Мигель Сильва - Лопе Де Агирре, князь свободы
— Будь прокляты все бакалавры на свете! — говорит Лопе де Агирре. — И Васкес, и Суньига, и Педрариас — бакалавры, и они одни вышли живыми из этой переделки. Ваша милость прекрасно знает, что все мятежи в Новом Свете терпели поражение потому, что трусы и клятвопреступники переходили на сторону короля. Кордовец Хуан де Вильяторо и Педро Санчес дель Кастильо, родом из Бадахоса, были повешены ночью, тотчас же после поимки, а Педрариаса де Альместо я освободил от наказания по причине, о которой скажу позднее или вообще никогда не скажу.
7. Смерть Хоанеса де Итурриаги.
На десятый день своего пребывания на острове жестокий тиран распорядился убить капитана Хоанеса де Итурриагу, который был его любимым другом и земляком и которого в лагере уважали за высокие душевные качества. Капитан Итурриага сидел-ужинал, пил вино в обществе других мараньонцев, как вдруг вошел начальник штаба Мартин Перес де Саррондо с десятью своими подручными, и на глазах у всех они застрелили его из аркебузов, сказав, что делают это по приказу генерала Лопе де Агирре. На следующее утро, похоже, жестокий тиран сожалел о совершенном преступлении, ибо повелел предать земле капитана Хоанеса де Итурриагу с большими почестями, и отец Педро де Контрерас отслужил торжественную
— Ни в этой казни и ни в какой другой я ничуть не раскаиваюсь, — говорит Лопе де Агирре. — Теперь я понимаю, что в ошибке моей был повинен злодей Мартин Перес де Саррондо, мой начальник штаба, который завидовал тому, что все в лагере любили отважного баска капитана Хоанеса де Итурриагу. Я тогда был в отчаянии, что все не возвращался Педро де Мунгиа, отправившийся на захват корабля монаха Монтесиноса, он долго не возвращался, и я начал бояться, что он не вернется вообще. В дурной час пришел ко мне начальник штаба с наветом на капитана, злоба ослепила меня, и я поверил его словам. А когда в голове у меня прояснилось, было поздно. Немного полегчало от того, что похоронили капитана Хоанеса де Итурриагу с почестями, которых он заслуживал. Погребальная процессия вышла из крепости, более часа пробыла в церкви и завершила церемонию на кладбище. Впереди монахи и регенты несли крест, четыре человека, верхом на мулах, глухо били в литавры, им отзывались нестройным гулом тамбурины и барабаны, посреди процессии шел я, Лопе де Агирре, удрученный и в трауре, в знак траура по земле волочились знамена, церковные колокола печально звонили, рожки и свирели надрывались в похоронном плаче, алтари были затянуты черным крепом, отец Контрерас пропел requiem aeternam[32], но капитан Хоанес де Итурриага был мертв и не мог видеть и принять почести, которые ему воздавали.
8, 9, 10, 11 и 12. Смерть Хуана де Вильяндрандо, Мануэля Родригеса де Сильвы, Косме де Леона, Педро де Касереса и Хуана Родригеса.
Жестокий тиран был еще вне себя от гнева, в который привело его бегство Педро де Мунгиа, и разъярен мыслью о приближении корабля монаха Монтесиноса, который уже видели в лиге от Пунта-де-Пьедры, с сотней стрелков из аркебузов и тьмою вооруженных стрелами индейцев на борту, не говоря уж о пушках и кулевринах. Прежде чем выйти с ними на бой, жестокий тиран приказал казнить самого губернатора Хуана де Вильяндрандо, алькальда Мануэля Родригеса де Сильву, главного альгвасила Косме де Леона, рехидора Педро де Касереса и слугу Хуана Родригеса, которые содержались пленниками в крепости Пуэбло-де-ла-Мар. Однажды в понедельник он велел вывести их из темных камер и подземелий, не снимая кандальных цепей, и пообещал, что им будет сохранена жизнь: «Можете поверить мне, сеньоры, что, даже если монах Монтесинос приведет с собой самое большое во всем Новом Свете войско и будет биться со мной и в этом бою погибнут все мои товарищи, даже в этом случае никому из вас не грозит опасность и никто из вас не лишится жизни». Услыхав такие слова, пленники воспрянули духом, но злокозненный тиран и не думал выполнять свое обещание. Едва их снова развели по камерам, как пришел тот самый безжалостный Франсиско Карьон, что предавал смерти донью Инес де Атьенса в мараньонской сельве, следом за ним по лестнице спустились два негра со зловещими веревками в руках и четыре солдата с обнаженными шпагами; Франсиско Карьон сказал несчастным пленникам, чтобы они скорее поручали душу богу, потому что сейчас они умрут и нет времени звать отца-исповедника; губернатор Вильяндрандо горько посетовал, ссылался на то, что генерал Лопе де Агирре всего несколько минут назад клялся и давал честное слово, что сохранит им жизнь; остальные четверо злополучных пленников только жалобно охали; но злодей Франсиско Карьон не захотел слушать их доводов и приказал неграм удушить их одного за другим гарротой, первым губернатора, который был самым бравым из них, затем алькальда Мануэля Родригеса, за ним главного альгвасила Косме де Леона, потом слугу Хуана Родригеса, а последним — рехидора Педро де Касереса, потому что был он параличный и больной, жалость брала убивать такого. Узнав, что его приговор приведен в исполнение, жестокий тиран безмерно обрадовался и велел похоронить пятерых покойников в двух вырытых в углу крепости ямах. Но, перед тем как закопать их, он собрал всех своих солдат у циновки, где лежали бренные останки пятерых казненных, и произнес следующую чудовищную речь: «Смотрите, мараньонцы, что вы наделали! За плечами у вас зло и беды, которые чинили вы на реке Мараньон, где убили вашего губернатора Педро де Урсуа, и его заместителя Хуана де Варгаса, и еще многих других, где вы провозгласили принцем и клялись в верности дону Фернандо де Гусману и ставили под присягой свои имена, а ныне убит на острове здешний губернатор с алькальдом и судьями, вот они, смотрите! Пусть теперь каждый из вас позаботится о себе хорошенько и сражается за свою жизнь, ибо нигде в мире не сможете более вы жить в безопасности без меня после того, как совершили столько преступлений. И пусть никто не говорит: я этого не делал, я этого не видел, ибо я — всего-навсего человек и ничего подобного не мог совершить, если бы не ваши»
