Николай Алексеев-Кунгурцев - Брат на брата. Заморский выходец. Татарский отпрыск.
— Прощай, Отец… Благослови! — воскликнул Марк, склоняясь перед старцем.
— Да благословит тебя Бог, да наставит и укрепит Он тебя в пути и в новой жизни. Поцелуй меня в последний раз! — добавил Карлос, дрожащими руками обнимая Марка. По его морщинистому лицу текли крупные слезы.
Марк тихо плакал.
Потом подошел прощаться Джованни. Он без слов крепко обнял Марка: говорить ему мешали слезы.
Бригитта прощалась последняя. Она плакала и не хотела скрывать слез, не хотела скрывать и своей любви.
— Марк! Что же скрывать? Я тебя люблю и буду любить, пока жива. Сердцу не прикажешь… Я не стыжусь своей любви: кто не полюбит такого, как ты? Мы навсегда расстаемся… Обними, поцелуй меня… в первый… и в последний раз…
Она не могла продолжать. Марк обнял ее и поцеловал, как сестру.
— Бригитта, — шепнул он ей потом, — соберись с силами, не отчаивайся… Бог так судил. Жизнь впереди у тебя. Исполни одну мою просьбу!
— Все, все, что хочешь! — шепнула девушка.
— Беппо тебя любит. Ты привыкнешь к нему, будешь счастлива… Выйди за него замуж, моя милая, дорогая… сестра!
И он еще раз поцеловал ее.
— Хорошо! Сделаю, как говоришь, милый, дорогой, любовь моя! — говорила в каком-то исступлении девушка.
— Пора ехать, — произнес Беппо.
На самом деле еще можно было помедлить, но ему невтерпеж стало смотреть на поцелуи Марка и Бригитты. Марк вырвался из объятий Бригитты и почти бегом, не оборачиваясь, кинулся к двери. Вспрыгнуть в лодку было делом одной минуты.
— Отчаливай скорее, Бога ради! Промедлим — не выдержу и останусь, — крикнул он товарищу. Беппо опустил весло в воду. Еще раз перед Марком мелькнули в растворенных дверях освещенной комнатки дорогие ему лица учителя, Бригитты, Джованни и скрылись во тьме. Гондола неслась стрелою по тихой воде. Марк взял весло и стал помогать своему другу.
Только к рассвету возвратился Беппо.
— Один? — спросили его в один голос и старик, и Джованни с сестрой. Что-то дрогнуло в их голосе, когда они спрашивали: казалось, в их сердце еще была надежда, что, может быть, Марку в эту ночь не удастся уехать. Но ответ Беппо отнял эту надежду.
— Один, — ответил он и, швырнув в угол шапку, мрачный и задумчивый, опустился на скамью.
Некоторое время все молчали. Первый заговорил Джованни:
— У моей сестренки есть кое-что тебе передать.
Беппо встрепенулся:
— Что такое?
Бригитта, краснея, еще хранившая на своем лице остатки слез, подошла к нему.
— Хочешь, Беппо, назвать меня своей женой? — просто сказала она.
Тот вскочил, покраснев как вареный рак. Он не верил своим ушам.
— Тебя? Своей женой? — пролепетал он.
— Да. Так сделать мне посоветовал Марк.
Она еще не успела докончить фразы, как Беппо уже душил ее в объятиях.
— Когда же нам отпраздновать свадьбу? — спросил Беппо, когда первые восторги его утихли.
— Не прежде, чем отомщу Джузеппе Каттини, — ответила Бригитта, сдвигая брови.
— Как, ты хочешь ему отомстить? — промолвил Джованни.
— Отнять у него то, что он больше всего любит.
— То есть?
— То есть деньги.
— Не делай этого, дитя мое! — вмешался все время молчавший Карлос. — Не плати ему тем, чем платит он. Душа его — порочная, злая — требовала мести, и он мстил низко, подло. Ты чиста и сохрани чистоту: не пятнай себя мщением злодею!
— Правда, синьор Карлос! Ну его! Стоит с ним связываться! — вскричал Беппо и добавил: — Кроме того, с него довольно будет, что ты не выйдешь за него замуж. Разве это не месть?
Некоторое время Бригитта сидела задумавшись.
— Хорошо, — сказала она потом, — я сделаю так, как вы хотите — не буду мстить. Бог накажет его и помимо меня.
