Юзеф Крашевский - Борьба за Краков (При короле Локотке)
В то время когда Мартик, несколько успокоившись, не предчувствовал ничего дурного, еврей Левко уведомил его утром, что в этот день Гамрота будут судить, а после суда сейчас же казнят. Не теряя времени, Мартик побежал в город и потянул за собой духовника княгини, но распоряжения войта и послушание лавников и городского управления сделали то, что на рынке, куда они прискакали галопом, была такая толпа и такая страшная давка, что не было возможности пробраться вперед.
Ксендз Станко для скорости сел на коня и взял с собой княжеского герольда со знаменем, приказав ему махать им в воздухе, трубить и призывать народ к вниманию: но все эти меры не привели ни к чему.
Жадная до кровавых зрелищ чернь залила огромной волной весь рынок, оставив в середине пустое пространство.
Они видели издали, как оруженосцы вывели бедного Гамрота со связанными позади руками; за ним шел палач Грегор с засученными рукавами и пуком розог в руках. Двое помощников уже хлестали прутьями по окровавленным плечам и гнали перед собой виновного, который, как говорили кругом, должен был три раза обежать рынок под ударами розог, прежде чем свершится над ним последняя кара.
Ксендз Станко, явившийся послом от княгини, напрасно добивался, чтобы его пропустили. Густая толпа народа заняла дорогу от замка, и невозможно было пробраться сквозь нее, как будто эти люди были глухи и не слышали окриков. Тут же стояли возы и лежали целые груды бревен, как будто намеренно преграждавшие путь.
Уж в третий раз преступник, которого тащили на веревке, обегал рынок, падая от изнеможения на колени, а жестокая чернь рукоплескала и одобрительным окриком поощряла это кровавое мучение осужденного. Наконец ксендз Станко пробрался вперед, громко крича, что несет милость осужденному от княгини и что он должен видеть войта. Войт из окна ратуши наблюдал, как истязали его врага. Ксендз Станко напрасно добивался прекращения наказания.
Тогда оскорбленный в своем достоинстве духовного лица и посла княгини Станко крикнул, что княгиня требует милости для виновного.
Альберт выслушал его холодно и даже с оттенком пренебрежения.
— Какой же от меня ожидают милости? Ведь этот негодяй не был приговорен к смертной казни. Вот только высекут хорошенько этого разбойника, от которого не было покоя в городе ни мещанкам, ни честным женщинам, и выволокут на конях за ворота, чтобы он не смел больше здесь показываться.
Ксендз Станко хорошо знал, что способ изгнания из города при помощи коней, к которым привязывали осужденного, в большинстве случаев кончался удушением и смертью; поэтому он стал усиленно упрашивать и требовать, чтобы наказание розгами было тотчас же прекращено. Но прежде чем войт успел нехотя согласиться на это требование, на другом конце рынка, напротив костела Девы Марии, помощники палача, вскочив на коней, привязали к ним веревкой Гамрота, обливавшегося кровью и едва державшегося на ногах, и потащили, как труп, на глазах возмущенного и призывавшего Божий гнев на палачей ксендза Станко.
Городские советники, окружавшие войта, казались такими же равнодушными к происходившему зрелищу, как и он сам. Ксендз Станко, в котором закипела вся кровь, обратился к ним и громко воскликнул:
— Смотрите и бойтесь, как бы в день Суда Божьего и вас также не выволокли за город!
И, подняв руку к небу, уже не глядя на них больше, Станко вышел, весь дрожа от гнева и сострадания.
Мартик, который расстался с ним у входа в ратушу и оставался на коне, пробрался сквозь толпу в тот момент, когда палачи тащили бесчувственного Гамрота на Флорианскую улицу. Вынув меч из ножен, Мартик взмахнув им, принудил их остановиться и одним ударом перерезал веревку.
Тут как раз прискакал слуга войта из ратуши с приказанием отвязать осужденного и выбросить его за город, избавив от дальнейших мучений.
Связанный, разбитый, покрытый кровью Гамрот лежал без движения. Палачи сошли с коней и хотели уже схватить его, но Мартик, держа над ними обнаженный меч и грозя рассечь им головы, принудил их отступить.
— Княгиня-государыня приказала взять его в замок! — кричал он. — Если он останется жив, вы успеете выгнать его. Не смейте дотрагиваться до него!
Подле Мартика очутились его оруженосцы и слуги из замка; они оттолкнули палачей, разогнали народ и, подняв Гамрота, обнаруживавшего еще слабые признаки жизни, понесли его в замок.
