Андрей Серба - Полтавское сражение. И грянул бой
— Ты права — Стародуб мне придется защищать с царскими войсками, потому что они будут у него раньше шведских. Мне рассказывали, как ловко, выигрывая время при переправе через Днепр, генерал Левенгаупт направил князя Меншикова по ложному следу к Орше вместо Шклова. Нечто подобное с целью задержать шведов на пути к Стародубу проделаю и я с генералом Лагеркрона.
— Видишь, любый, славы в Стародубе ты не стяжаешь ни при каких обстоятельствах. Зато с тремя-четырьмя сотнями своих казаков под боком у готовящего измену гетмана, в чье логово у тебя имеется возможность беспрепятственно проникнуть, ты можешь сделать то, чего не сделает ни один человек из казачьей старшины и царского окружения. Слава и гетманская булава ждут тебя в Батурине, а не в Стародубе!
— Действительно, если иметь рядом с гетманом три-четыре свои отборные сотни, то, зная тайны батуринских подземелий... — Скоропадский расхохотался, расцеловал Марысю. — Королевна, ты подала мне блестящую идею, и я должен ее добре обмозговать.
Он лег на спину, забросил руки за голову, уставился взглядом в потолок. В другое время Марыся сочла бы такое поведение любовника смертельной обидой для себя, но сейчас была этому только рада. Думай-думай, казачий полковник, мечтающий стать гетманом, хотя, честно говоря, ты попросту напрасно переводишь время. Неужели вы, мужчины, не понимаете, что все мало-мальски умные поступки вы совершаете либо по прямому совету женщины, либо по ее якобы случайной подсказке? Поэтому, полковник, можешь сколько угодно морщить лоб и задумчиво пялить глаза в потолок — как и всякий мужчина, ты в результате своих глубокомысленных размышлений придумаешь какую-нибудь несусветную глупость. Но на твое счастье рядом она, Марыся, которая разубедит тебя в ней и ласково, ненавязчиво подтолкнет к принятию единственного правильного в данной ситуации решения — того, которое приняла сама. Так что думай, полковник, если тебе не жалко зря потерянного времени, а она пока займется более приятным занятием.
Марыся взяла недопитую Скоропадским бутылку токайского и вылила вино в свой кубок. Подняла его, подмигнула зеленым кошачьим глазам в углу. За наши с тобой здоровье и удачу, хозяин хаты! Она наполовину опорожнила кубок, закусила кусочком халвы, бросила в угол с желтыми огоньками сразу две сливы.
Услышав недовольное мяуканье, тихонько рассмеялась и снова подняла кубок.
Предлагаешь еще выпить, хозяин хаты? За что? Давай за то, чтобы у тебя было побольше таких хорошеньких и ласковых кошечек, как Марыся! Послушай, а вдруг ты не хозяин хаты, а ее хозяйка? Тогда пьем за мужчин, хотя они на редкость глупы и имеют еще кучу других недостатков. Но как еще можно почувствовать себя не только обольстительной, но и умной женщиной, если не рядом с глупцами-мужчинами, отчего-то мнящими себя вершиной мироздания?
Было далеко за полночь, однако гетман не спал. Сидел за столом, откинувшись на спинку глубокого кресла, и смотрел в темноту за расположенным напротив стола окном. Это было его любимое время, когда шумный с утра до позднего вечера дворец затихал, и он мог позволить себе роскошь побыть в одиночестве.
Многие считали, что в такие часы он пребывал в одиночестве, а на самом деле именно сейчас старик-гетман мысленно встречался и вел беседы с теми, кто некогда были его друзьями или врагами, чьи деяния он желал бы продолжить или чей жизненный путь не хотел бы повторить. Только в эти часы он жил полнокровной жизнью, отрешившись от ежедневной надоедливой суеты, не дающей отрады ни уму ни сердцу, однако на которую уходили остатки жизни. Жизни, которой осталось так ничтожно мало и в которой он не успел сделать самого главного — свершить великое дело, которое не позволило бы его имени исчезнуть в людской памяти после его кончины, а заставило бы навечно остаться в истории Украины и казачества.
Зачем ему это? Разве мало уже того, что он достиг высшего на Украине положения и правил ею столько, сколько не удавалось ни одному гетману до него? Да, мало, поскольку он последний мужчина в казацком шляхетском роду Мазепа-Колядинских. В славном роду литовских казаков [32] Мазепа, чей предок боевыми Делами заслужил такое уважение, что стал побратимом одного из князей Колядинских и по закону адаптации [33] получил право на княжеский титул, фамилию и герб своего литовского побратима. Польские, а затем литовские правители хорошо знали, что делали, вливая в жилы своих одряхлевших, теряющих жизнестойкость и воинственность княжеских родов свежую казачью кровь, кровь мужественных, отважных воинов, которые должны были дать этим родам вторую жизнь.
