Жан-Пьер Шаброль - Гиблая слобода
— Можно сказать, что мы его подняли на собственном горбу, факт, — прошептал Жако.
— Да уж хозяин тут ни при чем! — добавил Шарбен.
Мимиль насмешливо крикнул:
— Мы перекрыли хозяина с перекрытием! — и рассмеялся. Остальные удивленно посмотрели на приятеля, словно он заговорил на иностранном языке. Смех Мимиля сразу оборвался. Рири лениво потянулся и вздохнул:
— Черт возьми!.. До чего спать хочется!
Ветер затих, сырая холодная пелена тумана незаметно окутала все кругом.
Вдали морем сверкающих огней расстилался Париж. Железные дороги и шоссе казались светящимися пунктирами. По дорогам бежали легковые и грузовые машины, похожие на светлячков. Сияли красные и зеленые семафоры станции Антони, сверкали желтой россыпью неоновые лампы. Из долины, словно вздох облегчения, доносился приглушенный шум.
Ребята выпрямились и застыли на месте, любуясь панорамой.
— Вот это да!.. — прошептал Жако.
— Да! — хрипло подтвердил Панталон. Он откашлялся и изо всех сил топнул по свежему бетонному настилу, словно вся долина находилась у него под ногами.
Виктор с трудом поднялся.
— Пошли, что ли?
Никто не отозвался. Виктор подошел к лестнице и стал спускаться. Слышно было, как он нащупывал ногой перекладины и пытался что‑то насвистывать.
Рири заметил, зевая:
— Мы притащили его сюда… чтобы вас заменить… Он работал на террасе… Не больно себя утруждал.
Он потер свои отяжелевшие веки двумя пальцами, перебирая в воздухе остальными, и прибавил:
— Виктор говорит, надо быть ослом, чтобы так убиваться на работе. А тем более, когда нет хозяина, который тебе платит.
— Может, как раз поэтому мы и работаем за троих, — нерешительно проговорил длинный Шарбен.
Они все еще не могли оторвать глаз от развернувшейся внизу панорамы. Рири громко чихнул; тогда ребята вдруг задвигались, подняли воротники, засунули руки в карманы, вобрали голову в плечи и один за другим стали спускаться по приставной лестнице.
В ночной тишине раздался странный шорох: это ветер пробежал по стреле подъемного крана.
— Обошлись и без тебя, — прошептал Жако совсем тихо, себе под нос.
* * *
Всякий раз, когда Клод Берже пытался, заикаясь, сообщить какую‑нибудь новость, рассказ его затягивался до бесконечности. А история была очень проста: Милу опять оказался на мели. В последний раз, последний по времени, он устроился грумом в отель «Лютеция». Нарядившись в форму с блестящими галунами, он целые дни торчал перед подъездом отеля, на бульваре Распай. Вчера, захлопывая дверцу автомобиля, он прищемил хвост вечернего платья от Жака Фат, в котором была дочь какого‑то министра, и вырвал целый клок. Милу тут же выставили вон.
Клод рассказал все это Жако, зайдя за ним в семь часов вечера. Ребята должны были собирать деньги в пользу бастующих. Но из‑за того, что Клод заикался на каждом слове, они сильно задержались. Да он еще вздумал любезно расспрашивать мать Жако о здоровье сынишки. Кашель и рвота у Лулу не прекращались. В больнице все врачи по очереди осматривали его, но были согласны только в одном: надо подождать, пока болезнь пройдет.
— Он стал худой — худой.
Мадам Леру сжала руки под фартуком и заодно уж вытерла их. Широко раскрыв глаза и вытянув шею, она с тоской проговорила:
— На личике остались одни глаза.
Клод и Жако начали свой обход с Замка Камамбер. Дверь открыла мадам Валевская, улыбнулась, узнав их, и позвала сына. Боксер был в халате, над бровью красовался липкий пластырь. Рей успокоил друзей: он совсем оправился после последнего боя и продолжает тренироваться, но теперь надевает шлем, чтобы защитить висок.
В четверг на следующей неделе в зале «Ваграм» Рею предстояла встреча с Тити Мартели. Перед ним поставили еще одно препятствие на пути к чемпионату Франции.
Как только Жако рассказал ему о забастовке на Новостройке, Рей вышел в соседнюю комнату и вернулся оттуда с конвертом в руке.
— Большего я сейчас сделать не могу, зайдите к нам через недельку, если дела у вас не наладятся.
Рей упрекнул Клода за то, что тот нерегулярно ходит на тренировки. Чемпион как раз собирался в «Канкан» и предложил Клоду пойти с ним, но тут же спохватился:
— Ну да, понимаю. Сегодня вечером ты…
В столовой Клод и Жако заметили на буфете темные очки, но не решились расспрашивать об этом приятеля.
