Джейк Хайт - Осада
— Спасибо, почтенная! Я тоже, — заверила ее София и заспешила вслед за толпой.
Она выбрала себе неплохое место на южном краю Акрополя, высоко над морем. Далеко на юго-западе различались силуэты четырех больших высоких кораблей под всеми парусами. Южный бриз споро нес их к Золотому Рогу. Даже со значительного расстояния София различила белый флаг с большим красным крестом, развевавшийся на мачте самого большого корабля. Но даже не будь тот флаг и виден, по реакции турецкого флота безошибочно можно было определить: корабли христианские. Турки снялись со стоянок у гавани Двойных колонн сразу к северу от Перы; целое сонмище галер и меньших судов выгребали против ветра, наперерез христианским кораблям. Двигались медленно, цеплялись веслами, мешали друг другу. Но было ясно, что они все равно настигнут христиан задолго до того, как те придут в огороженный цепью, безопасный Золотой Рог.
Христианские корабли приближались, стало возможно рассмотреть их отчетливее — и даже фигурки людей на палубах уже были хорошо видны. Увы, разобрать лица не удавалось, но София вглядывалась изо всех сил, стараясь узреть Лонго. Взирая на приближавшийся турецкий флот, она боялась за генуэзца и почти желала, чтобы Лонго остался в Италии.
Когда солнце поднялось к зениту, корабли христиан столкнулись с турецким флотом близ юго-восточного края Константинополя, всего за четверть мили от места, где стояла София. Четыре христианских корабля на полном ходу врезались в турецкий строй, распихивая одних, топя других. Корабли возвышались над мелкими низкобортными вражескими судами, христианские моряки осыпали турок дротиками и стрелами, а неприятель не мог им ответить. Ему оставалось единственное — взять на абордаж, но корабли двигались слишком быстро. Те же, кто все-таки сумел забросить крючья и прицепиться, горько о том пожалели: христиане залили их греческим огнем — липкой жижей, продолжавшей гореть, даже когда на нее лили воду. Маслянистая вязкая масса прилепилась к турецким кораблям, и все попытки загасить пожар лишь распространяли пламя. Греческий огонь продолжал полыхать, даже когда суда затонули — пылающие комки качались на волнах.
За несколько минут христианские корабли пробились сквозь турецкий флот.
— Прошли! — закричала женщина, и вся толпа взорвалась возгласами ликования.
София тоже радостно закричала. Турецкие галеры подняли паруса, развернулись в погоню, однако затея представлялась бесполезной. Еще немного, и корабли их врагов достигнут безопасного Золотого Рога.
И вдруг ветер стих.
* * *Лонго стоял у штурвала «Ла Фортуны» и смотрел на бессильно обвисшие паруса. Они встрепенулись и замерли, штурвал стал бесполезным куском дерева, корабль сбился с курса — а течение подхватило его, понесло назад, к турецким кораблям. Лонго оглянулся — вражеские галеры ходко шли на веслах: еще немного, и будут здесь. Даже если посадить своих людей на весла, тяжелые корабли не пойдут со скоростью легких галер. Уже первейший из неприятельских кораблей, низкая трирема под флагом адмирала турецкого флота Балтоглы, приблизилась к транспорту с зерном. Остальные тоже скоро настигнут и окружат. Золотой Рог совсем рядом, но без ветра он все равно что в милях пути. Придется драться.
— За топоры! — вскричал Лонго, оставив штурвал и сам схватившись за топор. — Нужно продержаться, пока не вернется ветер! Покажем им, где черти живут!
Команда закричала весело и яростно. Лонго привез с собой шесть сотен воинов: двести пятьдесят на борту «Ла Фортуны», по две сотни на других кораблях — «Ла Сперанце» и «Л’Акиле», взятой на Хиосе, но лишь полсотни на транспорте с зерном, посланным Папой. Его капитан, Флатанель, слыл храбрецом, однако на корабле его было больше зерна, чем воинов.
Турецкий флагман ударил транспорт в нос, и орды орущих турок полезли на борта — лишь с тем, чтобы получить порцию греческого огня, сбросившего их в море. Лонго с трудом оторвался от этого зрелища, чтобы выкрикнуть приказы: «Тристо, бери сотню и на левый борт, Уильям — сотню и на правый. Лучников — наверх, пусть стреляют вовсю, когда турки приблизятся. Огнеметателям изготовиться!»
— А мне что? — спросил Никколо.
Тучный управитель еле стоял на ногах, нацепивши доспехи не по размеру, и нервно потирал руки, глядя на приближавшиеся турецкие корабли.
— Прежде всего сними броню, — приказал Лонго. — Ты в ней едва ходишь. Затем иди в трюмы и помоги команде таскать наверх камни.
— Но почему? Разве они не нужны… ну, как балласт?
— Подтащите их к бортам, чтобы кидать на палубы, если подойдут вплотную. У них днища тонкие — с Божьей помощью камни пробьют их насквозь.
— Как мудро! — пробормотал Никколо, но Лонго его уже не слушал.
