Виктор Поротников - Князь Святослав II
- Что с ним? - в страхе вскричала Регелинда.
- Обморок, - спокойно отозвался Чурила, разглядывавший вырванный зуб.
Регелинда развязала княжича, стерла кровь у него с подбородка и привела в чувство. Давыд глядел осоловелыми глазами.
- На, положи на десну, чтоб не кровоточила, - сказал Чурила, протягивая Давыду тряпочку с очень острым запахом.
Регелинда сама всунула снадобье в рот княжичу, голова которого отказывалась воспринимать что-либо.
- Доведешь его до дому-то, а то, может, помочь? - насмешливо проговорил Чурила.
- Управлюсь как-нибудь, - уверенно ответила Регелинда.
Чурила, освещая путь свечой своим поздним гостям, вышел вместе с ними на низенькое крылечко. В углу двора залаяла собака.
Уже у ворот, пропустив вперед Давыда, Чурила шепнул служанке, коснувшись ее талии:
- Зашла бы как-нибудь, красавица. Я ведь по женским хворям ба-аль-шой мастак!
- Зайду при случае, - так же тихо промолвила Регелинда. Чурила кивнул и добавил:
- В оконце стучи.
Опьяневший от вина Давид, радуясь избавлению от боли, шагал, поддерживаемый Регелиндой, и оглашал теплую августовскую ночь соромными песнями. Редкие прохожие с удивлением и любопытством взирали на хмельного сына князя Святослава. Люди победнее снимали шапки, те, что побогаче, презрительно усмехались.
Регелинда порядком измучилась, почти волоча на себе не в меру развеселившегося Давыда. Стража в воротах детинца, потешаясь над нею, отпускала остроты относительно того, что она уводила куда-то княжича трезвым, а обратно ведет пьянешеньким. И отчего это она сама так разрумянилась? И почему это одежка на ней как будто помята?
Регелинда била по рукам всякого, кто тянулся к ней, протащив спотыкавшегося Давыда через двойную арку ворот крепости.
Из последних сил она втащила Давыда на теремной двор и сбросила на руки гридней, которые со смехом потащили горланящего княжича в его спальню.
Ночью Регелинде не спалось, непрестанно хотелось пить. Она встала, пила воду, потом открыла окно.
Небо было усыпано звездами. Дул теплый ветерок. Вдалеке за стеной детинца брехали собаки.
Регелинде нестерпимо захотелось пойти к лекарю Чуриле, но, вспомнив про стражников у ворот, она не отважилась на такой поступок. Мысленно обругав себя, Регелинда тем не менее прокралась по спящему терему к спальне Давыда. Зайдя внутрь, служанка на ощупь приблизилась к постели княжича и присела с краю.
Давыд крепко спал, лежа поверх одеяла прямо в одежде и сапогах, как его оставили дружинники. Регелинда стащила с Давыда сапоги и, накрыв одеялом, ушла к себе.
* * *
На Медовый Спас[101] в Чернигов вернулись бояре, отвозившие Вышеславу в Польшу. А еще через день прибыл из Киева Святослав.
Регнвальд как глава посольства, подробно описал Святославу, какой прием оказали поляки, что говорил князь Болеслав, как вела себя его мать Мария-Добронега, как прошла свадьба и как выглядела на ней Вышеслава.
- Брачная ночь прошла гладко, - сообщил в завершение Регнвальд, бывший поверенным князя в этом щекотливом деле. - Сестра твоя, княже, все сделала, чтобы сын ее не обнаружил в невесте никакого изъяну. Под конец свадебного пира виночерпии так упоили Болеслава, что была бы с ним на брачном ложе коза вместо женщины, он вряд ли распознал бы это.
- Значит, обошлось? - радостно вздохнул Святослав.
- Обошлось.
- Хвала Вседержителю! - воскликнул Святослав и троекратно перекрестился.
На радостях Святослав отправил в Княжино Селище Романа, зная, что Ода всегда выделяла его из всех своих пасынков.
- Скажи княгине, сынок, чтобы возвращалась в Чернигов, что соскучился по ней супруг ее. Ну и от себя добавь что-нибудь. - Святослав подмигнул сыну. - Языком ты всегда ловко владел, как и мечом. Шутку вставь, где надо, прибаутку. Но без похабщины! Я ведь знаю, какой ты срамник.
- У матушки Олег гостит, а при нем особо не пошутишь, - улыбнулся Роман, знавший характер брата.
Давыд попросился было вместе с Романом в Княжино Селище, но Святослав отказал, сурово добавив при этом:
- Тебе, Давыд, надлежит ответ держать, почто пьяным по ночам шатаешься в обнимку со служанками да срамные песни горланишь, отца позоришь!
