Ольга Гладышева - Юрий II Всеволодович
— Не надо, — обронил Юрий Всеволодович.
Понятливые кмети проворно скатали снова в трубку ковер и унесли его в избу. Вернулись с пятнистой шкурой барса, накинули ее на широкий осокоревый пень — это как бы временный трон великого князя.
Юрий Всеволодович занял привычное место, велел привести пленников.
Стражники вывели из избы обоих сразу, поставили их перед великим князем.
Юрий Всеволодович, когда шел со Святославом к стану, так и не смог вспомнить обличье Глеба Рязанского, а лишь взглянул мельком — сразу узнал: то же сухое узкое лицо, тот же прищуренный взгляд глубоко утопленных глаз — настороженный и оценивающий взгляд.
— Что, Глеб, постиг небось, какую кару принял Каин от Бога, убив Авеля, брата своего? Как и сродник ваш Окаянный Святополк?
Глеб рухнул на снег, изо рта у него вылетела длинная зеленая слюна. Юрий Всеволодович едва успел подобрать под себя ноги, сказал с брезгливостью:
— Что уж ты так? Во прах уничижаешься, словно и не князь Ольгового корня?
Укрепившись на локтях и коленях, Глеб по-собачьи задрал голову:
— Твои буестные вои полон рот мне хвои сосновой натолкали.
— К чему это? — повернулся Юрий Всеволодович к дружинникам Дорожа.
— Чтобы не зявкал.
— Тряпицы под рукой не было.
Глеб помотал головой:
— Вели, государь, ремни с меня снять. Я ни стоять не могу, ни пасть от хвои прочистить.
— Ремни-то снять можно, да заменить их цепями железными и колодками деревянными.
— Зачем же?.. Не сбегу же я… Я ведь по доброй воле пришел. Неуж не веришь?
Юрий Всеволодович усмехнулся:
— По доброй воле, говоришь? А я думаю, что по воле Дорожа, воеводы моего?
— Я знал, что не поверишь мне, а потому не с пустыми руками шел сюда.
— Что же нес?
— Многоценного «языка».
— Не облыжничай, смерд! — спокойно отозвался второй пленник, немолодой уже татарин с женоподобным лицом. — Не ты, а я тебя пригнал, как скотину, прямехонько к дозорным великого князя, к этому самому Дорожу.
Юрий Всеволодович от изумления даже приподнялся с пенька и приблизился к пленнику:
— Эка! Татарин, а сколь чисто по-нашему лопочет!
— Не татарин, нет! Я — монгол! — с гордостью и вызовом объявил «язык».
— В чем разница?
— Монголов пришло на Русь мало, может, три или четыре всего тысячи. Раз в сто больше татар и всяких кипчаков.
— Каких это — всяких? — продолжал изумляться Юрий Всеволодович.
— Да всяких… Кыргызов, алтайцев, уйгуров… Еще меркиты, ойраты… Есть караиты и найманы… Всякие, и все они как раз и называются татарами.
— Называются, а на самом деле, значит, как в Ноевом ковчеге: всякой твари по паре?
Монгол озадаченно промолчал. Не дождавшись ответа, Юрий Всеволодович повторил:
— Стало быть, говорю, каждой твари по паре собралось — монголов, татар…
— Нет, — твердо перебил монгол. — Мы, монголы, не твари, а все остальные — да, твари.
— Чем же они хуже вас?
— Мы их всех победили.
— И они — ваши данники и рабы?
— Да, они наши подданные и рады идти с нами на покорение вселенной до последнего моря.
— Ну, а татаре-то все же — кто они?
— Э-э… Никто.
— Как это?
— Великий Чингисхан завещал нам перерезать всех татар, не жалеть ни баб, ни детей, мы так и поступили, поголовно истребили их, примеряя младенцев к тележной оси.
— Отчего же все говорят: татары, татары?..
— Ну, уцелели пока иные. Мы их гоним перед собой, как скот на убой. Они все перед монгольским войском идут, вот вы и пугаетесь: «Татары!»
— Как кличут-то тебя, я не спросил.
— Бий-Кем. По-вашему — Большой Енисей, река такая есть, как все равно что Волга.
— Далеко этот Енисей?
— Начинается в монгольских землях, а втекает в Дышащее море, на севере, где Полярная звезда.
— Ну, все-таки, Бий-Кем, зачем ты сюда, в леса, с русским князем явился?
— Э-э, долгая история, вели лучше руки развязать, мне ведь тоже хвои горстями в рот напихали.
— Может, и поесть попросишь? Хлеба или мяса? Может, и пива с медами пожелаешь?
Монгол насмешку в голосе Юрия Всеволодовича уловил, ответил с достоинством:
— Если нас угощают, то мы не отказываеся, однако же просить не станем.
— Такие гордые?
— Э-э, князь, не знаешь ты, что согласно Ясе Чингисхана все воины в походе должны содержаться полуголодными, потому как от сытой собаки плохая охота. А вы, русские, шибко любите есть, вот и воюете плохо.