Турецкие корабли приближались, и уже полетели с них зажженные стрелы. Большинство, воткнувшись, погасло, но пара все-таки подожгла дерево. Моряки заспешили с ведрами воды, гася пламя. Тут же подплыло первое судно и ударилось о борт с такой силой, что кое-кто из команды не устоял на ногах. Толстые борта «Ла Фортуны» с легкостью выдержали удар, но штевень атаковавшего судна разлетелся вдребезги. Турецкие воины, одетые в тяжелые доспехи, не могли плавать. Судно быстро ушло под воду — и большинство турок вместе с ним. К бортам вплотную подошли еще три корабля, вокруг объявилась целая дюжина. За считаные мгновения «Ла Фортуну» окружили, и начался кровавый хаос. Турки полезли со всех сторон, отчаянно вопя и стараясь добраться до верха. Христиане отбивались, рубя головы и руки лезших на абордаж. Тристо размахивал здоровенным топором, защищая сразу пять футов борта и снося голову за головой. С другого борта Уильям орудовал мечом вместо топора. Он носился туда и сюда вдоль борта, помогая всем и разя с безжалостной точностью. Лучники неустанно поливали турок дождем стрел. Мимо Лонго проковылял бедняга Никколо, волочивший тяжеленный балластный камень. Перевалил через борт — и захлопал в ладоши от радости, когда глыба проломила палубу и днище турецкого суденышка. Сквозь дыру хлынула вода, захлестнула палубу, и турки принялись спешно сдирать с себя доспехи и бросаться вплавь. И все это время горящие стрелы сыпались на «Ла Фортуну».
Лонго спешил на помощь, как только кто-либо из его людей падал, сраженный, или отступал под натиском врага. Бился на корме, помогая отразить особенно яростный натиск, когда турки сумели пробиться на бак.
— За мной! — заорал Лонго на бегу, спеша на бак, где уже собралось с дюжину турок.
Подбегая, швырнул топор в ближайшего врага. Угодил в грудь, сшиб с ног — и, выхватив меч, врезался в турок. Лонго сражался со свирепой яростью, крутясь, изгибаясь, рубя налево и направо. Он разметал врагов, прижал последнего к самому штевню. Отбил выпад и, выставив левое плечо, врезался в турка. От удара тот перелетел через фальшборт и ушел под воду. Неугомонные враги все лезли, и Лонго пришлось перерезать веревки, привязанные к впившимся в борт крючьям. Когда веревки попадали в море, Лонго наконец осмотрелся.
Команда последовала в атаке за предводителем, и больше на баке врагов не осталось. Ярость турок умерилась, и оба борта держались нормально. Лонго посмотрел на другие корабли: «Ла Сперанца» держалась хорошо; «Л’Акила», кажется, тоже выстояла, но транспорт, самый далекий от «Ла Фортуны» корабль, был в беде. Небольшая команда отбивалась от дюжины турецких хищников. Флагман еще не отошел от его борта, и воины сыпались с него на транспорт градом. Если не помочь, он достанется туркам — а с ним достаточно зерна, чтобы неделю кормить Константинополь.
Лонго снова осмотрел корабли — течение сносило их все ближе друг к другу, и теперь между ними оставалось не больше тридцати футов. Он понял вдруг: немного веревки, чуток удачи — и транспорт можно спасти.
— Веревку! — заорал генуэзец команде. — Несите четыре конца веревки и абордажные крючья! Тристо, Уильям — сюда!
Пока команда готовила снаряжение, Лонго объяснил план.
— Тристо, ты сможешь добросить веревку до «Ла Сперанцы»?
Тот кивнул.
— Тогда кинешь три штуки, чтобы соединить корабли. Когда веревки закрепят, стянем их вместе. Пойдем на «Ла Сперанцу», потом перебросим на «Л’Акилу», потом — на транспорт. Уильям, ты остаешься командиром на «Ла Фортуне». Если поторопимся, успеем спасти наших.
Лонго принялся кричать капитану «Ла Сперанцы», передавая план, а Тристо схватил моток и кинулся к борту. Команда отбивалась от турок; Тристо вскарабкался на фальшборт и принялся раскручивать веревку с крюком, постепенно высвобождая ее так, что крюк описывал все большие круги. Наконец выпустил — крюк устремился вверх, разматывая веревку за собой, но не долетел, ударился о борт и упал в море. На кораблях разочарованно замолчали, но Тристо заревел: «Еще веревку!» Раскрутил еще один крюк и на этот раз зашвырнул повыше. Крюк воспарил и брякнулся посреди палубы «Ла Сперанцы». Команды обоих кораблей радостно закричали. Тристо перебросил еще пару веревок, и команды потянули, притягивая корабли борт к борту. Через несколько минут те сблизились достаточно, чтобы Лонго и Тристо смогли перепрыгнуть на палубу «Ла Сперанцы», где трюк повторился, а «Л’Акила» встал с «Ла Сперанцей» борт к борту.
