Вячеслав Шишков - Емельян Пугачев (Книга 1)
– Чшш… – откуда-то слышится предостерегающее шипенье. И вслед за этим:
– Господа гвардейцы! У нас покедова Петр на троне… Петр Федорыч…
– Ха-ха-ха!.. – без стеснения гогочут гвардейцы. – Ловко сказано: «покедова». Гвардейцы! Выпьем чару за «покедова» Петра Федорыча… Ур-ра! А там, что бог даст…
Гвардейцы пьют, подмигивают друг другу и гостям. Барышников из-за стойки ухмыляется. Помещик пучит пьяные глаза, попыхивает трубкой и тоже ухмыляется в усы.
– Знамение времени, знамение времени, – с притворным сокрушением вздыхает ненавидящий царя подьячий. И шепчет, озираясь:
– Слухи зело мрачные по столице ходят… Прислушайтесь, как гвардия шумит… Не в авантаже император наш. А про арест да про «дуру» слыхали?.. Грехи!
– Грехи, братия, грехи, – подхватывает сухопарый старик-монах с кружкой. – Пожертвуйте на разоренную обитель, рабы божии.
– Кто разорил-то? – выкрикивает издали сержант.
Гвардейцы хохочут.
– Игемон разорил, султан турецкий, – кланяется монах, подставляя кружку; лицо его строго, в умных глазах злые огоньки. – Землю от нас отобрали, мужиков отобрали… И довелось нам, Христа ради, по миру скитаться. Жертвуйте, рабы божии.
Огородник ткнул мясника в бок: «Слыхал?» А гвардейцы закричали:
– Не голштинский ли султан-то это был?
– Сами знаете кто, детушки. Чего меня, мниха старого, во грех вводите. Царь православный сие учинил. Вот кто, – зашептал старик, прикрывая ладошкой рот. – Бают, попов всех обрить приказал, бают, иконы приказал из церквей повынести… Ох, грехи, грехи тяжкие. Молитесь, братия, богу, стойте за веру православную… С нами бог…
– А чего ж государыня-то смотрит, Екатерина-то Алексеевна? – громко говорит, подымаясь, купеческой складки бородатый дядя, на румяных щеках улыбчивые ямочки. – Пошто матушка-царица окорот супругу своему не делает?
Пошто на лютеранство веру нашу православную рушить дозволяет?
– Да здравствует государыня Екатерина! – орут гвардейские солдаты.
– Да здравствует Екатерина! – подхватывает весь трактир.
Барышников резко стучит ножом в медный поднос: «Тихо, тихо, тихо!» – выскакивает из-за стойки, испуганно взывает:
– Господа посетители!..
Нельзя шуметь… Хоша с полицией мы в мире и полиции здесь духу нет (все весело с благодарностью смеются), одначе упреждаю, дорогие гости, чтобы душевредных опасных слов у меня ни-ни… Отец Паисий, ступай с богом, иди, иди, откуль пришел, – и вразвалку продвигается меж столами к мяснику.
Час поздний. Белая ночь затмилась. В трактире посерело. Мальчишки зажигают свечи. На улице гармошка, песни, визг.
– А-а, Барышников, садись, дружок! – восклицает мясник Хряпов и шепчет:
– Вот, брат, какой шум у тебя. Да и по другим кабакам не мене. Ну, не ко двору царь и не ко двору, как черная корова…
– Тш-ш-ш… – грозит Барышников. – Молчок, старичок, старушка денежку даст, – и хочет идти дальше.
– Слышь-ка, Барышников, – схватил его за руку мясник. – Врут ли, нет ли, быдто ты семь бочонков золота себе с войны привез?
– Брось, брось… Как тебе охота такие враки слушать, – и кричит по-злому:
– Иди, иди, отец Паисий, не проедайся тут!
Паисий в дверь, а из двери, с улицы, звеня шпорами, быстро входят два великана в преображенских времен Петра I офицерских мундирах, лица скрыты черными масками, кружева приспущены до бритых подбородков, в прорезы сверкают веселые глаза. Враз все смолкло.
– Помогай бог гулять, жители! – громко произносит один из великанов.
По трактиру гул ответных приветствий и путаный шепот:
– Кто такие, кто такие?
– Целовальник! – басисто кричит второй великан. – На каждый стол по две кварты пива за наш счет.
Загремела посуда. Ввалился с улиц хор плясунов и песенников – гвардейцы и артиллеристы, все вполпьяна.
– Гвардия, песню! Целовальник! Двери на запор… Пляши, ребята! – командуют великаны, прихлопывая в ладоши, выбрякивая шпорами.
Два десятка только что вошедших красавцев-богатырей, наскоро хватив по чарке и подбоченившись, дружно грянули отборными голосами залихватскую:
При долинушке калинушка стоит,
На калине соловей-птица сидит,
Горьку ягодку калинушку клюет,
Он малиною закусывает.