Они хотели было миновать квартиру Жибонов, но дверь открылась, и мадам Жибон насильно вручила им пятисотфранковый билет.
— Мимиль, правда, бастует вместе с вами, — сказала она, — но отец его работает в Париже, в водопроводной сети, и пока что получает заработную плату. Берите, берите же! Это не Мимиль жертвует, а его отец!
Они собирались постучаться к Берланам в первом этаже, когда заметили спускавшегося по лестнице Ритона. Он предложил сопровождать приятелей. Хорошо… но в таком случае Клод мог бы пойти на тренировку. Клод сначала наотрез отказался, но Жако сумел его уговорить:
— Скажи‑ка лучше, что ты совсем выдохся. Да и что тут зазорного после такого денечка, как сегодняшний!
— Дело не в этом…
— Ладно, тогда отправляйся и не морочь нам голову!
Жако постучался к Берланам. Все семейство было в сборе за столсм: муж, жена и двое близнецов. По запаху, шедшему от супа, нетрудно было догадаться, что он не очень‑то наваристый.
Жако не решался сказать, зачем они пришли, не решался просить денег.
— Я слышал, рабочие заварили кашу на Новостройке? — весело спросил Берлан. — Вы чертовски правы. На нашем заводишке тоже не мешало бы объявить забастовку. А то никак не сведешь концы с концами. Да и зима выдалась тяжелая, беда за бедой так и валится. Только не очень это сподручно сейчас, забастовка… Но каким же ветром вас занесло сюда в такой поздний час?
— Да вот собираем пожертвования для бастующих и подумали…
Берлан сделал знак жене. Она достала из кошелька стофранковый билет, подошла к камину и приподняла крышку фаянсовой банки с надписью «Цикорий». Опустила туда руку, послышался шелест бумаги. Она вытащила еще один стофранковый билет и приложила его к первому. Снова опустила руку в банку, пошарила там, но ничего больше не зашелестело. Она закрыла крышку, подошла к двери, поискала в кармане своего пальто, висящего на гвозде, и извлекла оттуда третий стофранковый билет, который и присоединила к двум остальным. Опять порылась в этом кармане, потом во всех других, подошла к Жако и протянула ему три билета, жалобно взглянув на мужа. Берлан покачал головой.
— Это все, что мы можем сделать, парень. Тебе следовало бы зайти сейчас же после получки.
Жако нерешительно сунул деньги в карман и поблагодарил сдавленным от волнения голосом.
На улице Ритон надолго закашлялся.
— Со здоровьем‑то у тебя, видно, не стало лучше?
Ритон вытер платком рот.
— Да, все то же, — сказал он. Потом, чтобы переменить разговор, спросил: — Вы уже много собрали?
— Не знаю, надо посчитать… Ведь Рей дал деньги в конверте, — Он вынул конверт, открыл его. — Билет в пять тысяч франков!
— Что ты скажешь, а?
— Ну и мировой же парень Рей!
Мадам Мунин сама открыла им дверь. Она была явно заинтригована.
— Добрый вечер, месье. Что вам угодно?
— Да вот… как бы вам… объяснить…
— Входите или оставайтесь снаружи, но только закройте дверь, квартиру выстудите! — крикнул мужской голос.
Когда дверь за ними закрылась, Жако и Ритон почувствовали себя неловко. Тесная комната, спальня и столовая в одно и то же время, была обставлена с таким искусством, так любовно прибрана, что казалась совсем игрушечной. Жако и Ритон впервые проникли в дом к молодой чете Мунин, которая ни с кем в Гиблой слободе не зналась. Новенькая мебель, купленная в рассрочку после долгих обсуждений, крашеные стены, радиоприемник из пластмассы, занавески и найлоновая драпировка у входа — все было чисто, опрятно, выдержано в одном тоне, как в настоящей современной квартире. На небольшом квадратном столе, покрытом белой скатертью, друг против друга стояли два прибора. Было тепло, и пахло яичницей с шампиньонами. Из крошечной кухни вышел молодой Мунин; на нем был женский фартук, в руках он держал нож для чистки картофеля — последний крик моды, одна из немногих новинок Салона домоводства, которая была ему по карману.
Мунин всегда помогал жене готовить ужин, это была одна из привычек влюбленных супругов.
— Добрый вечер, ребята. В чем дело?
— Да вот. Мы работаем около Антони, на Новостройке. Жилые дома строим…
— Так. Ну и что же?
— А то, что… мы объявили забастовку.
— Нашли время! Как раз теперь люди так нуждаются в квартирах.
— Вот потому‑то…
— С квартирой приходится самим выходить из положения… Когда мы сюда приехали, это был попросту подвал. Большой, но все же подвал. А теперь это квартира, маленькая, правда, но все же квартирка. Комната и кухня… но вполне приличные.