— Это не твоего разумения дело. Я тебя о чем спрашиваю?
— Я же сказал: долгое это дело, — повторил монгол раздельно и со значением.
— Если долго, то и не надо. Где Батыга? В Углич Поле?
— Нет. Бату-хан послал сюда главного своего воеводу Бурундая, велел ему доставить тебя живого либо голову твою за то, что сын твой возле крепости Коломна убил Кулькана, сына Потрясателя вселенной Чингисхана.
Юрий Всеволодович вздрогнул всем телом, схватил монгола за грудки:
— А сын мой? Всеволод?
— Утек во Владимир, — твердо отвечал монгол, глядя в глаза прямо, безобманно.
— Не врешь?
— Нет, правду говорю. И второй твой сын хотя не защитил Москву, но жизнь свою уберег… Тоже во Владимир…
— Благ Господь, милость Его вовеки, и истина Его в род и в род! — Юрий Всеволодович повернулся к лику Спасителя на стяге. Но если бы в этот миг видел он темные узкие глаза монгола, то не отнесся бы к нему с такой доверчивостью. — А скажи, Большой Енисей, когда Бурундай придет сюда за моей головой? Утром завтра?
— Что ты, что ты, господин! До весны станет ждать, покуда снег не сойдет.
Это была новость, в которую и поверить было совсем невозможно.
— Зачем же в Углич Поле пришли?
— Чтобы загодя по льду через Волгу переправиться, она ведь шибко разливается, — подал голос Глеб. — Вот и половцы постоянно только по весне на Русь ходили.
— Сговорились, — прошипел из-за спины Святослав.
Юрий Всеволодович повернулся к рязанскому князю:
— А ты-то как с ним снюхался?
— О-о, долгая история. Расскажу, непременно расскажу тебе. Вместе мы с Бий-Кемом по половецкой степи скитались, с той еще поры, как битва на Калке приключилась… Такая беда тогда постигла наших, такая беда!.. На Калке…
— Погоди про Калку. Про Рязань лучше скажи. Может, ты из половецкой степи примчался родную Рязань от монголов да татар щитить, а-а?
— Не насмехайся, князь! Знаешь ведь, что прокляли меня рязанцы… Одно радует, что не только меня. — И Глеб кинул долгий выжидательный взгляд. — Знаешь небось сам, кого еще рязанцы клянут последними словами?
— Замолчь, Святополк Окаянный!
— A-а, не любишь правду?
— Не правду ты лаешь, наущаешь только. Может, рязанцы и Михаила Черниговского клянут? Они его тоже ведь звали на помощь?
— Нет. Хоть далеко Чернигов от Рязани, не то что Владимир, две, а то и все три седмицы надо скакать с заводными лошадьми, однако же пришли дружинники черниговские с воеводой Евпатием Коловратом. Хоть припозднились, но такую порку устроили татарам, что те и посейчас опомниться не могут.
Эта новость показалась и вовсе несбыточной. Великий князь даже осерчал:
— Обоих подстрекателей в железа заковать. Пусть ночь посидят с крысами, а утром расспросим их с пристращиванием. Воды дайте, а брашно погодите, пусть натощак поразмыслят.
— Заковать?
Глеб резко отскочил в сторону, прижался к стволу дерева, затем обхватил его судорожно, царапая ногтями кору.
— Не пойду! — крикнул. — Я ведь не за тем сюда пробирался, чтобы с тобой собачиться и в цепях сидеть… Я пришел помочь тебе… Как увидел, что натворили татары в моей Рязани, сердце в груди перевернулось… Я пригожусь тебе! Я много чего знаю для тебя полезного!
— Уведите! — холодно велел Юрий Всеволодович. — В железа, пожалуй, не обязательно, и так никуда не денутся.
Дюжие мечники крепко обхватили с двух сторон Глебами он сразу понял, что и не рыпнуться ему, только сумел уж перед входом в избу повернуть набок голову и выкрикнуть:
— Готовься, князь! Не теряй напрасно времени, а монголу этому не верь!
Юрий Всеволодович, конечно, знал, что не он один не может смежить глаза в эту ночь, но чтобы бодрствововал решительно весь табор — это его даже обескуражило: неужто все уверены в неизбежности утренней сечи и неужто-таки соврали Глеб Рязанский и монгол Бий-Кем?
Три дня тому назад пришел небольшой отряд ополченцев из Белоозера. Это были местные жители, занимавшиеся ловлей белок и куниц, называли их сицкарями за необычный говор. Жирослав Михайлович отвел им место, посоветовал рыть землянки или ставить срубы. Сицкари отказались:
— Зацем? Мы привыцны, а рецку Сицу знаем с малолецсцва. Тут мы цто дома на пецке.
Юрий Всеволодович придержал коня возле сицкарей, немало подивился тому, как расположились они на ночлег. Вырыв в снегу квадратные ямы и расчистив дно их до прошлогодней травы, они устроили охотничьи костры из трех сосновых лесин, положенных одна на другую по длине так, что они не пылали, а лишь непрерывно тлели и обогревали, словно печи.
