Виктория Холт - Мой враг — королева
На радостях она выглядела на десять лет моложе. Она придирчиво одевалась и постоянно ругала и щипала прислуживавших ей и причесывавших ее за то, что не угодили.
Прислуживать ей — было и тяжкое испытание, и любопытное зрелище. Она не была раздражительна, однако давала выход коротким вспышкам гнева. Я изумлялась ей, хотя она и прежде выглядела моложе, чем на самом деле, благодаря своей стройной фигуре и удивительно белой коже, о которой неустанно заботилась. Она выглядела прямо-таки как впервые влюбленная девушка. И вновь она обманывала не только официальных представителей, но и сама себя, поскольку не имела действительного намерения выходить замуж.
Она усадила Симье возле себя и всячески заботилась о его благополучии. Она задавала ему бесконечные вопросы о герцоге. Ей хотелось знать, насколько он похож на своего брата.
— Он не настолько высок ростом, — был ответ.
— Я слышала, что король Франции — красивый мужчина, и окружает себя столь же красивыми молодыми людьми.
— Но герцог д'Анжу не настолько красив, как его брат, — был ответ.
— Полагаю, король не слишком умен.
Симье ничего не ответил на это, поскольку не хотелось же ему выдавать себя за предателя интересов своего короля.
— Молодой герцог д'Анжу желает этого брака? — поинтересовалась королева.
— Он поклялся завоевать любовь Вашего Величества, — последовал ответ.
— Нелегко выйти замуж за человека, которого никогда не видела.
Симье с жаром ответил:
— Мадам, стоит Вам лишь подписать его паспорт, и он не замедлит прибыть к Вам.
Теперь начали проявляться ее истинные чувства и намерения: по опыту прошлого я знала, что всегда находилась причина, по которой паспорт так и не бывал подписан.
Роберт был весел:
— Она никогда не выйдет замуж за француза, — сказал он.
— Если она не выйдет, то что она скажет, когда услышит о нашем браке?
— Мне все равно. Она не может ожидать, что я останусь холостяком, если она сама не желает выходить замуж.
Она пожелала, чтобы Симье танцевал только с нею; она намекнула, что желает получать чарующие письма от своего искателя руки; она открыто высказалась, что ей не терпится увидеть его — и при всем этом паспорт остался неподписанным.
Катерина Медичи, мать претендента, становилась все более нетерпеливой. Хитрая, как и сама Елизавета, она понимала, что и это брачное предложение постигнет такая же участь, как другие. Не было сомнения в том, что королева Англии была желанной добычей для ее сына, который только и прославился, что своей исключительной невыразительностью и бездарностью.
Объединившись с королем Франции, она послала тайное письмо Роберту, которое тот показал мне. В письме предлагалось, чтобы по приезде д'Анжу в Англию Роберт стал советчиком и поверенным лицом герцога. Письмо весьма впечатлило и обрадовало Роберта, поскольку показывало то, что и во Франции известно о его влиянии и могуществе.
— Она никогда не выйдет за д'Анжу, — сказал он мне, — я слышал, что он — безобразный жалкий человечек.
— А она всегда питала слабость к красивым мужчинам, — добавила я.
— Это правда, — ответил Роберт. — Стоит появиться красивому лицу, у нее сразу же возникает интерес. Я предупреждал ее, что не стоит играть с французами, и видишь — она не подписала паспорт.
— А что она говорит с тобой наедине? — спросила я. — Она объясняет свое кокетство с французским принцем?
— Это уже старо, как мир. Когда я критикую его, она говорит мне, что я ревную, и это приносит ей удовольствие.
— Я всегда удивлялась тому, как при ее уме она умеет быть так глупа.
— Никогда не обманывайся на ее счет, Леттис. Иногда мне думается, что все, что она делает, имеет какие-то скрытые мотивы. Сейчас она держит дистанцию между Англией и Францией, старательно притворяясь, что возможен союз между ними. Я видел, как она проделывает это вновь и вновь. Она твердо намерена сохранить мир — и разве она не права? Англия процветает с тех самых пор, как она взошла на трон.
— По крайней мере, если ты сейчас ей признаешься, она не станет злиться долго.
— Ты не знаешь ее! Ее гнев может быть ужасен.
— Но отчего, ведь она на словах рвется к браку с французским принцем?
— У нее не спросишь, почему. Она впадет в ярость. Это она имеет право вступить в брак, но не я. Мне предназначается быть ее преданным рабом до самой смерти.
— Она рано или поздно все равно это обнаружит.
— Я страшусь даже подумать об этом.
— Ты — страшишься?! Ты всегда умел управлять ею.
— Но я никогда ранее не ставил ее в известность о своей женитьбе.
Я взяла его под руку:
— Ты сможешь сделать это, Роберт. Всего лишь возьми на вооружение весь свой шарм, против которого не умеет устоять ни одна из нас.
Но, возможно, он не настолько хорошо понимал королеву, насколько это ему казалось.
Скрывать тайну моего нового брака от дочерей было невозможно.
Пенелопа была живой и любопытной девушкой, очень похожей на меня, в том числе и внешне, так что наша родственная связь была ясна с первого взгляда. Я не люблю ложной скромности, поэтому могу подтвердить мнение многих: мы были с нею в то время как две сестры.
Дороти была тише, скромнее, но тоже очень привлекательна. Они обе находились в том возрасте, когда живо интересует все происходящее вокруг, в особенности, когда это касается мужчины.
Граф Лейстер был частым гостем у нас; дочери видели скрытность его приходов и уходов — и их интриговала тайна.
Когда Пенелопа спросила меня, не роман ли у нас с графом Ленстером, я ответила ей всю правду, потому что, по моему мнению, это было наилучшим выходом из положения.
Девочки обе были и восхищены, и испуганы.
— Но он же — самый яркий мужчина при дворе! — закричала Пенелопа.
— И почему это должно препятствовать нашему браку?
— А я слышала, что тебе нет равных по красоте, мама, — сказала Дороти.
— Возможно, это говорят при тебе, зная, что ты моя дочь.
— Нет, нет. Это правда. Ты выглядишь так молодо, несмотря на то, что у тебя четверо детей. И, в конце концов, если уж ты немолода, то немолод и граф Лейстер.
Я расхохоталась и сказала:
— Я — не старуха, Дороти. Возраст определяется состоянием души, а моя так же молода, как и твоя. Я решила никогда не стареть.
— Я тоже буду такой, — заявила Пенелопа. — Но, пожалуйста, мама, расскажи нам о нашем отчиме.
— Что тут рассказывать. Он — самый яркий, самый интересный мужчина в мире, как вы знаете. Я задумала выйти за него замуж некоторое время ранее, а теперь я сделала это.
Дороти была несколько встревожена. Очевидно, слухи достигли и ушей девочек. Мне оставалось гадать, слышали ли они о скандале с Дуглас Шеффилд.
— Мы поженились на совершенно законных основаниях, — успокоила я их. — На церемонии присутствовал ваш дед. Это говорит само за себя.
Дороти успокоилась, и я привлекла ее к себе и поцеловала.
— Не бойтесь ничего. Все будет очень хорошо. Роберт много раз говорил мне о вас, он собирается удачно выдать вас замуж.
Они слушали, затаив дыхание, а я рассказывала им, что положение их отчима настолько высоко, что самые родовитые семейства страны сочтут за честь породниться с ним.
— А вы, дочери мои, теперь его семья, потому что он — ваш отчим. Вам предстоит интересная жизнь, вы еще только начинаете ее. Но запомните — пока наш брак должен держаться в тайне.
— Да, понимаю! — вскричала Пенелопа. — Королева любит его и не допустит, чтобы он женился на другой!
— Это верно, — подтвердила я. — Так что помните: никому ни слова.
Девочки охотно кивнули в ответ, довольные тем, что им доверяют взрослые тайны.
Я начала прикидывать, сможем ли мы осуществить брак между племянником Роберта Филипом Сидни и Пенелопой, который мы с Уолтером считали очень выгодным, и я уже собиралась обсудить этот вопрос с Робертом, когда мы получили от него послание, в котором он писал, что покидает двор и направляется в Уонстед. Он хотел, чтобы я немедленно присоединилась к нему.
Путешествие это занимало только шесть миль, и я выехала без промедления, удивляясь по пути, что заставило его столь срочно покинуть двор.
Когда я прибыла в Уонстед, он встретил меня в состоянии озлобления. Он рассказал, что, невзирая на его советы, королева все-таки подписала и вручила Симье требуемый паспорт.
— А это значит, что сюда прибудет д'Анжу, — сказал он.
— Но ведь она никогда не снисходила до того, чтобы взглянуть на кого-либо из своих претендентов, не считая Филипа Испанского, хотя тот и не упорствовал в своем предложении.
— Я не могу понять этого. Единственное, что я понимаю, это то, что она смеется надо мной. Я вновь и вновь повторял ей, что будет глупостью звать его в Англию. Когда она отошлет его ни с чем обратно, это вызовет возмущение во Франции. Пока она кокетничает на словах и в письмах — совсем иное дело, хотя и опасное, как я ей не раз говорил. Но привозить его сюда… это сумасшествие.
