Айбек - Навои
— Чего ты испугалась, сестричка? — спросила Дильдор, взволнованно прижимаясь к Давлат-Бахт.
— Посмотри на Гуль-Санам. — Давлат-Бахт указала на тюфяк, лежавший на полу.
Дильдор прошла в дальний конец комнаты, нагнулась над тюфяком, испуганно раскрыла глаза и вскрикнула. Тусклый, холодный свет зимнего дня отражался на мертвом лице девушки туркменки Гуль-Санам.
— Подружка моя милая, что ты сделала, зачем нас оставила?
Дильдор обняла любимую подругу, поверенную ее тайн и печалей, и горько зарыдала. Давлат-Бахт присела у изголовья мертвой девушки и, дрожа, заговорила сквозь слезы:
— Сегодня я не ночевала дома. Сейчас вошла, кричу: «Вставай!»— не отвечает. Подошла ближе, посмотрела, толкнула ее — она мертвая. Отравилась отравилась! Разве не видишь? Уже синяя. Пусть бы я умерла! Зачем я оставила тебя одну, почему не узнала твоей тайны!
— Ах, Давлат-Бахт, ты говоришь так, как будто не знаешь, какие язвы и раны у нас в сердце, — сказала Дильдор, заливаясь слезами. Разве легко жить вдали от отца и матери, от родных мест, в плену, похоронить в груди любовь и желания, пожелтеть и увянуть в девушках! Ах, моя Гуль-Санам, подружка моя любимая! Я знаю, ты всегда желала смерти, но так бросить нас! — Дильдор прижалась щекой к холодному лицу подруги и еще горше зарыдала.
Комната наполнилась плачущими девушками. Вошла Гульчехра-биби. Старуха холодно посмотрела на умершую, скривила губы, нахмурилась и отвернулась. Хотя девушки плакали беззвучно, она быстро заговорила:
— Довольно! Плачьте потише, не беспокойте Хадичу-бегим. Идите, делайте свое дело. Мы сами все устроим и похороним ее там, где велел бог.
Служанки расходились неохотно, словно кто-то тянул их за шею.
Во время полуденной молитвы тело Гуль-Санам положили на носилки и понесли на кладбище. Товарки умершей повязали головы черными платками и три дня носили по покойнице траур.
Дильдор больше всех горевала о подруге. Каждый вечер она зажигала свечу и читала единственную известную ей суру корана в поминовение души Гуль-Санам. Ночами сон бежал от ее глаз, от мрачных мыслей стыла кровь в жилах. Ее перестала пугать черная пропасть, разделяющая жизнь и смерть.
Но через две недели после страшного события в сердце и Дильдор неожиданно пробудилась жажда жизни.
Однажды, устав от беготни на большом приеме у Хадичи-бегим, Дильдор отдыхала одна в своей комнате. Вдруг в окне появилась физиономия старой гадалки, похожая на страшные лица, которые видишь в кошмаре.
— Это ты, Дильдор? — спросила старуха, пристально глядя на девушку воспаленными глазами.
— Да, я. Разве вы меня первый раз видите? — равнодушно ответила девушка.
Через минуту гадалка вошла в комнату и присела рядом с Дильдор.
— Дай руку, погадаю.
Дильдор удивилась любезности старухи. Эта ловкая женщина получала от Хадичи-бегим за каждое гадание целые узлы платьев, но никогда не гадала невольницам, несмотря на все их мольбы. «За каждое слово — динар», — говорила она, и все прикусывали языки.
Глаза девушки заблестели, она быстро протянула руку. Обычно старуха, гадая, таращила на человека воспаленные глаза, а прежде чем сказать что-либо понятное, болтала всякий вздор. Теперь же она схватила руку Дильдор и быстро зашептала:
— У моей доченьки есть возлюбленный, посланный богом. Богатырь, подобный Рустаму. Он, словно Меджнун, блуждает в нашем городе и ищет свою Лейли.
— Что вы говорите, бабушка! — бледнея, промолвила Дильдор.
— Помолчи. Ты знаешь Арсланкула? Дильдор, задрожав всем телом, вырвала свою руку.
— Опомнись, что случилось? — прохрипела старуха.
— Каждое ваше слово — правда, — прерывающимся голосом сказала Дильдор.
— Я всегда верно гадаю, — ответила старуха.
— Нет, бабушка, вы знаете Арсланкула. Это негадание.
— Говори тише, — испуганно вытаращила глава старуха.
— Когда вы видели Арсланкула? Где? Что он сказал? Он здоров? — Дильдор, вне себя от радости, готова была обнять отвратительную старуху.
— Ты с ума сошла! Где ты находишься? — Гадалка гневно встряхнула Дильдор и, поднявшись, прикрыта окошко.
Потом шепотом рассказала, что Арсланкул приходил к ней домой и со слезами просил ее сообщить Дильдор, — что он в Герате, живет в квартале Кудук-Баши, у своей тетки.
— Бабушка, дорогая! Будь у меня все сокровища мира, я бы не пожалела их для вас, — плача, говорила Дильдор. — А еще что он сказал? Моя бабушка, наверно, умерла… А про отца он ничего не говорил? Письмеца вам не дал?
