Владимир Возовиков - Эхо Непрядвы
- Ну-ка, ну-ка, што там у вас? Пошли - расскажешь. - Тупик взял горячую руку женщины и провел в темную гридницу, едва озаренную светом месяца, дробящегося в слюдяном окошке. В порыве искреннего участия Тупик забыл, что он не поп, не монах, закаленный в воздержании и молитвах, чтобы наедине да в темной комнате исповедовать молодую женщину, которая ему нравилась. Едва за ними затворилась дверь, будто искра проскочила из руки в руку, и он сам не помнит, как Настена оказалась в его объятьях… Но в тот вечер большего не случилось. Только остался в памяти шепот: "Сокол мой, Васенька. Неужли не видишь - сохну я по тебе, с того дня, как увидала… Стыдно, а говорю. За Михаила пошла, чтоб только с тобой рядом… Да лучше б служанкой взял, помощницей Василисы, чем с постылым жить…"
Ему вдруг стало стыдно: Мишка на службе, а начальник с его женой хороводится. И Дарья за стеной спит… Слегка отшатнулся, но руки ее не выпустил.
- Ведь муж он тебе, законный. Сама пошла…
- Муж! - Настена зло всхлипнула. - Чурбан постылый… Ему лишь одно от меня надо: побольше ткать да прясть. Только и разговоров - как он свой дом поставит, хозяйство заведет, денег накопит да откроет лавку.
- Мишка? - удивился Тупик и тут же прикусил губу, вспомнив некоторые ухватки дружинника. - А разве плохо своим домом жить? Многие кметы так живут.
- Да рази про то я, Василий Андреич? Я-то ему - вроде рабы дармовой. И зачем женился?.. Да и не нужны мне его ласки…
Тупик заговорил, едва справляясь с собой:
- Глянешься ты мне, Настена, ой как глянешься. Но што делать? Мы ж не басурмане, и не мог я взять вторую жену. Ступай-ка нынче спать, ступай. Может, к лучшему пойдет у вас…
Утром он увидел ее возле колодца. Дружинники после ночной службы поили коней из большой дубовой колоды. Настя набрала воды. Тупик невольно залюбовался ею - словно пушинку, несла на одном плече коромысло с тяжелыми деревянными ведрами. Он поймал ее вопросительно-виноватый взгляд, румянец залил щеки женщины - та же она, что явилась однажды зимним вечером на крестьянском подворье, только на голове бабий волосник вместо короны сплетенных темно-золотистых волос. Тупик поприветствовал дружинников, оборотясь, проследил, как Настена поднималась на высокое крылечко, напрягаясь под свободной рубашкой всем крепким станом, с улыбкой сказал Мишке:
- Женку мы тебе высватали на загляденье. Такую лишь на руках носить, миловать да лелеять.
Мишка удивленно посмотрел на начальника.
- Ха! Не хватало баловать. Баба, она и есть баба. Да ишшо деревенская. Одначе, Василий Андреич, коли службы нет, мы до вечера спать завалимся.
Глядя в широкую Мишкину спину, подумал со злостью: "Сукин ты сын, однако! Не стоишь ты этого сокровища". Ему взаправду было досадно - словно обманул кого-то и сам обманулся, - но сильнее досады захватывало другое: Настена так близко - и что им двоим до Мишки Дыбка, которому теперь всего дороже сон?
Двор опустел, лишь у скотного сарая старая птичница кормила кур. Поодаль яростно дрались два красно-рыжих петуха, не обращая внимания на зерно и настойчивый зов хозяйки. Тупик обходил конюшни, амбары и клети. Дворского у него не было, за порядком приходилось следить самому, но сейчас мало что видел.
Настена снова вышла к колодцу, и он окликнул ее.
- Ай, Василий Андреич?
- Отнесешь воду, Настена, зайди в оружейную клеть, поможешь мне.
Она кивнула, наклонила голову, и Тупика всего обняло жаром.
Оружейная клеть примыкала к глухой стене дома, ее закрывали разросшаяся бузина и черемуха. Здесь хранились старые щиты, рогатины, топоры, копья, которые еще могли пригодиться, а также разная охотничья снасть. Тупик отпер тяжелую дверь с хитроумным внутренним замком, вошел в сухой теплый сумрак. В узкое оконце вливался приглушенный листвою дневной свет; отточенное железо, развешанное на стенах, едва поблескивало; в углах трепетали тревожные синие тени. Тупик сел на широкую лавку, застеленную медвежьей полстью, прижал руку к горящему лицу. "Что делаешь, Васька, что творишь!" Легко, словно листья, прошелестели шаги в отворенной двери. Она стояла перед ним, опустив руки вдоль тела, смотрела на него, и глаза ее были - два озера, которые не переплыть.
Он запер дверь, шагнул к женщине, бережно коснулся ее плеч. Не отстранилась, не сказала слова, только смотрела.
