Дэвид Вейс - Возвышенное и земное
– Ваш сын сохранил свое изумительное туше?
– Он добился еще большего совершенства, ваше сиятельство, – ответил Леопольд, чувствуя, как к нему возвращается уверенность.
– Поразительно! Вам не кажется, господин Гассе?
– Мне кажется, ваше сиятельство, игра Вольфганга говорит сама за себя.
– Что вы хотите, чтобы я сыграл, маэстро Гассе? – спросил Вольфганг.
– Пусть это решит его сиятельство.
– Немного попозже, – сказал граф. – Успеется. – Он опять повернулся к Леопольду: – Ваш сын изменился. Повзрослел. И стал совсем смуглым.
– Это от обилия воздуха и частого сидения у очага, ваше сиятельство.
– А теперь скажите, как насчет оперы?
– Для Миланского театра, ваше сиятельство? – Не может быть, думал Леопольд, никогда еще ни одна его заветная мечта не осуществлялась с такой легкостью. – Вы хотите, чтобы мой сын написал оперу?
– Но он способен ее написать. Так ведь?
– Да, да, ваше сиятельство! – воскликнул Леопольд, – ведь ты можешь, Вольфганг?
Вольфганг, обсуждавший с Саммартини достоинства посвященных ему симфоний, был недоволен, что его прервали, но, увидев серьезное выражение на лице Папы, тут же переспросил:
– В чем дело, Папа?
– Не хотел бы ты сочинить оперу для Миланского театра?
К его изумлению, Вольфганг молчал. Леопольд чуть было не закричал: «Ты что – ума решился?» – но, сделав над собой усилие, спросил:
– Разно ты не слышал моего вопроса?
– Я слышал, Папа, – но… – Он заметил, с каким вниманием слушает его Гассо. – Маэстро Гассе, мне очень понравился «Деметрио». Я знаю наизусть почти все арии.
– Спасибо, Вольфганг.
Нет, его сын не решился ума, подумал Леопольд. Более изящного комплимента не придумаешь, это, без сомнения, поможет делу.
– Но, маэстро, – продолжал Вольфганг, – когда я слушал ее, мне стало так нехорошо.
Все ждали, что последует дальше.
– В зале было столько посторонних звуков, что я часто не мог разобрать слов.
– Такова уж итальянская публика, – сказал Гассе.
– Почему бы им не принимать заранее слабительное, может, тогда притихли бы, – заметил Вольфганг.
Леопольд замер от ужаса. Вольфганг, конечно, прав, но какая грубость!
– Значит, итальянская публика всегда так шумно ведет себя? – обратился Вольфганг к Гассе.
– За очень редкими исключениями.
– Вы бы посмотрели, что делается в Неаполе, – вмешался Пиччинни. – Потому я и пишу такую бравурную музыку. Иначе ее не услышат.
Миланская публика ничуть не лучше, заметил Саммартини. Мысливечек сказал, что флорентийская публика заглушает иногда даже оркестр; Гассе объявил, что итальянскую публику только тогда увлечешь, когда действие касается непосредственно ее. Разговор необычайно оживился.
Композиторы говорили, перебивая один другого, и было трудно что-нибудь разобрать, но граф прервал беседу, хлопнув в ладоши.
– Браво! Вы полностью подтвердили правоту мальчика! – воскликнул он и жестом приказал Вольфгангу начинать.
Когда он кончил, все композиторы, включая Пиччинни, зааплодировали, а затем граф попросил Саммартини испытать композиторские способности мальчика.
Саммартини велел ему сочинить четыре новые арии на слова Метастазио. Вольфганг мгновенно выполнил заданное, и Саммартини, прочитав ноты, объявил:
– Ваше сиятельство, они действительно прекрасно написаны.
Его поддержал Гассе, затем Мысливечек; последним, хоть и неохотно, высказал свое одобрение Пиччинни.
Граф Фирмиан поздравил Моцартов. Он был доволен: мальчик произвел должное впечатление, и музыкантам ничего не оставалось, как одобрить сочинение ребенка, хотя в душе каждый остался при своем мнении.
– Ваше сиятельство, мой сын сочтет за честь написать для вас оперу, – сказал Леопольд.
– Не для меня, а для эрцгерцога, – поправил граф Фирмиан. – Все будет зависеть от нею.
Леопольд пришел в недоумение. Слово графа ведь закон в Милане. Просто он, подобно всем правителям, никогда не даст прямого ответа, тут же решил Леопольд.
– Если ваш сын выступит у меня во дворце на приеме в честь невесты эрцгерцога принцессы Моденской и ее отца герцога и им понравится музыка, пожалуй, можно будет надеяться на получение заказа.
– Да благословит вас бог за вашу доброту, ваше сиятельство.
– Постарайтесь, чтобы мальчик был на высоте. Вольфганг хотел было сказать, что он и так всегда на высоте, но Леопольд поспешил заверить графа:
– Без всякого сомнения, ваше сиятельство.
