Георгий Марков - Старый тракт (сборник)
Потом под вечер ездили на наблюдательный пункт у самой границы. Близился уже вечер, и небо было розоватым. Была хорошая видимость. Сбоку дымился Отпор, а дальше за проволокой лежал город Маньчжурия. Над линией границы тишь и спокойствие. По железной дороге прошел паровоз с двумя вагонами из Отпора в Маньчжурию. Вдоль проволочных заграждений проехали верхом пограничники. Под сиянием вечернего солнца они напомнили всадников из какого-то исторического романа о Древней Руси, прочитанного в юности. В небе плавал с величественным спокойствием орлан: для него не существует границ.
Граница. Кроме безмолвия и местами взрытой плугом земли, здесь ничто об этом не напоминает.
Стемнело. В Маньчжурии сверкнули огоньки и тут же загасли.
— Смотрите, какие японцы стали обходительные — огней не зажигают, — сказал полковник, указывая рукой за рубеж. — Недавно по всей границе ввели полное затемнение. А в 1941–1942 годах, до разгрома немцев на Курско-Орловской дуге, держали себя нагло, каждый свой гарнизон напоказ выставляли. Притихли.
24 апреля
Ночью передали, что войска Жукова с востока, а войска Конева с юга ворвались в Берлин.
Исторический день! Великое событие! А сколько стоило это? Миллионы человеческих жизней и неисчислимое горе.
3 мая
Свершилось!
Ночью радио передало сообщение о полной капитуляции берлинского гарнизона и о взятии советскими войсками Берлина.
Сообщение передали на рассвете. От расцветшего багульника, стоявшего в банке на окне, струился розовый свет.
7 мая
Уезжаем с И. Луговским на границу, на учения. Войска будут отрабатывать способы взламывания и преодоления укреплений обороны противника.
Приближается наш час!
9 мая
Приехали в воинскую часть. Рано утром торопимся с И. Луговским в столовую. Навстречу полковник Тагиров. Здоровается с нами. Он протягивает руку, говорит:
— Поздравляю с праздником!
— С каким?
— С Днем Победы. Германия полностью капитулировала.
Мы принялись горячо, со слезами радости на глазах поздравлять друг друга.
Сколько раз за эти годы каждый из нас мысленно представлял этот час! Большое счастье дожить до него!
14 мая
В городке размещен КП учений. Ежедневно возвращаемся из подразделений, справляемся о ходе учений, консультируемся по материалам газеты.
Все новые и новые эшелоны прибывают на все разъезды «Маньчжурки» с Запада. Идет стремительное накопление сил.
20 мая
Дежурю. Над Читой занимается рассвет. В стране мир. Нет больше сводок Совинформбюро и ночных приказов Верховного Главнокомандующего.
Мир!.. Но все, что совершается здесь, у нас, чревато новыми военными событиями. Надо подготовить себя ко всему, чтобы не оказаться в растерянности.
23 мая
«Забайкальцы, пробил наш час!» Такая статья вырисовывается в случае возникновения на Востоке военной ситуации.
Пять часов утра. Пасмурно. Идет дождь над Читой. Дежурю по номеру.
Изредка выхожу на редакционный балкон освежиться утренней прохладой. С балкона виден изгиб железной дороги. Эшелоны с людьми и техникой следуют один за другим — чуть ли не впритык. И все на Восток и на Восток. События приближаются неотвратимо.
31 мая
Мир входит в сознание людей не просто. В редакции получено письмо: «Как понимать слова Сталина о начале мирного периода развития?» Слышится в этом отголосок: да точно ли, что война окончилась?
Дожди омывают сопки, окружающие Читу. Под окном редакционной комнаты трепещет от ветерка молодой тополевый лист. Крупные капли скатываются с деревьев и растворяются в земле, уже чуть покрытой травкой. Странно… Почему-то эти листочки, капли, ветерок, небо в облаках навевают чувства тревоги и тоски. Тревогу? Какую? Тоску? О чем? Неизъяснимо…
Вспоминается детство, тайга, деревня, и начинает манить куда-то, в какую-то неведомую даль…
В последние дни много думаю о повести на материалах поисков в Сибири слюды. Интересный исторический материал и не менее интересный материал современный. Слюда нужна была в войну, как хлеб, многие виды вооружения не могли обойтись без нее. Слюда вместе с броней служила нашим людям.