- Настенька…
Потом ее скинутая рубашка и влажное тугое тело снежно белели на темной медвежьей шкуре, взгляд из-под приспущенных ресниц снова и снова звал, и Васька забывал, что их обоих могут хватиться в доме, станут искать - он словно заблудился в диком, знойном лесу, зачарованный чудесной силой, и никто уже не выведет из колдовского царства. И вдруг - как удар: "Дарья!.."
Он встал, неверными пальцами застегнул рубаху. Не глядя на женщину, глухо сказал:
- Прости меня, Настенька…
Выскочил из клети, даже не притворив дверь. На дворе по-прежнему было тихо, в жарком воздухе сонно жужжали мухи - ничто не изменилось вокруг, ничто, кроме самого Васьки Тупика. Он быстро взнуздал и оседлал Орлика, который обрадованно тыкался мордой в плечо хозяина - странно, что Орлик еще любит его.
- Далеко ли, Василий Андреич? - окликнул с крыльца старый конюх.
- К вечеру ворочусь, - ответил уже из-за ворот.
Он ускакал верст за десять вверх по Яузе и, пустив коня на луг, сел над омутом, стараясь не думать, как теперь вернется домой, войдет к жене, посмотрит ей в глаза. Он знал, что любит свою Дарьюшку, нет у него на свете никого ближе ее, и вот ведь сотворилось такое. А скольких можно любить сразу?.. Никакого врага не боялся Васька Тупик, теперь боялся себя. И на исповеди придется рассказывать попу… Промолчать нельзя - перед богом не солжешь. И с Мишкой каждый день встречаться. Да не с умыслом ли высватал Мишке красивую девку, которая тогда, зимним вечером, сразу приглянулась самому Тупику? Он больше всего испугался этой мысли. Нет! Только пожалел, доброго мужа хотел ей - не было иного умысла! А сомнение точило.
Студеная вода ключевой заводи немного успокоила Тупика. Он решил: Мишку - отселять. Купить ему дом подальше. Но вспоминалось тугое, сильное, послушное тело Настены, распростертое на пушистой темной полсти, ее горячие руки, нежный шепот и стон - Ваську охватывало пламенем, готов был снова и снова переживать случившееся. Что же это такое?.. Видно, нельзя им жить рядом. Найти бы повод и передать Мишку в другую сотню…
Вернулся Тупик затемно, по-воровски прошел в свою горницу и лежал без сна почти до зари. Утром, слава богу, вызвал Боброк и велел собираться в поход. Настену он больше не видел, а когда прощался с Дарьей, такое раскаяние, жалость, такая безмерная вина перед женой охватили Тупика, что едва не признался во всем. Даже не подумал - мог признанием погубить ее и будущего ребенка. По счастью, в светелке находилась Арина - жена Алешки Варяга.
Да, привез-таки Алешка свою звонцовскую зазнобу с трехмесячным сынишкой погибшего куликовского ратника. Еще раньше приехала к Микуле молодая вдовушка Марья с двумя детишками. Весело стало в доме Тупика на половине "детей боярских". Его дружинники - счастливые люди. Счастливые и святые - не чета начальнику.
А Дарья что-то чувствовала - не завязалось у нее сердечных отношений с Настеной. Только было подружилась с Анютой - ту взяла к себе в терем княгиня Елена Ольгердовна, обещала помочь в розыске родных. Хорошо, что приехала Арина…
С самого начала боярыни не приняли Дарью в свой круг. За спиной Тупика поговаривали: свалял он дурака с женитьбой. Мог бы и боярышню взять, после того как получил высшее воинское отличие - золотую гривну и немалое поместье. Боярин Морозов, раздосадованный тем, что Тупик переманил из его вотчины доброго работника с семьей, заявил прилюдно: "Сам из грязи вышел - и жену оттуда взял. Зря государь таких голодранцев возвеличивает, они только мужичий дух разводят в Кремле". Взбешенный Тупик встретил Морозова в детинце, ухватил за грудь.
- Ты, Иван Семеныч, видно, забыл, што дед твой у князя суздальского конюшни чистил. От меня хоть конским потом пахнет - то пристало воину, - от тебя же несет мочой и навозом. Еще скажешь непотребное слово о женке моей, я тебя вот этим мечом обратно в навоз и отправлю.
Боярин осатанел. Крикнул своим холопам, чтоб схватили Тупика, но слишком знаменит был молодой княжеский сотский и страшен в гневе: изрубит - не задумается. Не посмели. Боярин кинулся к государю. Тот сгоряча велел вызвать сотского, чтобы сорвать с него дорогую награду да засадить под караул, но кто-то из воинов успел предупредить Боброка-Волынского, чей терем стоял подле великокняжеского. Тот сам пошел к Димитрию, и скоро Морозов вылетел из терема как ошпаренный, отстегал своих холопов плетью и ускакал домой. Боброк позвал Тупика к себе, остерег: "Ты, Василий Андреич, поберегись теперь. От Морозова всего можно ждать. Будь моя воля, давно бы его с Москвы выпер, но Димитрий Иванович дорожит им. Он, змей, и пользуется". Тупик усмехнулся:
