Ирина Звонок-Сантандер - Ночи Калигулы. Восхождение к власти
— Нет! Никогда! — пьяно возмутился он. — Я вернусь к вам. Послезавтра. Завтра пересплю в другом месте!
— Скажи, Гай! — перегнувшись через стол, весело кричала растрёпанная блондинка. — Каких женщин ты предпочитаешь: гетер или патрицианок?
— Патрицианок, ведущих себя как гетеры! — выкрикнул он, вызвав всеобщий хохот. И сам смеялся, широко открыв рот и уподобившись маске смеха из греческого театра.
— Идём, благородный Гай, — положил ему на плечо руку пьяный, но по-прежнему рассудительный Макрон. — Иначе проспишь собственную свадьбу.
— Ты прав, — послушно согласился Калигула. — Мне нужно хорошо выспаться к завтрашнему дню. Может быть, она придёт на праздник…
Макрон пытливо посмотрел на Калигулу, от души желая, чтобы он проговорился. Хоть одно слово, по которому Макрон догадался бы, кто «она». Но Калигула молчал. И префект поразился светлой грусти, отразившейся на лице Гая. У него было удивительное лицо, которое выглядело и красивым, и уродливым — в зависимости от того, какие чувства владели Калигулой.
* * *Ясное, янтарно-розовое утро свадьбы не предвещало непогоды. Жрец Юпитера предсказал счастье свершающемуся браку. Калигула, в сопровождении друзей, отправился в дом невесты.
Шумная толпа собиралась на его пути. Взрослые и дети, старухи с дрожащими руками и солдаты с изрубленными лицами — все они приветствовали Гая Калигулу, желали ему счастья. Девушки сыпали розовые лепестки ему под ноги.
Гай понимал, что горячая любовь народа вызвана не ним самим, а памятью о покойном Германике. И все же, радовался, сравнивая восторженную любовь, выпавшую на его долю, и ненависть, окружающую Тиберия.
Он подошёл к дому Силана и всеобщее ликование провожало его.
Вывели невесту, одетую в жёлто-красный свадебный наряд. Юния Клавдилла улыбалась, потупив взгляд. Жёлто-красное покрывало прикрывало лоб, опускаясь до густых темно-каштановых бровей. Гладкие блестящие волосы — основное достоинство Юнии — были скрыты под покрывалом, отчего её миловидное лицо выглядело простоватым.
Калигула улыбнулся, скрывая досаду. Сейчас Юния Клавдилла нравилась ему меньше, нежели в первую встречу. Виною тому была не она сама, а нелепый, не идущий ей свадебный наряд.
«Не лучше ли сбежать пока не поздно?» — разочарованно подумал Гай. И сразу же оставил эту мысль: за невестой маячил довольный пузатый отец и полмиллиона сестерциев.
Начался обряд. Калигула взял нежную белую руку невесты и надел на безымянный палец железное обручальное кольцо. Он ласково улыбался, ощущая в глубине души скуку и разочарование. Старинный обряд, со всеми его традициями и суевериями, казался Калигуле смешным. А Юния Клавдилла, с наивной верой в счастье, воспринимала его всерьёз.
— Где ты — Гай, там я — Гайя! — шептала она, глядя на жениха влюблёнными глазами.
Калигула развеселился лишь тогда, когда гости осыпали жениха и невесту традиционными непристойными пожеланиями.
— Сделаю все это и даже больше! — смеясь, отвечал он в ответ на откровенные советы опытных мужчин.
Юния прикрывала ладонями покрасневшее от стыда лицо. Пожелания её смущали. Ответ жениха понравился. Ей казалось, что отвечать так Калигулу побуждает любовь. Неопытная доверчивая Юния не представляла, сколько женщин познал её двадцатилетний супруг за истёкшие три года.
После обильного угощения шумная толпа увлекла невесту в Палатинский дворец — дом жениха.
Калигула ждал Юнию у мраморной колоннады портика. Зараннее посмеивался, представляя себе, с какой серьёзностью она будет мазать вонючим волчьим салом дорогой жёлтый мрамор с бледно-розовыми прожилками.
Гай уловил нарастающий шум. Свадебная процессия приближалась. Впереди шла Юния Клавдилла, ведомая под руки двумя подростками. Позади — сотня возбуждённых красных лиц, знакомых и незнакомых.
Калигула приподнялся на цыпочках, выискивая кого-то в толпе. Издали казалось, что он с нетерпением смотрит на невесту.
Гай увидел Луция Кассия Лонгина. Он шёл, оживлённо разговаривая с Марком Виницием, наречённым женихом маленькой Ливиллы. Юлии Друзиллы не было рядом с мужем. Калигула облегчённо вздохнул. «Так даже лучше!» — подумал он.
— Хочешь быть моей женой и матерью семейства? — спросил Гай у приблизившейся невесты.
