Альфред Дагген - Деус Вульт!
В полночь многие неверные отправились спать, и на северной стене стало спокойнее. Желудок Рожера переварил ужин, и юноша уныло подумал о том, что два дня придется отступать и сражаться с пустым брюхом. Наверняка штурм отменят; кто же решится на измену накануне подхода подмоги? Он попытался разглядеть белую стену цитадели, возвышавшуюся над южной стеной, но глаза были бессильны разглядеть что-то в темноте летней южной ночи. Город спал, и слышался лишь собачий лай, сначала дружный, а потом распадавшийся на отдельные голоса. Он так привык к этому собачьему хору за восемь месяцев… Вдруг с юго-востока донесся крик, и то был не заунывный фальцет неверных или гнусавый вопль греков, но глубокий, звонкий и громкий воинский клич Запада! Люди во дворе встрепенулись, и кто-то настежь распахнул калитку позади замка. На склоне холма загорелись факелы. Рожер принялся медленно спускаться по лестнице и присоединился к товарищам. Больше не нужно были следить за Мостовыми воротами. Скоро они будут колотить мечами в их деревянные створки. А сейчас люди выскакивали в узкую калитку, и в темноте у северного края моста постепенно вырисовывалась маленькая фигурка коня. Он услышал чей-то глубокий голос, нараспев читающий латинское благословение, и вспомнил слух о том, что сам епископ Пюиский возглавит эту атаку, потому что все графы и герцоги будут участвовать в штурме. Он занял свое место среди пеших рыцарей, стоявших лицом к всадникам. Их задачей было захватить надвратные башни, пока остальные будут штурмовать сами ворота. Наверное, он был здесь единственным, кто ни разу не принимал участия в захвате французских или итальянских городов и не знал, как за это взяться. Он наклонился, чтобы подтянуть ремни, стягивавшие штаны у голеней, но тут стоявший за ним человек рванулся вперед и чуть не повалил его. Тем временем в городе нарастал шум, и огни с каждой минутой приближались. А затем, перекрывая крики, прозвучал звонкий клич: «Deus vult!», и рыцари, повторяя его, ринулись в темноту.
Рожер ощупью шел вперед, держа над головой щит, и вскоре присоединился к толпе воинов, ломившихся в ворота и вызывавших на бой засевших наверху турок. Из бойниц летели стрелы и осколки камней, но у оборонявшихся уже не было времени кипятить воду, а сомкнутые над головами атакующих огромные западные щиты создавали для них надежный заслон… Когда ворота распахнулись, Рожер внезапно ослеп от яркого света, заливавшего сводчатый проход в стене. Громкий крик «Ville gagnee!» [43] вырвался из глоток собравшихся у моста пилигримов — это значило, что штурм закончен и настала пора грабить. Рожер, прыгнув на темную лестницу левой привратной башни, услышал грохот копыт. Это епископ Пюиский вел всадников в город.
Он первым стал подниматься по винтовой лестнице, которая, конечно, как назло, вилась направо, так что не прикрытый щитом бок оказывался под ударом. Лестница упиралась в запертую дверь, но следом уже поднимались другие паломники, возглавляемые каким-то слугой с топором в руках. Дверь выломали, и Рожер прыгнул внутрь. Он опустил меч, оказавшись в маленькой, квадратной, совершенно пустой комнате с точно такой же дверью напротив и лестницей, ведущей на крышу. Обороняющиеся успели бежать, но противоположная дверь запиралась изнутри, и враги не сумели закрыть замки. Рожер толкнул дверь и оказался на переходе крепостного вала. Вершина стены тонула в темноте, и он не решился двинуться по галерее, но в этот момент кто-то с факелом залез на крышу, и Рожер увидел, что стоит в пустом переходе, ведущем к запертой двери противоположной башни. Вскоре ее тоже взломали топором, за ней оказалась еще одна пустая комната, и тут до него дошло, что защитники стен бежали по крепостному валу и укрылись в цитадели, заперев за собой двери. Стены Антиохии были возведены весьма хитроумно. Толстые двери перекрывали доступ с вала в башни, внутри которых проходили лишь винтовые лестницы. Все было продумано с таким расчетом, чтобы атакующих, преодолевших внешнюю стену, можно было обварить кипятком из внутренних помещений и перестрелять с верхних ярусов башен. Но когда пилигримы открыли огромные Мостовые ворота, эти ухищрения оказались ни к чему.
Видимо, защитники стен спешили укрыться в цитадели, но все же следовало в этом убедиться, и Рожер со своим небольшим отрядом прошел по валу до башен, высившихся у ворот Святого Павла, пока не достиг края обрыва, за которым вздымалась цитадель. Они посоветовались и решили, что сделали вполне достаточно и давно пора поискать добычи. Арбалетчик, поигрывая в темноте топором, согласился постоять у ближайших к цитадели запертых дверей и пообещал поднять тревогу в случае внезапной вылазки, а остальные по винтовой лестнице спустились в город.
Рожер осторожно пробирался по узкому переулку, прижимаясь спиной к стенам домов и держа над головой щит; хотя защитники стен быстро поняли, что все кончено, и бежали еще до того, как началась погоня, в самом городе все могло обернуться иначе. Здесь жило много неверных, да и часть гарнизона стояла на постое в частных домах. Проснувшись от шума битвы, турки инстинктивно схватились за оружие и выскочили на улицу. На узких, извилистых переулках и во двориках, карабкавшихся по склону холма, началась резня не на жизнь, а на смерть.
