ненависть, царящую в мире, написал несколько книг о величии человека, среди них книгу любви "Махаббат-наме", в которой ставил человека на место бога. Ученики Фазлулаха называли себя хуруфитами.
