Арсений Семенов - Землепроходцы
Раздался топот копыт. К костру подъехал темный всадник и, легко соскочив с лошади, быстро расчистил себе место поближе к огню. Семейка узнал в нем Петра Бакаулина, и уверенность, что ему не следует показываться этим людям, возросла в нем.
— Ну что? — спросил Щипицын, едва Петр Бакаулин уселся у огня. — Там они или нет?
— А куда они денутся, — махнул рукой Бакаулин. — Сидят у костра на мыску. На Орлином ручье. Сна ни в одном глазу: ламутов, видимо, остерегаются. Только ихний толмач спит, должно, в палатке.
— Плохо, не спят они, — покачал головой ряболицый промышленный. — Лучше бы повязать их сонными. А так отстреливаться начнут.
— До утра не высидят у костра, — уверенно сказал Бакаулин. — Сон их сморит под утро. Тут мы и нагрянем.
— Надо повязать их без выстрелов, — добавил Щипицын. — А там уж по ламутскому способу — стрелу из лука между лопаток! Потом сколотим плот, погрузим их — и пусть плывут себе по Охоте до самого острога. Там их казаки выловят и смекнут, что Шолгун выступает. Тут уж сгоряча нагрянут они на стойбище старого сыча. — Щипицын довольно ухмыльнулся. — Тут нам и проход во все стойбища откроется. Не будет Соколова — поведем торговлю по-прежнему.
— Нехристи! Душегубы треклятые! — заговорил вдруг Микешка, потрясая кулаками. Худое, костлявое лицо его задергалось и налилось кровью. — Связался я с вами на беду свою. Две недели вы меня в ослизлой норе держали, будто зверя какого. Не хочу больше с вами, сил нету!
— Дурак! — грубо оборвал его Петр Бакаулин. — Я и сам вместе с тобой в этой норе сидел, однако не стону. Что ж нам, в крепость надо было вернуться? Там бы Соколов быстро призвал тебя к ответу: где был, почему верфь кинул?
— Купили! Купили за ведро сивухи! — причитал Микешка, будто не слыша слов Бакаулина.
— Труслив ты и хлипок душой, Микешка, — поддержал Петра ряболицый. — Пойми, мозгляк, поздно теперь локти кусать.
— Ага! Теперь я мозгляк? — взвыл Микешка. — Поглядим, мозгляк ли я. Сейчас же сяду на коня и ускачу к Соколову. Пусть он все узнает!
— Аль ты ребенок, Микешка? — вмешался Щипицын. — Ну, расскажешь ты Соколову про наш умысел. А толку что? Все равно мы его догоним. А тебя он успеет и сам на тот свет отправить.
— Ненавижу! — яростно заговорил Микешка, вскакивая и отступая от костра. — Ненавижу всех вас! Воронье! Пусть меня Соколов прикажет казнить! Пусть! Может, мне легче помереть, раскаявшись. Предупрежу его, как бог свят предупрежу!
— Да ты что, Микешка? Или спятил? — вскочили на ноги промышленные. — Мы ведь от шуток и к делу перейти можем.
— Знаю я ваши шутки! — продолжал Микешка, отступая все дальше в темноту. — С Соколовым я не в одном походе бывал. Не раз он меня от смерти спасал. Ужель теперь я для него жизни своей пожалею? Нате! Берите меня, душегубы!
Микешка, петляя, с быстротой рыси кинулся во тьму. Промышленные, топоча, бросились вслед за ним.
«Скорее, Микешка! Скорее!» — хотелось Семейке криком подстегнуть беглеца.
Однако Микешке далеко уйти не удалось. Вскоре его, избитого, в грязном кафтане, притащили к костру.
— Ишь ты! — хохотал Бакаулин. — На лошадь успел вскочить! Да забыл, что лошадь-то стреножена!
Микешку поставили у костра, окружив плотным кольцом. На разбитых губах пленника пузырилась кровь, под глазами вздулись багровые желваки.
— Ну, как с ним будем? — проговорил Бакаулин.
— Пущай крест целует, что проглотит язык, — потребовал ряболицый. И, рванув по вороту кафтан на Микешке, нашарил нательный крестик, сунул пленнику под нос. — Целуй! Иначе знаешь, что будет.
Микешка, сплюнув кровь, отказался:
— Делайте со мной что хотите. Целовать крест не буду.
Переглянувшись с промышленными и увидев на их лицах единодушный приговор, Бакаулин рванул из-под полы шестопер.
— Целуй крест, собака!
— Ты сам собака! Аспид! Перевертыш! Душа звериная! — закричал Микешка, подступая к Петру. — Ну, бей!
Неловко оттолкнув его кулаком, Бакаулин размахнулся и обрушил тяжелый шестопер на Микешкино переносье, на белые от смертной муки глаза его, которые Петру было страшно видеть.
Семейка отпрянул в кусты, зажмурился и прокусил мякоть ладони, чтобы не закричать от ужаса.
Тело Микешки промышленные оттащили к реке и кинули в воду. Теперь у костра воцарилось молчание. Кое-кто из промышленных суеверно крестился, невнятно бормоча под нос молитву.