— Хочу! — ответила Юния, держа в руках горшок и шерстяные нитки так, словно это — бесценные сокровища. — А ты хочешь быть моим мужем и отцом семейства?
— Хочу, — косо улыбнувшись уголком рта, ответил Калигула. И вдруг улыбка его остекленела. В толпе гостей он заметил Юлию Друзиллу.
«Пришла!» — радостно стукнуло сердце.
Друзилла, радостно улыбаясь, приветствовала сестру Агриппину и её мужа, Гнея Домиция. И неуловимым движением поворачивалась к ступеням дворца, на которых Калигула принимал Юнию хозяйкою в свой дом. Тогда её улыбка слегка погасала, и трогательно мягким становилось медово-розовое лицо.
Калигула машинально следовал обряду, но не мог отвести глаз от Друзиллы. Вот она сделала несколько шагов и взяла под руку мужа. Почему Гая так волнует её походка? Точно так же ходят и другие женщины — переставляя мелкими шажками ноги, обутые в сандалии. Точно так же колышется подол любой столы и туники. Почему движения Друзиллы кажутся неуловимо прекрасными, а движения других женщин — обыкновенными? Почему синеватые тени под глазами и несколько веснушек на тонком носике Друзиллы выглядят милее, чем ослепительно-белая кожа изнеженных матрон? Загадка сфинкса, на которую не ответит даже мудрый Эдип.
* * *Калигула и Юния Клавдилла остались наедине в жарко натопленной, душной опочивальне. К вечеру безмятежное небо затянулась тучами и пошёл дождь. Холодный, гнущий к земле привезённые из-за моря пальмы, декабрьский дождь.
Гай протянул к жаровне озябшие ладони. Языки рыжего пламени трепетали, как волосы Друзиллы на ветру. Наверное, сейчас Друзилла вытаскивает из причёски длинные шпильки, встряхивает кудрями, как тогда в кампанской купальне, и томно протягивает руки Кассию, красавцу с лицом камеи… Калигула помрачнел: видение причиняло ему боль. Сердечную боль, которая не исчезает от мазей и настоек умелого Харикла.
Он обернулся к невесте. Юния сидела на краю кровати, едва дотягиваясь ногами до пола. Скосила глаза в сторону и неопределённо улыбалась в ожидании любви.
Калигула рывком стянул с неё жёлто-красное покрывало. И лицо девушки вдруг похорошело. Заблестели гладкие каштановые волосы и сообщили блеск глазам. Запылали румянцем бледные щеки. Гай удовлетворённо улыбнулся:
— Женщины не должны носить уродливые покрывала, прячущие волосы. Только тонкие шёлковые ленты и диадемы. Красота женщины — в её волосах. Любая красавица, остриги её налысо, обратится в уродину. У тебя прекрасные волосы. Жаль только, что не рыжие…
— Как у тебя? — улыбаясь, спросила Юния. И, осмелев, нежно погладила светлые рыжеватые кудри жениха.
— Как у меня… — мучительно простонал он, уткнувшись лицом в коленки невесты, обтянутые жёлтой тканью.
Юния осторожно пошевелилась и голова Калигулы переместилась выше, к округлым девственным бёдрам. И только тогда он ощутил, как его наконец охватывает возбуждение, уместное в первую брачную ночь. Эта девушка, скромная и наивная, совершенно не похожа на опьяняюще порочную Друзиллу. Но она тоже красива, желанна, доступна, а главное — ещё не познана жадным до женской любви Калигулой.
LII
Там, где река Тибр, изгибаясь, блестит в солнечных лучах, лежит Марсово поле. Отсюда закованные в железо и кожу легионы отправляются на войну. Сюда они возвращаются с победой, волоча за колесницами пленённых варваров.
В мирное время Марсово поле принадлежит народу. Мраморные портики, построенные Августом, открыты для всех. Портик Октавии славен обширной библиотекой, в которой хранятся сотни свитков на латыни и греческом. В портике Випсании посетители дивятся огромной карте, которую некогда велел сделать Марк Агриппа. На карте — весь мир: от испанского Гадеса, славного развратными танцовщицами, до далёкой таинственной Индии и богатой страны Серики, где живут люди с раскосыми глазами; от истоков священной реки Нил до кельтского острова Альбион. В портике Ливии журчат прохладные фонтаны и статуи белеют среди влажных виноградных лоз. Там влюблённые подстерегают гуляющих подруг, и счастливые пары ищут повод уединиться. Портики у входа, облюбованные торговцами и ювелирами, — самые шумные и многолюдные.
Носилки Гнея Домиция Агенобарба остановились у входа на Марсово поле. Шевельнулись шёлковые занавески — и Агриппина выскользнула из носилок с небрежной грацией, которую девушка старательно переняла у римских матрон. Агенобарб с трудом выбрался следом за женой. Он располнел, отяжелел. Крупный нос постепенно терял красивые очертания и приобретал темно-красный оттенок, схожий по цвету с любимым фалернским вином.