Уже в 1413 году в Договор о Городельской польско-литовской Унии был включен специальный пункт, согласно которому сорок семь знатнейших польских родов приняли в свой состав сорок семь литовских семейств, передав им свои фамилии и гербы. Позже закон об адаптации распространился и на казачье шляхетство, которое отныне, помимо награждения за службу землей, как полноправное рыцарство Речи Посполитой, получило возможность иметь официальных побратимов из самых старинных и заслуженных польских и литовских родов, получая их фамилии и «пшипущали сень до их гербув». С той поры многие казачьи старшины наряду со своими фамилиями носили и польско-литовские, преимущественно князей Потоцких, Радзивиллов, Зборовских, Язловецких, Закржевских, не говоря о фамилиях принявших католичество и ополячившихся некогда украинских православных князей Вишневецких, Калиновских, Зазерских. Даже гетман Богдан Хмельницкий имел право на фамилию и герб одного из знатнейших польских родов Абданк, с которым побратался согласно закону об адаптации один из его предков.
Именно знатность происхождения, богатство князей Колядинских и громкая боевая слава отца Мазепы позволили ему получить блестящее образование и стать пажом короля Яна Казимира. Пожалуй, сыграло свою роль и то, что прежде при королевском дворе блистала его красавица-мать, признававшая обращение к себе лишь как к княгине Мазепе-Колядинской. Наверное, милая матушка, ты брала от столичной жизни сполна все, что та могла дать, потому что отец при упоминании о варшавском королевском дворе чертыхался, а сама ты на старости лет принялась замаливать грехи бурной молодости в Киевском женском Фроловском монастыре, приняв имя инокини Магдалины и став впоследствии его игуменьей.
Мазепа говорит это не в осуждение, поскольку на собственном опыте знает, как сладко сжималось сердце, когда на королевских приемах его представляли иностранцам как дукса [34] Иоанна Мазепу-Колядинского, хотя он, следуя примеру отца, именовал себя лишь казачьим шляхтичем. Именовать именовал, однако считал ни в чем не ниже отпрысков самых знатных польских и литовских княжеских родов, а его острый язык и длинная сабля, которыми он одинаково прекрасно владел, отбивали охоту у кого-либо это оспаривать. Да, гонор у него был прямо королевский, и за него ему в конце концов пришлось поплатиться, расставшись в один миг и с королевским двором, и с Варшавой, и с самой Речью Посполитой..
Варшавский высший свет, вздумавший считать себя со времен недолгого пребывания польским королем француза Генриха Валуа «вторым Парижем», был падок ко всяческим французским нововведениям, в том числе дуэлям. Но во Франции наступил период, когда за дуэль со смертельным исходом приходилось дорого расплачиваться, и оттуда в Польшу перекочевало правило «поединка до первой крови». Польская шляхта, в которой на смену рыцарским традициям пришли повадки придворных шаркунов и дамских угодников, охотно стала следовать этому правилу. Однако казачье шляхетство его отвергло, продолжая сражаться на дуэлях по-прежнему либо пока ты не снесешь противнику саблей полголовы или не проткнешь его насквозь, либо пока этого он не проделает с тобой.
Желающих рисковать жизнью из-за неосторожно брошенного пылкого взгляда коханой паненки или из-за не понравившегося каламбура среди польской шляхты оказалось крайне мало, отчего с казачьей шляхтой предпочитали не искать ссор, а это позволило ей почувствовать себя хозяйкой положения при дворе. Именно чувство вседозволенности сыграло с Иваном Мазепой роковую роль. Сочтя себя по какому-то пустяшному поводу оскорбленным, он прямо в королевских покоях обнажил саблю и потребовал у обидчика немедленной сатисфакции. Это было неслыханным по дерзости поступком, и наказание за него соответствовало тяжести вины.
Но не зря он считал себя прежде всего обладателем казачьей фамилии Мазепа и лишь потом фамилии литовских князей Колядинских. Что ж, если Речь Посполитая не нуждается в услугах королевского пажа князя Иоанна Колядинского, то почему казаку Ивану Мазепе не плюнуть на какую-то Польшу и не заняться истинно казачьим делом, как все его предки? И бывший красавец-паж, любимец очаровательных паненок и гроза соперников шляхтичей-поляков, прекрасный исполнитель ночных серенад и чтец любовных виршей собственного сочинения оказался не в казачьих войсках гетмана польского Днепровского правобережья, не в полках русской Гетманщины, а в самом вертепе степных разбойников Северной Таврии и черноморских пиратов, при одном упоминании которых варшавские придворные паненки-фрейлины падали в обморок, а седоусые ротмистры и полковники грозно хмурили брови и клали руки на эфесы сабель, — Иван Мазепа очутился в рядах Запорожского сечевого братства-товарищества.
