Виктор Карпенко - «Вставайте, братья русские!» Быть или не быть
Князь подал знак, и в шатер два боярина внесли золотой поднос, на котором стояла чаша изумительной работы.
– Этому сосуду много лет. Она из государства, стоящего на теплых морях. Ее владелец – спартанский царь Леонид, который, не убоясь персидского войска в тысячу туменов, выступил против этого огромного войска с тремя сотнями воинов.
– Это безумие! – вырвалось у кого-то из родственников хана.
– Нет, это бесстрашие и безумная храбрость. Три сотни воинов ценой своей жизни сдерживали натиск огромного войска в течение многих дней.
Хан поднял чашу с подноса.
– Хороша и вместительна. Видно, спартанский царь знал толк в вине и выпить мог много. Я тоже хочу подарить тебе, князь Александр, чашу. Она поменьше и не так много драгоценных камней украшают ее. Но из нее пил кумыс Чингисхан, а его слава затмит любого. Я знаю, что, живя в Орде, ты так и не понял вкуса напитка степей, потому в чаше вино. Я дарю тебе ее, и пусть она напоминает и тебе, и твоим детям, и твоим внукам о величии чингизидов, об их непобедимости.
Александр с поклоном принял золотую чашу.
– Я желаю тебе, великий хан, только побед. Я благодарен за время, что уделял ты мне, за твою благосклонность и ко мне, и к моему народу.
Александр выпил содержимое чаши до капли.
Пир продолжался до утра.
Несмотря на то что великий князь почувствовал тошноту и недомогание, он отдал приказ отправиться в путь.
3
Князю Александру становилось все хуже и хуже. Он ничего не ел, только пил можжевеловый или клюквенный квас, травяные настои, что готовил лекарь, но питье почти не приносило облегчения. Внутренний жар истощал силы. Князь торопил воинов, бояр, спешил в русские земли, надеясь, что родная земля-матушка придаст сил и исцелит.
Вот уж и Городец скоро, а значит, земля Владимиро-Суздальского княжества. И это уже совсем рядом с домом.
Александр лежал на медвежьих шкурах в возке и, глядя в насупленное октябрьское небо, размышлял. Он не сомневался, что хан Берке с прощальной чашей преподнес отраву и что жить ему осталось немного, но надежда малой толикой теплилась в душе: а вдруг!
«Рано еще уходить в мир иной. На земле Володимирской не все улажено и дел множество. Зыбок мир и на востоке, и на юге, и на западе. Немцы и литвины выжидают – лишь только качнется Русь, и они, как голодные псы, набросятся на родные пределы. Булгары вроде и оказывают дружелюбие, но в любой момент могут обрушиться туменами на русские земли. И татары… Берке, несмотря на оказанную мне честь, решил поставить на Руси нового князя. Кого? Андрея? Ярослава? А может, кого из Васильковичей? Знакомы они хану. Жаль, сыновья еще малы: что Димитрий, что Андрей. Есть Василий… Но хан ему ярлыка не даст, скорее, лишит головы. На кого Русь оставлю?» – мучился вопросами князь, обреченно взирая на угасающие краски осени.
В начале ноября княжеский обоз подошел к Городцу-Радилову. Встречали великого князя воевода городецкий Андрей Романович и игумен Федоровского монастыря Пафнутий. Благословив князя прямо в возке, он не терпящим возражения тоном приказал княжеским гридям:
– Несите князя в монастырь. Не след ему в такой слабости перед народом представать. Молва, она легка… Вмиг по Руси разлетится. А негоже христиан последней радости и надежды лишать. Чего встали дубьем? – прикрикнул он на гридей. – Несите князя!
Александр не возражал.
Его внесли в игуменский покой, уложили на ложе, укрыли медвежьей шкурой.
– Не чаял, что доеду до родимых пределов, – облегченно выдохнул великий князь. – Сподобил Господь на родной земле смерть принять.
– Эко ты, князь, заговорил как… Рано еще о смерти помышлять. Среди монастырской братии есть искусный лекарь, будет на то Господня воля, вмиг тебя на ноги поставит, – уверенно произнес игумен Пафнутий. – Сейчас братья-монахи обмоют тело твое горячей водицей, переоденут. Брат Алексий настой из трав готовит, выпьешь и… полегчает. Поговорим же завтра.
Выпив лечебный настой, Александр забылся сном. Спал недолго, но крепко. Проснулся же от жестокой боли в животе: словно мечом раскаленным переворошили внутренности. Вскрикнув, он размежил веки.
У постели князя стоял Пафнутий и еще один монах – худощавый, с пронзительным взором холодных глаз. Наклонившись к немощному, он размеренно произнес:
– Пока ты почивал, князь Александр, я осмотрел твое тело: не смею лукавить – осталось тебе немного… Лекарства уже не помогут.
