Алекс Ратерфорд - Владыка мира
– Самое прямое, повелитель. Шииты полагают, что Коран разрешает другой, упрощенный вид брачного союза – мута. Человек может заключить такой союз с любым числом женщин, независимо от их вероисповедания и без соблюдения любой церемонии…
– Это ересь, ни один правоверный не поступит так, – прервал его шейх Ахмад, сердито качая головой.
– Возможно, что не ересь. В Коране есть один стих – я покажу его тебе, – который допускает такие брачные союзы. Они распространены в Персии…
– Да, и преступные обычаи той нечистой земли придут и к нам. Я слышал, что владельцы наших больших постоялых дворов теперь предлагают жен-мута торговцам на ночь, поощряя их оставаться на ночлег. Это не что иное, как оправдание проституции!
Шейх Ахмад продолжал бушевать, но Акбар больше не слушал. Предложенное шейхом Мубараком его заинтересовало, и он захотел разузнать об этом подробнее. Если окажется, что Коран действительно разрешает человеку иметь много жен, то это можно использовать в противостоянии взглядам правоверных уламов – он не позволит им препятствовать осуществлению его замыслов. Однако слова Мубарака вызвали в нем и более глубокий отклик. Шииты, сунниты, индуисты, христиане – разве не все они ищут те же самые непреложные истины, непреходящие вещи в этом шатком мироустройстве? Обряды, которые они предписали, правила, которым они следовали, – все это далеко от подлинного. Сорвать все это – и что останется, кроме простых исканий человека, который желает общаться со своим Всевышним и жить лучшей жизнью?
Внезапно заметив, что шейх Ахмад прекратил разглагольствовать и теперь все ждут, что он ответит, Акбар поднял руку.
– Вы можете идти. Я обдумаю то, что услышал. Шейх Мубарак, тебя я попрошу прийти ко мне завтра, и мы продолжим этот разговор. Но позвольте мне объяснить одно. Я – падишах, и тем самым являюсь тенью Всевышнего на земле. Я один решаю, как мне жить. Я не потерплю вмешательства и не намерен просить чьего-либо позволения для своих решений.
Уламы ушли. Акбар какое-то время сидел, погруженный в размышления, но через несколько минут Джаухар шепнул ему:
– Повелитель, во дворец прибыл незнакомец… по совпадению, из той самой страны, о которой мы только что говорили, – из Персии. Он просит, чтобы ты его принял.
Акбар собирался сказать, что устал и у него нет желания видеть этого человека, когда Джаухар добавил:
– Он хочет поведать кое-что примечательное, повелитель, и он не простой странник.
Акбар подумал. Сейчас ему хотелось проехаться, отправиться на прогулку. Скачка галопом по пустыне развеяла бы его грустные думы, но пока что для этого было еще слишком жарко.
– Очень хорошо, впусти его.
Десять минут спустя к одному из балконов был приведен высокий худой человек. Его темно-лиловые одежды висели на истощенном теле, а на пальцах не было ни одного кольца.
– Можешь подойти. Кто ты такой?
– Меня зовут Гияз-бек. Я – персидский дворянин из Хорасана. Мой отец был придворным шаха, и моя семья связана с семьей персидского шаха династическими узами.
– Что привело тебя в мой дворец?
– Страшная хворь напала на мои посевы. Хлеба погибли, мои долги росли, а я и моя семья скатились в нищету. Я слышал о многих персах, которые бывали в Фахтепур-Сикри и нашли здесь благополучие. Поэтому я решил привезти свою семью в Индостан и предложить тебе свои услуги.
Гияз-бек остановился и вытер рукой глаза, под которыми пролегли тени, темные, как синяки от ударов. Его голос был глубок и мелодичен, и он говорил на правильном персидском языке с изяществом придворного, каковым он, по его утверждению, и был. И хоть одежда его обносилась, держался он как человек, более привыкший повелевать, чем искать расположения. Акбар разглядывал его с растущим интересом.
– Повелитель, хоть я сейчас и выгляжу совсем как бродяга, но лишь тяготы пути привели меня в такой вид. Я одет не в лохмотья единственно потому, что мой друг-перс – один из ученых твоей библиотеки – дал мне чистые одежды. Ты сейчас, должно быть, испытываешь желание приказать убрать такое убогое создание, каким я стал, с глаз долой, но я прошу тебя сначала услышать мою историю.
– Я слушаю.
– Я благополучно переправил свою жену, которая вот-вот ожидала рождения ребенка, и своего маленького сына Асаф-хана через реку Гильменд из Персии. Тогда-то и начались наши несчастья. Дорога в Индостан лежит через дикую, пустынную и гористую местность.
