Станислав Хабаров - Юрьев день
– Игунин?
– Не он.
– Так кто?
– Зайцев.
– Этот лысый?
– Говорят, умница. Ну, где найдешь ещё доктора наук?
– А он – доктор?
– Слава, минуточку… Зайцев – доктор?
– Даже не кандидат.
– А Чембарисов потешный.
– Поразительный кретин. Одно ценное качество – напорист.
– Пробивной?
– Как танк. Прёт, не соображая. Чрезвычайно пробивной.
«Нет, лучше его не слушать. Он зол на весь мир сейчас», – подумала Инга и шепнула Наташе:
– Не слушай его. Он просто ревнует. Мой просто хронически влюбленный кадр.
Маэстро видел, как поглядывали на него. Наверное, шутят. Над ним шутят непрерывно и постоянно, но не хотелось, чтобы и здесь начался обычный балаган. Правда, Инга посмотрела заботливо, и Маэстро успокоился. Он стал думать, что всё устроится, что мир полон настоящих вещей. И если так, то всё устроится. Выпить за это, что ли? Вроде бы неудобно. Все разговаривают, а он вдруг встанет и нальет.
– Курить можно? – спросил он Ингу.
– Пожалуйста, – ответила она.
Маэстро взял сигареты, спички, лежавшие на столе, прикурил, успел затянуться. Вадим внимательно посмотрел на него и сказал:
– Наконец-то, закурил.
– Да? – чтобы что-нибудь сказать, спросила Инга.
– Я все ждал, когда же он, задрыга, закурит. С того хоть конца?
Все засмеялись, а Маэстро покраснел.
– На посошок, наливать тебе? – спросил Вадим.
– Нет, – ответил Маэстро, – не нужно, Вадим Палыч.
– Отчего?
– Вредно.
– Жить тоже вредно, – сказал Вадим. – Кто живет, тот умирает. Ладно, налью. А ты, Инга, мужика своего всё-таки побереги. Слабоват он. Кишка у него тонка. Очень гордый. А у нас, вот, гордиться нельзя. Только поднимешь нос, и сразу по носу. Ну, встали. Хорошо, не в Австралии пили. Какой в Австралии обычай, Чембарисов?
– Гости моют посуду за собой.
– Вот, вот.
– Что вы? – сказала Инга.
… Они шли по ночной Москве, говорили, смеялись. И глаза их, стосковавшиеся по краскам города, жадно впитывали их.
А что для горожанина может быть прекрасней ночного города? Когда небо над головой пульсирует, словно северное сияние, и на фоне его кажутся плоскими силуэты домов. А квадраты окон выглядят чистым золотым. Дома куда-то манят и бегут за горизонт. Гирлянды фонарей сливаются в сверкающую нить, и уменьшаются и пропадают вдали искры красных автомобильных огней.
Они шли довольные и вечером и своей молодостью, любовались городом, не сознавая этого, и на душе у них было радостно и легко.
– Всё хорошо, – сказал Славка вслух.
– Всё хорошо, – подтвердил Вадим. – И Зайцев не напился.
«В твоем доме было пусто и холодно. Таял лед в выключенном холодильнике. Констатировав крах мифа о твоем „экономическом чуде“, мы решили покормить твою жену. Для чего послали Зайцева в ближайший гастроном. Слава работникам Октябрьского райпищеторга, не оставившим нас в беде!
Береги жену, Мокашов. Береги честь смолоду. Береги московскую прописку. До новых встреч в очередной День космонавтики. Ур-р-ра».
На этом письмо закончилось.
Глава 21
Последние полчаса самолет летел над тайгой. Летел вопреки её неписанным законам звериной мудрости и извечной осторожности, шумом упреждая своё появление. Грохот моторов раскатывался вдоль таежных речек, цеплялся за деревья, увязал в непроходимых зарослях. Ветки поначалу впитывали звук, колыхались неистово, в резонанс, затем уставали и успокаивались. Но ещё долго дрожал в воздухе расплывающийся самолетный вой. В безликом, монотонном звуке не было ни задыхающейся усталости, ни животной радости приближения к дому. Был только ровный механический шум, и лишь привычное ухо пилота могло уловить в нём какие-то перемены.
Они разговаривали, хотя в салоне было шумно. Маэстро, не слушал, но всё, о чём говорилось, его касалось. Ему казалось, что всё меняется и изменилось уже.
… Регина, в снах его кланялась на шоссе или кормила голубей на площади у дворца культуры в Краснограде… Трепещущие голуби взлетали с её рук…Но сквозь неё уже всплывало другое незнакомое пока лицо, нежное и загадочное.
«Забавно в мире устроено. Он может стать обладателем Ломоносовской премии или лауреатом, и не быть счастливым человеком, как, например, Чембарисов. Судьба, словно магистральная автодорога и на ней очень мало выходов, но они есть и ими нужно пользоваться».
– Вадим Палыч, а можно отгулы оформить? – спросил Маэстро.