– Прекрасно! Вольфганг, вы что-то хотели сказать?
– Это, наверное, будет замечательный, торжественный прием, ваше сиятельство.
– Вы не боитесь?
– Чего же бояться, ваше сиятельство? Надо только настроиться на торжественный лад.
Увидев, что граф Фирмиан рассмеялся, а вовсе не рассердился, Леопольд сказал:
– Ваше сиятельство, Вольфганг мог бы быть отличным первым капельмейстером или концертмейстером. Он уже третий концертмейстер в Зальцбурге.
Вот была бы потеха, подумал граф Фирмиан: шестнадцатилетний правитель, а при нем четырнадцатилетний капельмейстер!
– Он нисколько не уступает музыкантам, вдвое старше его.
– Интересная мысль. Итак, мой управляющий договорится с вами о концерте. – Это был знак, что аудиенция окончена.
Саммартини поздравил Леопольда с успехом, его примеру последовали Мысливечек и Пиччинни, хотя Леопольду казалось, что оба они раздражены, а Пиччинни так даже ненавидит в эту минуту Вольфганга. Но куда же девался Гассе?
А Гассе уже спускался с младшим Моцартом по красивой мраморной лестнице: они обсуждали любимое блюдо Вольфганга – клецки с кислой капустой. Гассе приглашал мальчика на настоящий немецкий обед, сытный и вкусный.
– Мы очень благодарны вам за приглашение, маэстро, – сказал подоспевший Леопольд, – но неизвестно, будет ли у Вольфганга время. Ему придется усиленно готовиться к концерту.
– Вы следите за каждым шагом сына, это может испортить его.
– Разве похоже, что я его порчу? – спросил Леопольд.
– Пока нет, но неизвестно, как это отразится на нем в дальнейшем.
– Он нуждается в руководстве. Он еще очень молод.
– Только по годам.
– И он не возражает против моего руководства. Разве не так, Вольфганг?
Вольфганг, которому наскучила Папина муштра, хотел было сказать: «Нет!» Но у Папы на глазах выступили слезы: и Вольфганг пожалел Папу. Только бы маэстро Гассе не заметил Папиных слез. Взяв Папу и Гассе за руки, он спросил:
– Как вы думаете, граф даст мне заказ?
Тут Леопольд вспомнил о влиянии, каким располагал Гассе, и смиренным тоном сказал:
– Я уверен, господин Гассе лучше нас с тобой может ответить на этот вопрос.
– Думаю, ответить на него не может никто. Пока что. Слишком многим людям нужно угодить.
Леопольд продолжал:
– Но мне кажется, его сиятельству мы угодили.
– Вполне возможно, – ответил Гассе. – Его сиятельство – человек со вкусом.
28
На приеме в палаццо Фирмиана в честь принцессы Моденской и ее отца присутствовало сто пятьдесят человек, представлявших верхушку миланской знати.
Программа Вольфганга состояла из его собственных произведений и вещей Саммартини – композитора, пользовавшегося в Милане самой большой популярностью. По просьбе графа Фирмиана Вольфганг сыграл четыре арии, написанные им во. время аудиенции. Герцог Моденский громко аплодировал, а принцесса сказала:
– Его музыка очень мелодична, а играет он просто виртуозно. – Вслед за этим многие из присутствовавших аристократов принялись кричать:
– Браво, Амадео!
Вскоре Вольфганг получил заказ написать музыку к драме, которой предполагалось открыть следующий сезон в Миланском оперном театре. Все переговоры велись между Леопольдом и графским управляющим доном Фернандо Джермани. По представлении оперы в готовом виде Вольфганг должен был получить сто цехинов, кроме того, ему предоставлялась бесплатная квартира на время работы над оперой. Либретто предстояло выбрать графу Фирмиану, он пока не остановился, на чем-то определенном, хотя и склонялся к пышной опере-сериа.
– Вы можете не спешить, – сказал им дон Фернандо. Этот учтивый и представительный уроженец Милана, женатый на богатой венке и одинаково свободно говоривший по-немецки и по-итальянски, имел важные деловые связи в Вене и мог оказывать генерал-губернатору множество услуг, – Господин Леопольдо, – продолжал он, – поскольку вы с Амадео намереваетесь путешествовать по Италии, мы пришлем либретто вам, где бы вы ни находились, как только подберем. Остальные условия договора обычные и вам известны.
Он передал договор Леопольду, и тот прочел: «…Маэстро Амадео Вольфганге Моцарт обязуется также представить речитативы к октябрю 1770 года и вновь возвратиться в Милан в ноябре того же года, чтобы сочинять требуемые арии и присутствовать на всех репетициях оперы. Возможность театральных неудач, а также право окончательного решения свыше оговариваются как обычно. В остальном же да поможет нам бог».
