Александр Дюма - Семейство Борджа
Около семи вечера, когда сумерки делают молчаливые церкви еще более печальными, четверо носильщиков и двое плотников перенесли труп в придел, где он должен был быть погребен, и сняв его с катафалка, опустили в гроб, последний приют его святейшества, однако оказалась, что гроб короток, и покойник уместился в нем, лишь когда ему подогнули ноги и буквально затолкали кулаками внутрь. После этого плотники накрыли гроб крышкой, двое носильщиков уселись сверху, дабы умять выступающие вверх колени, а другие принялись его заколачивать под шекспировские шуточки, которые часто бывают последней молитвой над телами сильных мира сего. Затем, как утверждает Томмазо Томмази, гроб поместили слева от главного алтаря под довольно невзрачную могильную плиту.
На следующий день на ней обнаружили следующую латинскую эпитафию:
Vendit Alexander claves, altaria, Christum:
Emerat ille prius, vendere jure potest.
В переводе это означает:
Александр продал ключи, продал престол и Христа:
Впрочем, он мог их продать, поскольку прежде купил.
По эффекту, произведенному смертью Александра VI в Риме, можно судить о том, каков этот эффект был не только в Италии, но и во всем мире: Европу мгновенно перекосило, поскольку разрушился один из столпов, поддерживающих политическое здание; кровавая и ослепительная звезда, вокруг которой в течение одиннадцати лет вращался весь мир, вдруг угасла, и страны, внезапно обездвиженные, погрузились на какое-то время во мрак и молчание.
Однако, оправившись вскоре от столбняка, все, кто жаждал мести, бросились рвать добычу на куски. Сфорца снова занял Пезаро, Бальони – Перуджу, Гвидо д’Убальдо – Урбино, делла Ровере – Сенигалью; Вителли вернулись в Читта-ди-Кастелло, Аппиани – в Пьомбино, Орсини – в Монте-Джордано и другие свои вотчины. Одна Романья осталась недвижной и верной, поскольку народ, который не вмешивается в распри хозяев, покуда они не коснутся его самого, никогда не был так счастлив, как во время правления Чезаре.
Что же касается Колонна, то, поскольку они пообещали сохранять нейтралитет, им были возвращены их города и замки – Чинаццано, Капо-д’Анно, Фраскати, Роккади-Папа и Неттуно, которые они нашли даже в лучшем состоянии, нежели перед их изгнанием, – так хорошо папа благоустроил их и укрепил.
Чезаре продолжал удерживать Ватикан со своими отрядами, которые остались ему верны в беде и караулили дворец, где он катался по кровати от боли, рыча, как раненый лев; кардиналы же вместо того, чтобы денно и нощно бдеть у папской могилы, оправились от первого испуга и начали группироваться – кто вокруг церкви Санта-Мария-сопра-Минерва, кто вокруг кардинала Караффы. Опасаясь оставшихся у Чезаре отрядов и в особенности тех, коими командовал Микелотто, они собрали сколько могли денег и наняли две тысячи солдат, во главе которых поставили Карло Танео, дав ему титул генерала Священной коллегии. Едва кардиналы решили, что спокойствие восстановлено, как узнали, что Просперо Колонна идет на город с трехтысячным войском со стороны Неаполя, а Фабио Орсини подступает со стороны Витербо с двумя сотнями всадников и более чем тысячью пехотинцев. Они вошли в Рим с разницей в один день – настолько обоих подгоняло одно и то же жгучее желание.
Таким образом, в Риме скопились пять армий: армия Чезаре, занимавшая Ватикан и Борго, армия епископа Никастро, который получил еще от Александра VI приказ охранять замок Святого Ангела, заперся там и не желал его сдавать, армия Священной коллегии, расположившаяся в окрестностях церкви Санта-Мария-сопра-Минерва, армия Просперо Колонна, стоявшая на Капитолийском холме, и армия Фабио Орсини, расквартированная в Рипетте.
Со своей стороны, испанцы продвинулись до Террачины, а французы – до Непи.
Кардиналы понимали, что Рим стал похож на мину, готовую взорваться от малейшей искры, и поэтому собрали послов королей Франции и Испании, а также Венецианской республики, чтобы те высказались от имени своих государей. Послы, понимая, что положение создалось критическое, прежде всего объявили Священную коллегию неприкосновенной, после чего приказали Орсини, Колонна и герцогу Валентинуа покинуть Рим и удалиться в свои владения.
Первыми приказ выполнили Орсини, на следующий день их примеру последовали Колонна. Оставался Чезаре, который соглашался тоже уйти из города, но на определенных условиях; если же ему откажут, заявил он, то ему придется заминировать подвалы Ватиканского дворца и взорвать себя вместе с теми, кто явится его арестовать. Все знали, что Чезаре слов на ветер не бросает, и с ним вступили в переговоры.