– Для чего, Юра?
– Мне нужно вернуться.
– Что по ТП соскучился? Не все тюльпаны собрал?
– А представляете, почём тюльпаны нынче на рынке? – вмешался Славка.
– Зачем, Юра?
– Нужно.
– Что, Юра? Вспомнил справочную красавицу ГВФ? – спросил Славка. – Я ей говорю: вон, видите, космонавт? Голова, как пивной котел. А она: не может быть, космонавты – летчики. Тогда я ей фотографию показал: мы у ракеты с Гагариным. Поверила. «Давайте, говорит, я вас в депутатский зал проведу».
Все рассмеялись. Но Маэстро не слушал их. Что-то огромное, невообразимо сильное подхватило его, развернув не по правилам, как в невесомости. И перед глазами возникло улыбающееся лицо. Цветы в корзине. Много цветов… Косынка надвинута на глаза. Улыбка скептическая и волосы длинные, по плечам. Платье оборками снизу и босиком…
Что он наделал? Он просто не сделал ничего, а так нельзя и что ему делать теперь?
Вышел второй пилот и закричал, несмотря на самолётный шум:
– Сейчас же по местам. Разбалансируете самолет.
– Где мы летим? – спросил Вадим.
– Пролетели Уральские горы.
– Пролетели Гипербореи, – сказал Вадим.
– Что?
– Гипербореи – Уральские горы.
– А, – сказал пилот.
– Отчего это так шумит? – поинтересовался Взоров.
– Может это у кого в животе бурчит? – сказал Вадим. – Закурить не найдется?
Они покурили, и пилот вернулся в свою в кабину.
Самолёт вызвал у диспетчеров беспокойство, пропав с экранов радаров. Но такое не раз случалось. Плохо просматриваются эти места. Существует какая-то аномалия. А с моторами мудрили перед вылетом, задерживая вылет, и пора, в конце концов, менять изношенный парк. Самолёт теперь опять пропал с экранов.
Глава 22
В этот день отдел кадров объявил очередную проверку. Табельщицы, заметно стесняясь, занимали намеченные места. Они должны были отметить время прихода. А потому их поставили на основных направлениях, чтобы успеть, когда повалит народ.
В комнату теоретиков непрерывно звонили:
– Чембарисова, Зайцева.
– В командировке.
– А Вадима Палыча?
– Ещё не пришел.
Теоретиков давно уже пересадили в просторную общую комнату, и все их привычные аксессуары перекочевали на её стену. И орангутанг Буши, и календарь с Линдой Кабальеро, а за Маэстро висела пустая рама, и на стене несколькими штрихами был нарисован овал и три волоска. Но сходство было, и все безошибочно узнавали. На сейфе громоздился трухлявый обрубок с надписью: И-го-го.
В комнате было пусто. На просторном столе Вадима наносил на широкий лист миллиметровки точки машинного расчета Тумаков. Он был не в духе. Перед уходом на работу он обнаружил исчезновение детской коляски, оставленной как всегда в подъезде под лестницей у стены. «Может, пошутили? – подумал Тумаков. – Или вкатили по ошибке?» Коляска была неудобной – большой и громоздкой, и совсем не нравилась Тумакову. Но не новую же покупать.
Из-за истории с коляской, он опоздал в проходную. И хотя на рабочее место он явился ровно за минуту до звонка, нужно было писать объяснение.
На стене перед ним висела карта Луны и листок с телефонами. Половину фамилий можно было вычеркнуть: ушли с предприятия. Но и справа и слева было множество приписок. Над столом висела металлическая пластина: По склону не ходить.
Зазвонил телефон:
– Взорова.
– Что, Взорова? – недовольно спросил Тумаков.
– Попросите Взорова.
– Не могу я попросить Взорова, – жестко сказал Тумаков. – Позвоните попозже.
Заглянул Воронихин.
– Кто у вас вместо Вадима Павловича?
– Вася, – сказал Тумаков, но тут же поправился и фамилию назвал.
Васю Зотова по прозвищу Мешка Сказок каким – то временным распоряжением недавно перевели к ориентаторам, и он остался даже в роли старшего вместо Вадима. Он понимал: это – временно и занимался только хозяйственными вопросами, а в дело не вникал.
– Скажите, пусть зайдёт ко мне. А вы возьмите эскизный проект «гибрида» и тоже зайдите.
Тумаков уныло кивнул. «Жалко нет Маэстро и Вадима нет. Где они застряли? Не с кем посоветоваться».
С Маэстро он неизменно советовался. Улетая на ТП, Маэстро оставил ему листок. В него Тумаков не смотрел до тех пор, пока не зашёл в тупик. А взглянул и надо же: в листке он увидел выход. Он даже сперва расстроился, решил: «подарок с барского плеча». Но ведь в концов получилось, вышло, и не хотелось отвлекаться. Однако приказ есть приказ. И он побежал в спецотдел брать эскизный.