Роман мчался на своем белогривом скакуне по пыльной дороге, вьющейся бесконечной лентой среди полей, на которых вовсю шла жатва. Смерды в длинных белых рубахах косили звенящие на ветру пшеничные нивы, их жены в разноцветных платках увязывали снопы. Возле дороги на обочине стояли повозки с задранными кверху оглоблями, неподалеку паслись стреноженные кони. В тени повозок и придорожных кустов дожидались своих родителей крестьянские карапузы под присмотром старика или бабки. Дети постарше наравне со взрослыми были заняты работой.
Роман чувствовал, как солнце пригревает ему спину, воздушные потоки приятно ласкали лицо.
Незаметно для себя княжич увлекся воспоминаниями о младшей дочери князя Всеволода, златоволосой Марии. За полтора года, прошедшие после их последней встречи, Мария заметно подросла и ее прекрасные темно-синие глаза уже без прежней робости встречали взгляд Романа, когда он бывал у них в гостях. Каждая черточка ее нежного лица, росчерк губ, изгиб бровей подчеркивал в ней совершенство красоты, словно Природа, добрая колдунья, соединила в облике Марии все самое женственное и прекрасное на свете. С каким обожанием эта прелестная девочка глядела на Романа, с каким удовольствием подставляла ему щеку для прощального поцелуя. Скоро Мария должна была приехать в Чернигов вместе со своей старшей сестрой. От одной этой мысли Романа переполняла бурная радость. Он сам не понимал, что влюблен. Все детские представления о любви давно выветрилось из его головы, а новое взрослое чувство стало вызревать в сознании юноши лишь после недавней встречи в Переяславле с юной княжной.
В Селище царила деловая суета: на току молотили зерно, из кузни доносился перестук молотков, босоногие холопы перетаскивали с возов в амбар кадки с ячменем. Посреди двора расхаживал длинноногий, как журавль, огнищанин Перегуд. Перед ним рядами стояли пустые бочонки, и Перегуд хозяйским взглядом определял, какой бочонок использовать, а какой - отдать в починку бондарю. Высокая шапка огнищанина была украшена изогнутым петушиным пером, и от этого он выглядел еще более бравым и самоуверенным.
Челядинцы двигались по двору словно заведенные: катили бочки, тащили глиняные корчаги под мед и пиво, открывали и закрывали двери кладовых. И только верзила с петушиным пером на шапке никуда не торопился, как бы олицетворяя собой центр этого крошечного мирка, вокруг которого перемещались люди, громыхали телеги, храпели лошади, носились собаки.
При виде княжеского сына Перегуд неторопливо снял шапку. На вопрос Романа, где сейчас княгиня и брат Олег, огнищанин махнул рукой куда-то в сторону реки, текущей под косогором, добавив, что они уехали кататься верхом еще утром.
Роман попросил напиться. Молодая рабыня поднесла ему полный ковш пахучего бардового квасу с белой пеной по краям.
- А на каких лошадях они поехали? - спросил Роман, утираясь.
- У княгини серач в яблоках, - ответил Перегуд, - у Олега гнедой. Они уж скоро воротиться должны.
Но Роману не хотелось в жару сидеть в душном тереме или пыльном дворе. Он вскочил на своего белогривого и выехал за ворота. Тропинка убегала к реке.
…Олег и Ода берегом реки возвращались от мельницы. Их кони шли медленным шагом, помахивая хвостами. Олег что-то рассказывал, мачеха слушала.
Неожиданно Ода, прервав Олега, заявила, что хочет купаться. При этом ее глаза заблестели озорным блеском.
- Вместе с тобой, конечно, - добавила Ода. - Одна я боюсь лезть в реку, а вдруг там русалки.
- Но … - растерянно пробормотал Олег.
- Ты тоже боишься? - засмеялась Ода.
- Нам придется переправиться на другой берег, - сказал Олег, - тут глубоко. Моста поблизости нет, придется искать брод.
- Зачем переправляться? - запротестовала Ода. - Давай выкупаемся в речке, что впадает в Белоус.
- Там же воробью по колено, - улыбнулся Олег.
- Мне и надо, чтобы мелко. Я не умею плавать. А ты умеешь?
- Еле-еле.
Ода игриво улыбнулась, видя, что Олег обманывает ее.
Скоро Олег понял, что его мачехе хочется не столько купаться, сколько раздеться перед ним, что она и сделала с проворностью нетерпеливой отроковицы, увидавшей в жаркий день манящую прохладой тихую заводь. Олег еще стаскивал с себя прилипшие к вспотевшему телу порты, а голая Ода уже с визгом носилась по мелководью, поднимая фонтаны брызг. Без своих длинных одежд с развевающимися волосами Ода и впрямь издали походила на семнадцатилетнюю девушку.