– Когда? – с трудом размежил запекшиеся губы князь.
– Скоро уже.
– Позовите городецкого воеводу, слово к нему.
Когда в покои вошел Андрей Романович, великий князь распорядился:
– Выйдите все. Позову после.
Дверь затворилась за последним, и Александр тихо произнес:
– Знаю, ты брат мне. Прости, что супротив тебя замыслил нехорошее…
– Бог простит…
– Погоди, – остановил Андрея великий князь. – Не о тебе речь. В Орде я виделся с Романом Федоровичем. Перед отъездом узнал, что по приказу хана Берке он взят в железа и томится в земляной тюрьме. За что взят, того не ведаю. Теперь же иди. Позови игумена. Хочу принять схиму.
Андрей поклонился поясно и, не сказав ни слова, вышел из покоев.
Обряд пострижения прошел споро. На Александра возложили клобук [16] и переодели в иноческую одежду. Со словами: «Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Аминь!» перестал существовать великий князь Александр Ярославич Невский, а появился в миру монах Алексий.
Под утро 14 ноября 1263 года сердце сорокатрехлетнего князя-полководца-политика-монаха перестало биться. Это случилось в день памяти святого апостола Филиппа Аравийского.4
Когда прибыл из Городца во Владимир скоротеча [17] со скорбной вестью, митрополит Киевский и Владимирский Кирилл служил обедню в Успенском соборе. Приняв весть от гонца, он вышел к народу. С паперти собора Кирилл провозгласил:
– Чада мои! Разумейте, яко уже заиде солнце земли Суздальской. Уже не живет оный князь в земле Суздальской! Преставился князь Александр, надежа наша, заступник всей земли Русской и Православной церкви!
В декабре стояли крепкие морозы, но владимирцы вышли встречать тело своего князя к Боголюбову. Митрополит Кирилл со всем причтом [18] церковным, с кадильницами и горящими свечами встречал траурный поезд у Спасского Златовратского монастыря. Когда показался княжеский обоз, поднялся душераздирающий вой, словно каждый из пришедших потерял самого близкого человека.
– Уже погибли! – кричали владимирцы.
– Закатилось солнце красное! Во тьме живем!
По живому коридору от Боголюбова до Владимира следовал гроб с телом князя, и каждый стоявший у дороги норовил дотронуться если не до гроба, то хотя бы до саней, на которых он стоял: проститься с князем, коснуться его благодати, принять на себя чуточку его святости…
23 ноября во Владимире в храме Рождества Пресвятой Богородицы состоялся обряд погребения.
5
– Покажись! Хорош молодец! Весь в отца. Только помельче… Отец-то – богатырь! – Разглядывая Андрея, Гази Барадж поглаживал между ушей огромного черного гладкошерстного пса, сидящего подле кресла своего хозяина. – Я только подумывал, как изловить тебя и тем исполнить приказ великого хана, а ты сам пришел. Чудно… Смел городецкий воевода, но глуп! – усмехнулся эмир. – Ты что, не знал, тебя же по всей Руси ханские баскаки разыскивают, да и князья, чтобы хан заметил их усердие, не прочь изловить и выдать тебя с головой?
Андрей поднял склоненную голову и, устремив взгляд на всесильного эмира Волжской Булгарии, с горечью произнес:
– Ведомо мне это. Пришел же я к тебе вольно, и ты можешь взять мою жизнь. Но прежде исполни мою просьбу: вызволи из темницы князя Романа Федоровича.
– Как? – подался вперед Гази Барадж. – Из какой темницы?
– По приказу хана Берке отец был схвачен и брошен в земляную тюрьму.
– Вон оно что… А я-то думаю, куда запропастился князь. По времени возвернуться должен был из Орды, – и чуть поразмыслив, спросил: – А тебе откуда то ведомо?
– Князь Александр владимирский перед смертью сказывал, – тихо проронил Андрей.
– За что взят, ведаешь?
– Нет, государь, не ведаю. Есть догадка, да боюсь ошибиться…
– Договаривай, коли начал.
– Может, и говорил тебе о том князь, но он в Орде сотню татар перебил. Они мою жену и сыновей в полон увели. Сыновей-то отец вызволил, а жену не успел, сотник неврюевский сгубил…
Горло перехватило, и Андрей замолчал.
Эмир встал, взмахом руки показал, чтобы все присутствовавшие в зале вышли, и, подойдя вплотную к Андрею, Гази Барадж тихо сказал:
– Следовало бы тебя головой хану выдать, но я тебе помогу. Не могу не помочь – я твоему отцу жизнью обязан. И если он жив, то вызволю из темницы. Но за кровь сотни татар заплатить придется, и немало…
– Я привез много серебра и злата. Недостанет, еще привезу. Только ты, государь, порадей. Отец ведь, – с надеждой в голосе горячо воскликнул Андрей.