— Эк нелепо все вышло, — сдавленно проговорил кто-то. — Грех на душу взяли… Недоброе предзнаменование. Как бы с Соколовым у нас теперь не сорвалось… Может, в острог вернуться?
— Не каркай! — озлобленно отозвался Бакаулин. — Нас семеро против трех. Толмачонок ихний не в счет.
— У тебя-то другого пути нет, — отозвался тот же сдавленный голос.
— А нам всем в острог возвращаться нельзя, пока Кузьма жив, — жестко сказал Щипицын, ероша острую бородку. — Ну, вернемся мы, а что толку? Вдруг Кузьме и впрямь удастся унять ламутов мирными речами? Какая торговля при нем? Кончим его — потребуем обратно все товары наши, незаконно отписанные на государя.
Больше никто возражать не осмелился.
Семейке пришло время уходить. Он выведал все замыслы промышленных. Надо было скорее добраться до своих.
Он знал теперь, где находится. Вчера они с Соколовым проезжали здесь за полдень. До Орлиного ручья отсюда было верст пять. Семейку подмывало увести у промышленных коня, но он побоялся насторожить их. Ничего, дойдет и пешком.
…Теряя тропу и каким-то чутьем все время отыскивая ее, Семейка упрямо шел вперед. Скоро тайга окружила его непроглядным мраком. Под ноги ему лезли корни деревьев, по лицу больно хлестали ветки. Снова он слышал противное мяуканье, тявканье и верещанье лесной нечисти. Но теперь он боялся уже меньше. Душившая его ненависть к промышленным глушила в нем все другие чувства. Компания, оставшаяся у костра, была страшнее всех таежных зверей.
К своим Семейка добрался за полночь. Узнав о замысле промышленных, Соколов сухо усмехнулся:
— Вот они, торговые люди! И еще утверждают, что действуют по воле государя. Кто же тогда воры и разбойники? Ну подождите, тати крещеные!
Накормив Семейку ухой, отправил его спать.
— Иди подремли часик. На тебе совсем лица нет. Мы тут решим, как быть дальше.
Забравшись в палатку, Семейка упал на ворох сухой травы и мгновенно уснул. Ему показалось, что он только успел опустить голову на траву, как его тут же разбудили.
— Стреляешь хорошо? — спросил Соколов.
— Кто ж в тайге плохо стреляет? — обиделся Семейка.
— Смотри, брат, — испытующе глянул на него Соколов. — Сегодня от верности глаза жизнь твоя и наша зависит. Если обещаешь не промахнуться, вот тебе твой самопал.
Соколов, поколебавшись, вынул из-за кушака пистоль и тоже протянул ему.
— На, бери. Устроим на волков засаду. Не боишься?
Семейка пожал плечами и хмыкнул.
— А ты не хмыкай, хлопчик. Бой будет не из легких…
Оставив стреноженных лошадей мирно пастись, в путь пошли пешими.
— Тут недалеко, — пояснил Мята Семейке, — ущельице есть небольшое. Да ты ночью там проходил… Удобное место для засады.
Перед утром на тайгу пала роса. По ущелью, куда они вышли, плавали клочья серого тумана. Соколов с Треской скользнули вправо и, поднявшись по склону, затаились, скрытые кустарником. Семейка с Мятой двинулись дальше, прислушиваясь, не раздастся ли стук копыт. Левый склон ущелья был крут и каменист, тогда как на правом вверх карабкались кривые лиственницы. Сюда они и забрались, ближе к концу ущелья. Устроились за поваленным бурей и застрявшим на склоне стволом дерева, стали ждать.
Клочья тумана постепенно расплывались и светлели. По кронам лиственниц наверху прошел первый предутренний ветерок. Сырой воздух, набиваясь под одежду, холодил тело. Руки у Семейки совсем закоченели.
— Что-то долго их нет, — шепотом сказал он Мяте. — Может, рано мы пришли?
— В таком деле, хлопчик, лучше поспешить, чем запоздать, — отозвался Мята. — У меня вот еще какая забота: не оставят ли они лошадей перед ущельем? Пеших услышать будет труднее.
Мята словно в воду глядел. Промышленные вошли в ущелье бесшумно. Словно и не шли вовсе, а темными тенями плыли под туманом. Будто почуяв что-то неладное, они неподалеку от засады остановились и, сняв пищали с плеч, переложили ружья на согнутые локти рук. Увидев наведенный на себя ствол чужого ружья, Семейка поежился и ниже пригнул голову, будто его и впрямь могли разглядеть через кусты.
— Видишь? — толкнул он Мяту.
— Вижу, — едва слышно откликнулся тот. — Смотри не пали раньше времени. Когда последние покажут нам спину, тогда будет в самый раз.
Из предосторожности промышленные растянулись длинной цепочкой. Отряд вел Петр Бакаулин. Он то и дело подозрительным взглядом всматривался в поросший лиственницами склон. За ним следовал Щипицын. Этот ступал по-кошачьи. Отряд замыкал ряболицый промышленный. В него и решил целить Семейка.