Подле них ехал Мартик с поднятым мечом в руке, не подпуская к себе никого. Правда, из ратуши неслись приказания вернуть Гамрота туда обратно, но Сула, угрожая мечом, твердо заявил, что всякий, кто осмелится подойти ближе, поплатится жизнью. Подозвав стоявшего в некотором отдалении герольда с княжеским знаменем, он приказал ему раскинуть знамя над лежащим, и под этой охраной спокойно продолжал свой путь в замок.
В Гамроте, измученном голодом и долгим сидением в тюрьме, а теперь жестоко избитом, еще тлела искра жизни. Люди того времени, лучше закаленные, больше и выдерживали, поэтому до тех пор, пока в человеке не угасло дыхание, можно было не терять надежды.
Добравшись до ворот Вавеля, Мартик почувствовал себя в безопасности, потому что сюда не мог попасть ни один городской служащий. Княжеские люди, вечно враждовавшие с ними, ни за что бы не пропустили людей войта. Тут же, у ворот, в горнице стражников Мартик приказал снять пострадавшего с носилок, попробовать привести его в чувство водой и перевязать. Но прошло немало времени, прежде чем несчастный открыл глаза и издал жалобный стон.
Весь он, с головы до пят, был заблит кровью, кожа на спине, рассеченная до костей, отпадала кусками. Даже те, что привыкли к ранам на войне, пугались, взглянув на него, потому что таких страшных ран никогда не видели.
Тотчас же послали за врачом Рацлавом, а пока все советовали, кто что знал, и делали, что могли.
Замковые служащие недружелюбно смотревшие на мещан, были вне себя от гнева на жестокость войта. Между тем в городе толпа была недовольна, что ей не дали досмотреть кровавого зрелища.
На радость всем, жаждавшим страшных впечатлений, нашелся другой преступник, стоявший под Пилатом и связанный по рукам и ногам. Это был убийца, отбывавший наказание у позорного столба, на виду у толпы, которая могла вдоволь глумиться над ним и бросать ему в глаза песком.
Городским Пилатом назывался столб с железным обручем. К нему привязывали виновного и выставляли так часто на целый день, а иногда и больше, на позор и издевательства толпы.
Двух менее виновных, избавив от наказания розгами, просто вывели на веревке вокруг шеи за город и запретили им под страхом смерти возвращаться назад.
Нескоро разошлась толпа после всех этих зрелищ по домам и пивным. Большая часть зрителей так же возмущалась самоуправством замковых служащих и вмешательством княгини, как в замке возмущались жестокостью мещан.
Герман из Ратибора, имевший на рыночной площади свой дом и с полным удобством наблюдавший из окна все происходившее, был очень не доволен вмешательством княжеской власти в городские дела.
— Оправится этот разбойник, — говорил он писарю Фричу, — а если будет жив, то уж покажет нам себя, потому что он дерзок, находчив и захочет отомстить. Палачи должны были добить его, потому что он заслужил смерть!
Павел с Берега, угрюмый и молчаливый, был в ратуше во время казни и не скоро вернулся домой. Он застал у себя Грету, которая уже знала все и пылала страшным гневом. Ей было жаль Гамрота, и она бранила Мартика на чем свет стоит за то, что тот сразу не успел спасти его.
Напрасно дядя нашептывал ей, что войт уж заранее так все подстроил, чтобы не пропустить ксендза, несшего милость от княгини. Грета стояла на своем и твердила, что Мартик должен был спасти того, кто пострадал из-за него.
Эта кара, примененная к Гамроту, была как бы вызовом замку. Альберт не достиг полного успеха, но он был уверен, что жертва не выживет. И тот, наверное, погиб бы бесславной смертью, если бы не каноник Рацлав, который приехал тотчас же к больному, сам осмотрел его раны, приказал обмыть их и залил бальзамом, секрет которого знал только он один.
Израненный Гамрот, пока его переворачивали с одного бока на другой, кричал, чтобы его оставили в покое, дали умереть спокойно, но его не слушали. Сделав перевязки, его отнесли в замок и положили в отдельной горнице, поручив заботам Мартика.
Оставив при больном своего Юргу, Мартик уже под вечер выбрался к Грете, чтобы оправдаться перед нею в том, что произошло, и обнадежить, что Гамрот, вероятно, будет жить.
Вдова приняла его на пороге, грозя кулаками и бранясь, но Сула, выдержав этот натиск, объяснил ей, как все было заранее подстроено, чтобы не допустить их в ратушу.
Она понемногу успокоилась, но продолжала грозить войту и его помощникам, а Мартик охотно вторил ей.