— В жизни не слышал более лживой и обманной истории, чем та, которую вашей милости рассказали, — говорит Лопе де Агирре. — С этим губернатором Вильяндрандо и его алькальдами я раз и другой обратился в высшей степени милостиво; совсем недолго подержал их в плену и выпустил на свободу, отпустил домой и попросил их по-доброму помогать мне править на острове, попросил их дружбы, и они обещали и поклялись. Ай-ай-ай, через три дня мои шпионы донесли, что губернатор со своими алькальдами пытаются меня провести; я приказал, чтобы собрали и тщательно охраняли все пироги индейцев аруаков, которые приплыли на остров торговать, губернатор же Вильяндрандо и его главный альгвасил Косме де Леон вместо того, чтобы выполнять мою волю, посоветовали индейцам аруакам разойтись по домам со своими пирогами и сплетнями; тогда я велел снова бросить их в тюрьму и заковать в кандалы. Потом я еще раз дал слово сохранить им жизнь, да, так было, но вслед за тем пришел ко мне солдат-португалец Гонсало де Эрнандес и рассказал о новых затеях вероломный обманщиков; губернатор с его дружками не смирились духом в тюрьме, дьявол их побери! а позволили себе отправить гонцов на корабль монаха Монтесиноса, «сойдите, ваша милость, на берег, сразитесь с этими тиранами и уничтожьте их», говорилось в том послании. Вот тогда терпение мое сменилось гневом, и я отдал их в руки капитана Франсиско Карьона, дабы он свершил правосудие, ибо я не на праздник вышел с цветами и песнями, но на смертный бой с королем Испании и его управителями. История, которую выслушала ваша милость, правдива лишь в том, что я собрал солдат перед трупами пяти казненных и сказал им, что ни один мараньонец никогда уже не сможет повернуть назад или перейти на сторону врага, ибо никогда им не получить прощения за их преступления, которые в равной мере и мои. Судьба их отныне, даже проживи они тысячу лет, — сражаться вместе со мною до смертного часа.
13. Смерть Мартина Переса де Саррондо.
Удушив гарротой губернатора с его алькальдами и судьями, жестокий тиран отбыл в Пунта-де-Пьедру с восьмьюдесятью пятью стрелками в намерении дать бой и победить монаха Монтесиноса, взять живьем Педро де Мунгиа и казнить его злой казнью. Старшим и главою города Эспириту-Санто он оставил начальника штаба Мартина Переса де Саррондо, который в честь такого события той же ночью закатил пир. Под открытым небом были зажарены три тучных теленка, вино лилось рекой, не смолкали трубы и барабаны, а в непристойных куплетах делались намеки на зад главы доминиканского ордена провинции. Жестокий тиран не нашел и следов упомянутого монаха вблизи Пунта-де-Пьедры, поскольку корабль успел поднять паруса и направиться к Пуэбло-де-ла-Мар (оба искали друг друга, да разминулись); тогда Лопе де Агирре поспешно повернул назад и воротился в город Эспириту-Санто, где никто его так скоро не ждал. Неподалеку от города он встретил капитана пехоты Кристобаля Гарсиа, который сообщил ему скверные вести: начальник штаба Мартин Перес де Саррондо сверх меры развеселился на празднике и, хлебнув лишнего, говорил странные вещи, которые обнаруживали его темные намерения; он говорил, что во Франции не карают за преступления против Испании; сказал, что если в силу каких-либо обстоятельств не стало бы старого Лопе де Агирре, то есть у них Мартин Перес де Саррондо, чтобы заменить генерала мараньонцев; Кристобаль Гарсиа понял, что начальник штаба затевает бунт, собирается убить Лопе де Агирре и удрать на кораблях во Францию. Кристобаль Гарсиа был простым конопатчиком, которого Лопе де Агирре возвел в капитаны, всем, чем он стал, обязан он Лопе де Агирре и потому пришел предупредить его об опасности. Услыхав такое, жестокий тиран порешил убить Мартина Переса де Саррондо и, возвратившись в крепость, велел доставить к нему начальника штаба; он попросил одного солдата, юного годами, по имени Николас де Чавес, встать в дверях и, как только начальник штаба ступит за порог, выстрелить ему в спину из аркебуза, и юноша с гордостью выполнил просьбу. Однако выстрел Николаса де Чавеса не убил начальника штаба наповал, хотя ранил его серьезно, тот упал, заливаясь кровью, но, будучи простолюдином крепкого сложения, снова поднялся и, вопя точно бешеный зверь, заметался по залу, пачкая кровью стены и пол. В конце концов трое офицеров налетели на него с кинжалами и шпагами, но и тогда он, имевший на совести столько смертей, все не желал умирать, просил исповеди, это он-то, никому никогда не позволявший исповедаться, и наконец тот же самый Николас де Чавес прикончил его кинжалом, вонзив в горло этому