2 июля Над Читой гроза. Блещет молния, гром бьет по макушкам сопок. Сотрясается и наше большое здание. Смотрю неотрывно в окно. Нет сил отвести глаза. И от чего отвести? От тополей. Гнутся ветви, скрипят стволы. Лист готов в любой миг сорваться и улететь. На улицах пустынно. Нет-нет, промелькнет прохожий под зонтом или плащ-накидкой. Казалось бы, что в этой картине притягательного? Ан нет. Что-то завораживает, держит у окна, более того, рождает зуд в руке, хочется взять перо и писать обыкновенно о самом обыкновенном.
9 июля
В субботу вернулся из командировки. Был у летчиков, у пехотинцев, встречался с зенитчиками, оберегающими тоннели.
Уезжал из Иркутска в тихом, спокойном настроении. А. была в синем костюме с белой косынкой на плечах. Долго друг другу махали руками: она с площадки перрона, а я из вагона.
Получасом раньше простился с дочкой во дворе. В соломенной шляпке, с косичкой на затылке, она почему-то необычно была безразличной к моему уходу. Родные мои, когда же я снова увижусь с вами? Ощущение такое, что расстался с ними надолго.
И вот Чита. Тут захватили и вести и слухи. Впереди полная неизвестность.
Около четырех дня вызвал полковник, редактор газеты. Разговор о предстоящих делах. Характер работы ясный: быть в войсках. Условия тоже известны: пока максимум готовности, а затем максимум знания о событиях.
16 июля
Третий день в Монголии. Берега реки забиты войсками. Кочую от одной части к другой. Прибывшие с Запада фронтовики встречают с интересом, расспрашивают, как тут жилось в эти неповторимые годы. Удивляются нашему долготерпению.
— Четыре года терпеть, не снимать руки с гашетки! С ума посходить можно!
Случалось. Случалось и такое.
Ну, скоро распрямится наш солдат-забайкалец, покажет свою удаль и хватку…
Предстоящее вселяет волнение, но не робость, не страх. Что ж, вот и сбылось то, что ждалось четыре года.
21 июля
Возвращаюсь в Читу. Едем в теплушке товарного поезда. Я не один. Поступил приказ вернуться: И. Луговскому, Б. Костюковскому, М. Гордиенко, сотрудникам татарских и казахских газет. Причина отзыва не ясна. Гадаем, как можем, никто не сомневается, что на днях будем возвращаться назад.
Исполнилось четыре года моей службы в Красной Армии. Начался пятый. Может быть, он будет последним?
23 июля
Пишу эти строки в теплушке. Поезд стоит на разъезде второй час. Вокруг простор. Горы, леса. Извилистой лентой убегает к горизонту Ингода.
Раздумываю над обстоятельствами своей жизни. От судьбы не уйдешь. Впереди война — это очевидно.
Мой девиз теперь: будь готов ко всему.
26 июля Задержался в Чите на несколько дней. Догадываюсь: к приказу о моем отбытии из Читы снова последуют уточнения.
27 июля
Вхожу в кабинет секретаря редакции П. Файерштейна. Он ко мне навстречу с телетайпной лентой:
— Предъявлен нашими союзниками и Чан Кайши ультиматум Японии о безоговорочной капитуляции.
Все стало мне ясным. Бывают известия, похожие на ночную молнию. Вспыхнет, и все как на ладони. Иголку и ту на земле заметишь.
31 июля
Всю ночь лил дождь. Идет он и сейчас. Сыро вокруг, сыро над землей. Торопимся с В. Шерговым на станцию Чита Первая. Приближается эшелон демобилизованных солдат с Запада. Будет митинг. Нам поручено дать в номер свой отчет.
…Пока ехали по тряским улицам Читы Второй и Первой, по магистрали промелькнули длинные составы… танки задраены в брезентовые чехлы. На чехлах белеют надписи: «Срочно! Уборочная!»
6 августа
Около восьми часов вечера встретил в коридоре редактора газеты полковника М.Ф. Мельянцева. Он только что с аэродрома. Прилетел из Монголии.
— Зайдите ко мне.
Я вошел вслед за ним в кабинет, и он без малейших промедлений объявил приказ:
— Немедленно отправляйтесь на склад: получайте вещевое довольствие, продпаек, оружие. Приказ спущен. Завтра утром выезжайте в передовой отряд. Вручается вам автомобиль «виллис» с водителем Балдиным, который будет обслуживать вас весь период боевых действий. Ясно?
— Слушаюсь.
7 августа
Еду на новом американском «виллисе». Солнце палит нещадно, и тент, растянутый над машиной, пылает жаром.
Уточнилось и направление. Еду в самый крайний угол Восточной Монголии — в Югодзирь, куда уже передвинулись части 17-й армии.