— Конечно, Бог накажет, — подтвердили все в один голос.
XX. ПО ЗАСЛУГАМ
Порочная, развратная Венеция XVI века, та Венеция, где человек, имеющий не более трех любовниц, считался образцом добродетели, где ни одно поругание догматов и правил религии не считалось грехом, где разврат процветал не менее того, как в последние дни великой Римской Империи, — та Венеция иногда умела преклоняться перед нравственной чистотой, подобно тому, как закоренелые преступники часто плачут при чтении наивно-простого, трогательного рассказа. Кроме того, у развращенных венецианцев был развит художественный вкус, и красота побеждала их, в какой бы она форме ни проявилась. Не удивительно поэтому, что скромная маленькая церковь, где венчались Беипо и Бригитта, была переполнена народом, в рядах которого виднелось немало разнаряженных принчипе и принчипесс [20], прибывших взглянуть на «первую красавицу из народа».
Стоя рядом с женихом перед алтарем, Бригитта казалась такою девственно чистою в своем белом платье и венке из апельсиновых цветов, что многие из принчипесс тяжело вздыхали, вспоминая о своей былой, навеки утраченной чистоте и, возвратясь домой и оставшись наедине с каким-нибудь своим до мозга костей развращенным любимцем, мечтательно говорили ему:
— Знаешь, Чизари, хорошо быть добродетельной… Есть что-то такое особенное…
Не удивительно и то, что процессия молодых девушек, сверстниц Бригитты, встретила ее у входа в храм и осыпала белыми розами, приветствуя «самую добродетельную, самую красивую» из своей среды.
Не удивительно было и то, что Беппо с таким гордым видом стоял рядом со своей красавицей невестой и, слыша шепот зависти среди — своих сотоварищей, поглядывал на них с улыбкой, которая говорила:
— Что, братцы, съели гриб, пропустили мимо носа! Теперь моя, и никто ее от меня не отнимет.
Ну вот чему многие удивлялись: мать невесты не принимала никакого участия в свадебном торжестве, ее даже не было в церкви.
Никто, конечно, не знал, что, пока Бригитта венчалась, ее мать, озлобленная более, чем когда-либо, сидела у себя дома вместе с Джузеппе Каттини.
Кабатчик был пьян и свиреп. Он ругал всех и вся. Марго вторила ему и сыпала проклятия на голову непокорной дочери.
Однако вскоре беседа их приняла иной характер. Ругая всех, кабатчик выругал и Марго. Толстуха не стерпела, ответила ему тем же. Завязалась перебранка, окончившаяся тем, что Джузеппе поставил иод глазом Марго изрядный синяк, за что и был выгнан ею с позором кочергой. Он еще с полчаса бранился и стучал в запертую дверь, а Марго ходила подбоченясь по комнате и кричала в ответ ему отборные словечки.
«Молодые» предполагали, что старуха положит гнев на милость и, если не явилась в церковь, то все же придет на квартиру молодого мужа, чтобы благословить их на счастливую жизнь и выпить кубок вина. Однако их ожидания не оправдались, и пришлось засесть за свадебный пир без нее.
Отсутствие Марго не помешало молодым быть веселыми. Совесть не упрекала Бригитту, что она пошла против воли матери, так как исполнить ее желание значило поступить безнравственно. А Беппо был так счастлив, что забыл бы про неудовольствие и десяти Марго.
Пировать было немного тесно, несмотря на тог что Беппо, ради торжественного случая, попросил соседа уступить ему свою квартиру, с которою его комната соединялась дверью. Однако пирующие мало обращали внимания на тесноту, и, наверное, в раззолоченных, обширных жокоях какого-нибудь герцогского палаццо никогда не бывало такого веселого пира. Дешевое вино лилось рекой. Разговоры не прекращались, шутки, остроты, забавные рассказы сыпались со всех сторон.
Вдруг в самый разгар пира раздался неистовый стук в дверь. Едва ее отворили, в комнату вбежала старуха Марго, а за ней сосед Маттео. На толстухе, что называется, лица не было.
— Беда случилась! — завопила она, стуча остатками своих зубов.
— Что такое? — посыпались расспросы.
Старуха торопилась рассказать, но говорила так бессвязно, что никто ничего не понял. Прошло немало времени, пока дело выяснилось благодаря пояснениям Маттео.