– Я знаю. Мой отец однажды чуть не лишился жизни, проделав этот путь. Как вы выжили?
– Чтобы сберечь свою семью, я присоединился к крупному каравану, но из-за хрупкого здоровья жены и оттого, что у нас были плохие мулы, мы отстали. Однажды ночью в сумерках, когда мы спускались по узкой тропе, с крутого склона каменистой горы прибежали бандиты и напали на нас. Они забрали все, что у нас было, кроме старого мула, на котором ехала моя жена, – его они оставили, как они сказали, «в пользу бедных». Мы отчаянно спешили, стараясь догнать караван, но уже стемнело, и мы были вынуждены остановиться на ночь у подножия холма, который дал нам некоторую защиту от непогоды. Это был конец осени, и с гор уже дул холодный, пронзительный ветер. Той ночью – возможно, испытав потрясение от нападения, – моя жена родила дочь.
– То есть после всех ваших страданий Всевышний проявил милосердие…
Широкоскулое лицо Гияз-бека осталось серьезным.
– Мы радовались и дали ей имя Мехрунисса, «Солнце среди женщин», потому что ее рождение озарило светом тьму нашей жизни. Но наше счастье было недолгим. Наутро в холодном рассвете мне пришлось признать настоящее положение вещей. Мы голодали и остались без крыши над головой и поддержки. Дальше идти с ребенком было нельзя. Я взял Мехруниссу из рук своей изможденной жены, которая была едва жива, и положил ее среди корней высокой ели. Я молился, чтобы она умерла прежде, чем ее найдут шакалы или другие дикие хищники. Я даже думал – признаюсь в этом – задушить ее сам, но это слишком большой грех. Я медленно шел прочь, а тонкий плач моей дочери, отзываясь эхом в моих ушах, проникал мне в самую душу…
Гияз-бек затих на мгновение, будто вновь переживая эту ужаснейшую из дилемм. Акбар живо представил обезумевшего отца, обвеваемого студеными ветрами, который видит впереди лишь смерть и безнадежность. Смог бы он сам оставить одного из своих сыновей при таких обстоятельствах? Как будто мысль о детях сама по себе имела некую магическую силу, Акбар вдруг заметил, что здесь Салим, что он стоит, наполовину спрятавшись позади столба из песчаника в зале под ними, и внимательно слушает.
– Продолжай, Гияз-бек, – сказал он.
Неожиданно лицо перса смягчила улыбка.
– Но нам, смертным, не дано знать замыслы Всевышнего, и по какой-то причине он сжалился надо мной. Персидский торговец, с которым я говорил – он был также из Хорасана, – заметил наше отсутствие, когда караван остановился ночью. Он знал о положении моей жены и предположил, что ей, возможно, настало время родить. С рассветом он и двое его слуг возвратились для поисков. Чудом он наткнулся на нас, когда мы пытались перейти поток вброд.
Когда я рассказал ему о своей дочери, он сразу предложил мне одну из лошадей своих слуг. Я поскакал назад – на самом деле, мы не успели далеко уйти от того места – и молился, чтобы Мехрунисса была еще жива. Услышав ее крики сквозь ветер, я понял, что мои молитвы были услышаны. Она была цела, но очень замерзла, губы у нее почти совсем посинели. Я взял овчинную попону и завернул в нее дочь. Через некоторое время я увидел, что в ее крошечном лице снова появилась жизнь, и с того момента ко мне вернулась надежда.
Торговец, который помог нам, остался нашим другом, настоящим благодетелем для нас; он дал нам еду и позволил нам ехать в одной из его арб, пока четыре дня назад мы не увидели твой большой город Фатехпур-Сикри, стены которого возвышались перед нами, и наши сердца исполнились радостью… Но я отнял уже достаточно твоего времени, повелитель. Если ты сочтешь нужным найти для меня какое-либо скромное дело при твоем дворе, то обретешь в моем лице преданного и благодарного слугу.
Акбар тщательно изучал стоящего перед ним высокого, изможденного человека. Он не сомневался в правдивости рассказа перса о трудностях и опасностях, с которыми он столкнулся. Человек выглядел действительно измученным, что соответствовало его словам. Но с другой стороны, был ли этот учтивый человек, который говорил так складно, тем, кем казался? Почему Гияз-бек решился отправиться с маленьким ребенком и беременной женой в путешествие, очевидно, обещавшее быть столь опасным? Желание избежать бедности, надежды на новую жизнь – все, что он так благовидно описывал, может оказаться ложью. Возможно, что-то еще вынудило его сбежать – преступление или мятеж…
