Луи Бриньон - "Валутина гора"
Этими словами Кутузов завершил совещание. Барклай де Толли покинул комнату. Багратиона же Кутузов задержал. Они вместе наклонились над картой. Единственный глаз Кутузова выражал столько огня, что Багратион невольно превратился в слух.
- Вот мы, - Кутузов показал на карте месторасположение армии, - а вот французы - рука полководца сместилась немного на запад. Давать сражение в сложившейся обстановке, полное безумие. Я не желаю этого, но государь…и народ Российский требует от меня дать генеральное сражение. И у меня не остаётся иного выхода.
- Но ведь сражение всё одно придётся дать. - Багратион искренне недоумевал над словами Кутузова. Тот едва заметно усмехнулся.
- Все так считают голубчик. В том числе и сам Наполеон!
- А у вашей светлости другое мнение? - осторожно осведомился Багратион.
- У моей светлости другое мнение. И оно в корне не совпадает с вашим. И знаете что самое удивительное голубчик? Наполеона можно одолеть только одним способом. И этот способ исключает любое значительное сражение. Вспомните голубчик, вспомните, как воевали наши предки. Я имею в виду наших далёких предков - скифов. Сталкиваясь с превосходящими силами противника, они заманивали его в глубь своей территории и лишали провианта.
Кутузов легко засмеялся, наблюдая остолбенелое лицо Багратиона. Он снова показал на карту и негромко спросил у Багратиона:
- Вам известно голубчик, что является самым страшным врагом полководца?
Видя что Багратион молчит, Кутузов сам же и ответил на свой вопрос:
- Тщеславие голубчик! Тщеславие- самый страшный враг любого полководца. Именно оно заставляет забыть о реальности и принуждает совершать необдуманные поступки. Именно ему сейчас подвержен Наполеон. Он даже не пытается разобраться в обстановке и одержим лишь одной мыслью - захватить Москву.
- Ну и что в этом хорошего для нас? - Багратион всё ещё не понимал Кутузова.
Тот показал на карту и негромко, с прежней мягкостью продолжил развивать свою мысль.
- Наполеон рвётся в Москву. Смотрите, что получается голубчик? На востоке от Москвы стоят Рязанское и Владимирское ополчения. На севере расположились Новгородское, Тверское и Ярославское ополчения. На юге - Калужское ополчение. Юг, в отличии от востока и севера, защищён слабо. Иначе говоря, голубчик - продолжал сосредоточенно Кутузов, водя рукой по карте, - Москва со всех сторон окружена нашими войсками. Если мы займём позицию южнее и переведём основные действия на Калужскую дорогу, а Наполеон введёт армию в Москву - здесь Кутузов остановился и выразительно посмотрел на Багратиона.
Но тот не увидел этого взгляда. Багратион нагнулся над картой, раздумывая над картиной описанной Кутузовым. Чуть позже раздался изумлённый голос Багратиона.
- Но ведь получается…капкан. Если Наполеон войдёт в Москву, а мы займём позицию южнее Москвы,…у него останется три пути. Первый - идти дальше. Тогда капкан сам собой захлопнется, и он окажется в полном окружении. Второй - остаться в Москве. Но тогда мы без труда сможем отсечь его коммуникации фланговыми ударами. И третий - отступить назад.
Багратион поднял на Кутузова изумлённый взгляд.
- Вот именно! - подтвердил Кутузов. - Император ведёт свою армию прямо в ловушку. А чтобы он не передумал, мы дадим генеральное сражение перед Москвой. Главная цель этого сражения голубчик, сохранить армию и не претерпев поражения, отступать далее. Он бросится за нами вдогонку. И тем самым обречёт свою армию на погибель. Нам останется лишь лёгкими ударами лишить французов снабжения. И помните о главном голубчик, никто не должен знать о том, что стало известно вам. Никто не позволит нам отдать Москву французам. Но иного выхода победить Наполеона и сохранить русскую армию - нет!
Спустя несколько дней после этого разговора, Кутузов отвёл армию к Можайску. Русская армия заняла позиции севернее Можайска. Бородинское поле готовилось встретить неприятеля.
Двадцать шестого августа 1812 года небо на востоке окрасилось в оранжевый цвет, осветив предстоящее поле битвы. Глядя на восходящее солнце, Наполеон с торжеством вскричал.
- Вот оно…солнце Аустерлица!
Глава
В первых числах сентября погода резко изменилась. Жара спала, уступив место дождям и холодным ветрам. Многие восприняли внезапное изменение погоды как неблагоприятный знак. Разнообразные слухи проносились по всей России. Что только не говорили люди по поводу военных действий. А более всего тревожили слух вести о падении Москвы.