Пройдя по крепостному валу, Рожер значительно опередил остальных пилигримов, с боем бравших дом за домом. Прислушавшись к шуму боя, он оглянулся и понял, что на этой узкой улице оказался совершенно один. На него накатила волна страха — непроизвольно он вскинул щит и прижался к стене. Снизу доносились яростные крики, но ближайшие дома казались безлюдными. Внезапно в доме напротив распахнулось окно, и чья-то рука выставила наружу две палочки, связанные в форме креста с равными концами. Ясно, их держит грек! В ответ он поднял рукоять своего меча. Рука исчезла, но минуту спустя в отблесках факелов он увидел беззвучно распахнувшуюся дверь. Он заколебался: это могло быть ловушкой. Однако Рожер тут же сообразил, что неверные столь неистово ненавидят христианские символы, что едва ли станут пользоваться ими, даже чтобы обмануть врага. К тому же, если он не проберется в дом, ему не видать добычи.
В три прыжка он добрался до двери и вошел в узкий коридор, оштукатуренные стены которого отражали лившийся из-за угла свет. Двигаясь к его источнику, он услышал пронзительный женский визг, и это прибавило ему смелости. Дальше лежал мощеный дворик длиной футов в десять. Кольцо в стене поддерживало трехфитильную металлическую лампу, и полоска полированных изразцов отражала ее свет. В нише у дальнего конца двора стояла низкая кушетка, а на ней сидела пожилая женщина в шелковых одеждах. Она визжала до тех пор, пока какой-то мужчина, одетый в грубую короткую тунику, не ткнул ей в лицо зажженным факелом. Заслышав звук шагов, он обернулся, и юноша решил, что перед ним евнух. Коли это так, у него, конечно, были причины мстить своей хозяйке, и вмешиваться не имело смысла. И вообще если придется грабить, то ему не обойтись без проводника. После секундного замешательства он пересек двор, толкнув евнуха в спину умбоном, и разрубил женщине голову. На мгновение глаза евнуха остекленели, держа факел в вытянутой руке, он ошеломленно глядел на рыцаря, но потом улыбнулся и кивнул на занавешенный проем слева. Он как-то невнятно замычал, затем открыл рот и показал, что у него нет языка.
Кончиком окровавленного меча Рожер откинул занавеску и увидел маленькую тесную комнату, бедно обставленную, но сверкавшую разноцветными изразцами. В углу скорчился перепуганный мальчик лет восьми. Глядя на ребенка, немой евнух издал жуткий торжествующий звук и взмахнул факелом, но Рожер схватил его за плечо, оттолкнул, а потом показал ему вынутый из пояса кошелек. Мужчина понял, пошел в угол, все еще бормоча что-то себе под нос, поднял большой булыжник, вытащил из-под него кожаную сумочку и высыпал на пол гору монет. Рожер ногой разделил ее на две примерно равные части, вынул из ремней щита левую руку, опустился на колено и бережно поднял свои монеты, не спуская глаз с союзника; ни один норманн во время дележа добычи не подставит другому спину. Юноша поднялся и пошел к двери. Его одолевала усталость, и он вспомнил, что оставил постель в осадном замке. Конечно, узел уже прибрали к рукам. Но эту утрату можно будет восполнить где-нибудь еще: христианские рабы имеют право убивать своих хозяев, но ему не хотелось ни видеть, ни слышать, что евнух станет делать с мальчиком. Заметив, что немой взял со стола маленький нож и двинулся на ребенка, Рожер предпочел поскорее убраться из этого дома.
Когда юноша вышел на улицу, шум битвы заметно приблизился. Пока все складывалось удачно. Путь освещали горящие здания. Рожер обратил внимание на стоявший рядом зажиточный дом и яростно застучал мечом в деревянную оконную решетку. В доме было тихо, но грохот ударов заставил обитателей зашевелиться. Раздался звук отпираемых замков, и дверь открыл безоружный пожилой, седобородый человек. Хозяин дома, видно, свыкся с мыслью о грабеже и мародерстве, потому что протянул Рожеру медный поднос с монетами, серебряными шкатулками и золотой чашей. За ним выросли еще три фигуры, лица которых были закрыты чадрой. Они держали в руках какие-то узелки. Рожера растрогала такая покорность, и он решил постараться спасти женщин от участи, худшей, чем простое ограбление. Рыцарь шагнул в дом, гоня неверных перед собой, и жестом велел им открыть запертую на ключ внутреннюю дверь. За ней была кладовая с крепко зарешеченным окошком и толстыми стенами. Размахивая мечом, он загнал все семейство внутрь, запер, положил ключ в пояс и пошел искать, где можно прилечь. По дороге ему попалось немного хлеба: видно, в городе тоже начали голодать. Лестница привела его в желанную спальню, где высилась гора стеганых одеял и подушек. Рожер спустился снова, отпер наружную дверь, комком грязи из сточной канавы намазал на белёной стене крест, означавший, что дом уже находится в христианских руках, и с чувством исполненного долга отправился спать. Над городом брезжил рассвет.