— Письмеца? Язык в тюрьму приведет, письмо — на виселицу, дочка. Я остерегаюсь брать такие вещи. Не плачь. Вечное перо записало твою судьбу и судьбу твоего милого в разных книгах. Все это — воля аллаха.
Я тоже осталась на всю жизнь без пары. Прощай, красавица! — Старуха поднялась с места.
— Не уходите, бабушка. Я поведаю вам свое горе, а вы передайте Арсланкулу, — умоляла Дильдор, хватая крючковатую руку старухи-
Гадалка испуганно оглянулась и сердито сказала; — Довольно, довольно! Я и так знаю все твои горести. Решила раз в жизни сделать доброе дело — приняла на себя муку. Берегись, никому ни слова. — И старуха торопливо вышла.
Не в силах сдержать волнения, Дильдор с бьющимся сердцем опустила голову на подушку. «Не забыл! Дорогой мой! — думала она. — Будем ли мы когда-нибудь жить и страдать вместе? Сколько лет он был в этом городе, возле меня. Каким образом он встретился со старухой? Что он сейчас делает? Наверное, ищет способа повидаться со мной. Только бы он, по простоте, не пустился с горя на рискованное дело и не подверг свою жизнь опасности».
Добрые вести, принесенные старухой, развеяли мрачные мысли Дильдор. Теперь она уже не думала о смерти. Весь мир как будто стал иным — светлым» радостным. Даже гнусная, жадная гадалка казалась теперь Дильдор благородной, святой женщиной, точно Биби-Фатима,[92] дочь пророка, которая в день воскресения поведет всех женщин в рай.
Девушка каждый День ждала прихода старухи. Каждую минуту она с нетерпением ожидала новых вестей от своего милого. Но старуха бесследно исчезла. Дни тянулись, как годы.
О, если бы можно было подвязать крылья и полететь к возлюбленному! Иногда Дильдор радовалась, как ребенок, иногда сидела с бьющимся сердцем, отдавшись страшным мыслям.
На десятый день старуха появилась в гареме. Дильдор радостно встретила ее во дворе. Вокруг было много народу, и девушка уголком глаза поманила гадалку в сторону, но старуха, насмешливо скривив губы, направилась прямехонько ко дворцу Хадичи-бегим. У Дильдор упало сердце, но она попыталась утешить себя: «Старуха, наверно, хитрит». Дильдор решила подождать, пока гадалка выйдет из дворца. Через час она увидела вдали старуху. Несмело следуя за ней, Дильдор тихо спросила:
— Бабушка, вы видели его? Что он сказал?
— Видела. У него дурные мысли. Я не хочу переносить от вас вести и попасть в беду, — колючим, как шип, голосом ответила старуха, ускоряя шаги.
— Бабушка, — милая, что за дурные мысли? Скажите ради бога! — с тоской взмолилась девушка.
— Не спрашивай. Скорей камень заговорит, чем я, — не оглядываясь, бросила старуха.
Дильдор едва не лишилась чувств. «Дурные мысли… Что хочет сказать старуха? Арсланкул либо просил о свидании со мной, либо говорил, что хочет выкрасть меня отсюда». Дильдор испугалась за Арсланкула.
Она побежала вслед за удалявшейся старухой.
— Бабушка, — прошептала она, — если увидите его, скажите, — пусть не замышляет дурного.
Старуха оскалила зубы и кивнула головом. С этого дня одна мысль владела девушкой: «Или умереть, или соединиться с милым». По ночам она, не смыкая глаз, строила планы. Придумав что-либо, она через минуту уже отказывалась от своей мысли, ибо в осуществлении плана, казавшегося таким удобным, возникали непреодолимые препятствия. Наконец, устав думать, она приняла твердое решение.
Через несколько дней, ровно в полночь, Дильдор высунула из-под одеяла голову. Девушки крепка спали. Кроме их дыхания, не было слышно ни звука, ни вздоха. Дильдор бесшумно оделась в темноте. Достала кинжал, который положила под подушку вечером, когда стлала постель. Этот кинжал она нашла в покоях Хадичи-бегим после одного приёма, на котором присутствовали также и мужчины. «Наверное, его уронил какой-нибудь сын везира или бека», — подумала тогда Дильдор и на всякий случай припрятала кинжал.
Натыкаясь в темноте на стены, девушка дошла до дверей, но тут вдруг остановилась и оперлась о косяк. Сердце ее разрывалось. Она покидала подруг, с которыми столько лет вместе жила, вместе страдала. Страницы прожитой с ними жизни, записанные кровью её сердца, одна за другой проходили перед ее глазами, Дильдор могла поделиться своей тайной почти со всеми подругами. Она верила им, но боялась, что подруги будут удерживать ее от опасного шага. Теперь Дильдор с грустью думала: «Почему я не предупредила хотя бы некоторых из них? Жаль, нельзя зажечь свечу и перецеловать их всех». Горе душило девушку. "Прощайте, мои подружки, печальницы мои, — прошептала она. — Если умру, вспоминайте иногда. Дай вам господь долгую жизнь, пошли—вам светлые дни!»