- Как же так? - вопрошали люди, - ведь побили французов при Бородине. Так что же опять отступаем? Почто Москву отдали французам?
Маленькая деревушка Ивантеевка Минской губернии не стало исключением. На дворе стояла глубокая ночь, а окна одного из домов в деревне были ярко освещены. Несколько мужиков, устроившись на двух громадных сундуках в прихожей, попыхивали трубками и с пылом обсуждали военную обстановку. Часто слышались слова: Кутузов и Москва. Спор был в самом разгаре, когда снаружи раздался шум. Один из мужиков сразу же прильнул к окошку.
- Чего там? - раздался за ним грубый голос.
- Двуколка. Верно, доктор прибыл, - отозвался тот, кто смотрел из окна, - чего-то припёрся в ночь. Верно, опять худо стало.
Снаружи действительно остановилась двуколка. Из неё вышел пожилой мужчина, с какой-то сумкой в руках. Мужчина направился к соседнему с освещёнными окнами дому. Из окна за ним следили до тех пор, пока его силуэт не исчез за калиткой. Мужчина негромко постучал в дверь. Она тотчас же открылась. В проёме показалось худощавое лицо человека преклонного возраста. Он молча посторонился, пропуская внутрь прибывшего. Не задерживаясь у порога, он прошёл в единственную комнату, что имелась в доме. Старик пошёл следом за ним. В комнате, на грубом топчане, лежал раненый мужчина. Живот у него был накрепко перебинтован. Местами сквозь бинты проступали капли крови. Лицо мужчины было покрыто густой щетиной. Доктор прошёл к раненому и опустился на табурет стоявший рядом с топчаном. Он взял руку раненого и пощупал пульс. Опустив руку, он занялся осмотром головы. Чуть выше правого виска была заметна рана. По всей видимости доктор был удовлетворён её состоянием. Он вновь пощупал пульс. Затем осмотрел зрачки и сразу после этого поднялся и скинув с себя сюртук, засучил рукава рубашки. Передвинув табурет немного назад, он снова опустился на него и, потянувшись к животу раненого, уверенными движениями начал разматывать бинты. Старик молча примостился за его плечом, пристально наблюдая за его движениями. Вскоре показался своеобразный след от пули. Края вокруг раны вздулись и покраснели. Доктор наклонился и очень долго рассматривал рану. Потом снова поднялся и раскрыв сумку, начал вытаскивать бинты и лекарства. В следующие четверть часа он тщательно прочистил рану и, наложив на неё лекарства, крепко перебинтовал. Когда он поднялся с места и начал одеваться, старик с немым вопросом устремил на него свой взгляд. Доктор широко улыбнулся:
- Лихорадка закончилась. Опухоль и краснота спадает,…это значит, что рана начала заживать. Теперь можно говорить с уверенностью о том, что самое страшное позади. Он выживет. А я ведь и не надеялся. Даже браться не желал. Если бы не ваша настойчивость…он бы сейчас был уже мёртв.
Доктор тепло посмотрел на старика и закончил:
- Меня ждут больные, надо ехать дальше. Давайте ему лекарство, которое я вам привёз в прошлый раз. Оно благоприятно действует на него. Денька через два снова вас навещу.
С этими словами доктор покинул дом. Проводив его, старик вернулся к раненому. Он убрал табурет, а на его место постлал тонкое одеяло. Старик лёг на пол, подле топчана, где он провёл последние два с половиной месяца борясь каждую ночь за жизнь раненого. Но едва старик лёг, как тут же вскочил с места. До него донёсся хриплый шёпот раненного.
- Воды!
- Сейчас, сейчас! - засуетился старик.
Он вприпрыжку понёсся в прихожую и зачерпнув кружкой воды из ведра, побежал обратно. Старик сел на топчан у изголовья. Приподняв голову раненого и придерживая её одной рукой, второй он поднёс кружку с водой к его потрескавшимся губам. Раненый пил мелкими глотками очень долго. Утолив жажду, раненый бессильно опустил голову обратно на подушку. Его помутневший взор остановился на старике. В глазах раненого начало появляться подлинное изумление, которое вылилось в очередной хриплый шёпот:
- Кузьма…
- Узнал, - Кузьма с непередаваемой нежностью погладил его по щеке, а потом взял руку раненного и прижавшись к ней губами прошептал. - Мой Пётр…
Пётр снова закрыл глаза. Всё тело превратилось в одну сплошную боль. Голова кружилась, и нестерпимо тошнило. Он попытался справиться со своим состоянием, но только охнул от прострелившей боли в животе.
- Лежи спокойно. - Прозвучал над его ухом голос Кузьмы. - Тебе покамест нельзя двигаться. Рана ещё не зажила. Потревожишь, лихорадка может возвратиться.