В результате было условлено, что Чезаре уйдет из Рима вместе со своей армией, артиллерией и обозом, а для обеспечения его безопасного прохода по улицам города Священная коллегия пообещала выделить четыреста пехотинцев, которые будут защищать его от возможных нападений.
Со своей стороны Чезаре обязался все время, пока будет длиться конклав, держаться в десяти милях от Рима и ничего не предпринимать ни против города, ни против какого-либо другого церковного владения; Фабио Орсини и Просперо Колонна приняли на себя такое же обязательство. Посол Венеции поручился за Орсини, посол Испании – за Колонна, а посол Франции – за герцога Валентинуа.
В назначенный день и час Чезаре первым делом отправил из города артиллерию, состоящую из восемнадцати орудий, в сопровождении четырехсот пехотинцев Священной коллегии, каждому из которых он пожаловал дукат; за артиллерией следовали сто повозок, эскортируемых его авангардом.
Наконец в воротах Ватикана появился и сам герцог: он возлежал на ложе под алым балдахином, несомым двенадцатью алебардщиками, облокотясь о подушки – так чтобы каждый мог видеть его лицо с посиневшими губами и налитыми кровью глазами; рядом с собой он держал обнаженный меч в знак того, что при всей своей слабости сумеет им воспользоваться. Подле его ложа шел паж и вел под уздцы лучшего боевого коня под черным бархатным чепраком с вышитыми на нем гербами герцога: в случае неожиданного нападения Чезаре мог сразу вскочить в седло; спереди и сзади, справа и слева от него выступала его армия с оружием на изготовку, но без барабанного боя и труб, что придавало всему кортежу весьма мрачный вид. Подойдя к городским воротам, Чезаре увидел Просперо Колонна, ждавшего его с большим отрядом.
Сначала герцог решил, что тот не сдержал слова, как это часто делал он сам, и собирается на него напасть. Он тут же приказал остановиться и уже приготовился сесть в седло, когда Просперо Колонна, увидев испуг Чезаре, сам подошел к его ложу и сказал, что он хочет предложить герцогу свой эскорт, так как опасается козней со стороны Фабио Орсини, который честью поклялся отомстить за гибель своего отца Паоло. Чезаре поблагодарил Колонна и заявил, что раз Орсини один, то он его не боится. Тогда Просперо Колонна раскланялся с герцогом и поскакал со своим отрядом в сторону Альбано, а Чезаре отправился в сохранившую ему верность Читта-Кастеллана.
Там Чезаре вновь оказался не только хозяином своей судьбы, но и вершителем судеб других людей: из двадцати двух голосов, которые он имел в Священной коллегии, двенадцать сохранили ему верность, а поскольку в конклаве участвовало всего тридцать семь кардиналов, он с помощью своих двенадцати голосов мог склонить большинство на нужную ему сторону. Понятно, что Чезаре сразу же стали обхаживать французы и испанцы, желавшие, чтобы вновь избранный папа принадлежал к их национальности. Чезаре выслушал ту и другую сторону, ничего не обещая, но и не отказывая, и отдал свои двенадцать голосов Франческо Пикколомини, кардиналу Сиены, ставленнику и другу своего отца, который 8 октября и был избран папой, после чего принял имя Пия III.
Чезаре не был обманут в своих надеждах: немедленно после избрания Пий III выслал ему охранную грамоту для возвращения в Рим, и герцог, вернувшись в город в сопровождении двухсот пятнадцати латников, двухсот пятнадцати легких кавалеристов и восьмисот пехотинцев, поселился у себя во дворце, а солдаты разместились в его окрестностях.
Тем временем Орсини, которых не оставляло желание отомстить Чезаре, стали собирать войска в Перудже и близлежащих землях, собираясь напасть на него где угодно, пусть даже в Риме; но когда они увидели, что Франция, на службе у коей они находились, нянчится с герцогом, рассчитывая, что на следующем конклаве он отдаст свои двенадцать голосов кардиналу д’Амбуазу, Орсини перешли на службу к Испании.
Одновременно с этим Чезаре подписал новый договор с Людовиком XII, по которому обязался способствовать ему всеми своими войсками и даже лично – как только сможет снова сесть в седло – в попытке покорить Неаполитанское королевство; Людовик же обещал оставить ему все находившиеся у него во владении земли и даже помочь возвратить потерянные.
В день, когда стало известно о заключении этого договора, Гонсальво Кордуанский велел объявить на улицах Рима, что всем подданным короля Испании, находящимся на службе в армиях других государей, следует немедленно разорвать взятые на себя обязательства под страхом того, что иначе они будут объявлены государственными изменниками.