Быстро раздвинули столы, и четверо гвардейцев бросились в дробный пляс. Тут все сорвалось и закрутилось: песня, топот, сопелки, дудки. По трактиру ветерки пошли, молодые голоса рвут песню с гиком, с присвистом, звенит в ушах, звякают стекла, взмигивают, стелются плашмя хвостатые огоньки свечей. Гости прихлынули вплотную к плясунам. Довольные лица улыбаются, хмельные глаза горят. Крики:
– Пуще! Пуще… А ну, гвардия, надбавь!..
– Веселись, гвардия! – все покрывает громовой голос великана. – В Данию не ходить! Ружья не отдавать! Государыню беречь! Государыня в опасности…
– Ур-ра! – орет гвардия и гости. – А что государыня? Жива ли, здорова ли?
– Жива, здорова, – великан швыряет на стол гвардейцам пригоршни серебряных рублей. – Лови, ребята! На завтрашнюю гулянку… А ну! – Он призывно взмахивает рукой в замшевой перчатке, и сотня гвардейских глоток прогремела:
– Ур-ра Екатерине Алексеевне!!! Защитим матушку!
– Ур-ра!!! Ура!..
Оба великана резко схлопали в ладоши:
– Гвардейцы, по казармам!
Солдаты послушно повалили вон. За ними – великаны. Один из них, Алексей Орлов, схватил Барышникова за плечо, встряхнул – рубаха лопнула:
– Полиции и подозрительных нет?
– Клянусь богом, вашскородие! – задыхаясь от боли, крикливо прогнусил Барышников. – Все гости лично мне знакомые. Все до единого… Чужим впуску нет. А полиция взаперти сидит, вашскородие, водку хлещет…
– Помни, Барышников… Чуть чего, пополам перерублю, – не на шутку пригрозил Орлов.
Великаны вскочили на верховых коней и умчались. По улицам несло чадом от дымящихся плошек.
– Кто такие, кто такие? – шумели взбудораженные гости. – Эй, хозяин!.. Не Орловы ли? Один, кажись, Пассек, спинища – во…
– Бросьте, бросьте, – разминая плечо, затекшее от железной хватки великана, успокаивал гостей хозяин. – Какие, к свиньям, Орловы… Очумели, что ли, вы… Это замашкированные солдаты, два денщика. Я их знаю.
Не попадая зуб на зуб, хозяин пальцем поманил мальчишку:
– Степка, загляни в окно с улицы, какова полиция.
– Глядел, дяденька… Все пьяные на полу лежат.
– Гаси огни. Эй, господа гости!.. Просим оставить заведение.
Третий час ночи. По небосводу течет новая заря. На улицах, средь дороги, под воротами валяются пьяные. В будках дремлют караульные. Рыбачьи челны и рябики бороздят озаренные невские воды. Белая ночь гаснет, зачинается предутрие. В домах тишина. Город спит.
Но Екатерина бодрствует.
4
Тотчас после бранного, прогремевшего на всю Европу слова «дура» оскорбленная Екатерина заперлась в своем кабинете. Сдерживая громкие стоны, она выкрикивала: «Боже мой, какая я несчастная… Гришенька, Гриша, где ты?..» – заламывала руки, валилась на диван, рыдала. Но взвинченные чувства вскоре подчинились разуму. Слово «дура» только обижало Екатерину, а вот гнусный приказ царя пугал и подавлял ее. Если сегодня отменен приказ об аресте Екатерины, то завтра он может быть исполнен. Екатерина теперь ясно видела, что под ее ногами разверзается земля, что ее личная жизнь и судьба империи в опасности, что время действия наступило.
«Будь мудра, будь мужественна и осторожна», – внушает она самой себе.
Мозг ее горит. Воображение рисует картины наплывающих событий. Екатерина мысленно сочиняет манифесты, указы, воззвания. К великой досаде, она плохо еще владеет русским языком. Она поручит сие дело Гришеньке, но свет-Гришенька тоже не горазд до бумаг высокого штиля. Она укажет начертать манифест Волкову совместно с Никитой Паниным: «Божьею милостью мы, императрица и самодержица всероссийская Екатерина Вторая» и прочая и прочая.
Но как поймать презренного Петра и куда запрятать? Ей припоминается широкоплечий и хмурый, всей душой преданный ей Пассек. Не так давно он упал к ее ногам и воскликнул: «Ваше величество, супруг ваш с ненавистной вам персоной женского рода чинит пешком променад к домику Петра Великого.
Мать-государыня, повели, и я среди бела дня при всей гвардии насмерть поражу врага твоего!» Екатерина ответила ему: «Господин капитан гвардии!
Не уподобляйте себя римскому заговорщику. И не тщитесь забрызгать меня кровью. Сей несчастный Дон-Кихот унизит себя сам своими несуразными делами и, унизив, упадет».
А с кем же предстоит Екатерине иметь дело? Сенат, духовенство, высшее дворянство, гвардия, войско, Гришенька. Но Никита Панин мнит заменить Петра малолетним наследником Павлом, а ее, Екатерину, сделать регентшей.
Даже намекал о конституции. Ни-ког-да этого не будет! Оставьте, сеньор Панин, свои политические бредни. Нет, нет, Екатерина властна взять в свои руки полные самодержавные права. Она добудет их! Братья Орловы «со товарищи» принесли Екатерине рыцарскую клятву возвести ее на всероссийский трон.
