Григол Абашидзе - Лашарела
Тогда Лухуми не было дела до монахинь, жил он, ни о чем не задумываясь. Только немного беспокоила его судьба Карумы Наскидашвили, но он думал, что легко сумеет помочь ему.
Лухуми вспомнил, как он расхаживал перед царским шатром и задавался вопросом: и зачем только этот бедняга Карума купил такого красивого жеребца, разве у него других нужд не было, у бездомного, безземельного сироты? Надо же было ему купить коня, от которого глаз не оторвешь. Разве он не знал, что люди жадны и завистливы? Такого коня под стать иметь царю, а не бедному крестьянскому парню. Мог ли он уберечь такого скакуна?!
Как легко судил тогда Лухуми о других, а горе подстерегало уже его самого!
Почему он женился на Лилэ – ведь она была красивей всех на свете! Или вроде Карумы он не знал, что мир алчен и завистлив? Такая жена под стать самому царю! К чему она безродному мужику, вроде него? Куда он мог спрятать ее от чужих глаз, как мог сохранить такой бесценный клад!
Да, он поступил безрассудно, подобно Каруме. Но ведь право на жизнь и на любовь, на мечту и на радость равно дано всем людям в этом мире. Мог ли он закрыть глаза и не глядеть на солнце, зажать в кулак сердце и отказаться от любви? Разве от того, что он простой крестьянин, он меньше хочет жить и радоваться жизни? Разве богатый или именитый может любить и ценить красоту больше, чем он или Карума? Все люди одинаковыми рождаются на свет, и нет на них ни бархата, ни атласа, ни крестьянского рубища, ни лаптей, нет ни царского венца на голове, ни рабского ярма на шее! Но почему же тогда одни окружены роскошью и вознесены на трон, другие сброшены в бездну нищеты и страданий! Почему должно быть так?
От размышлений Лухуми отвлек свист, донесшийся из лесу. С противоположной стороны раздался ответный свист, и не успел Лухуми опомниться, как из лесу выехали вооруженные всадники и окружили его.
Лухуми схватился за меч.
– Стой! – крикнул один из всадников, выехав ему навстречу с копьем наперевес.
Лухуми подобрал поводья и придержал коня.
Всадник с копьем подъехал почти вплотную.
– Ты не Карума ли? – спросил Лухуми, вглядываясь.
– Я-то Карума, а ты… – Он внимательно поглядел на одноглазого путника. – А ты Лухуми!
– Верно. Но что вам от меня нужно?
– От тебя нам ничего по нужно. Мы другого ждали, а тут ты подвернулся…
Лухуми смерил Каруму с ног до головы испытующим взглядом. Он сидел на прекрасном скакуне. Бывший подросток возмужал, усы и борода оттеняли его открытое мужественное лицо. Лухуми не видел его с того дня, как предложил убитому горем парню деньги, подаренные ему Комнином. До него доходили слухи, что Карума ушел в лес, стал разбойником, но он мало верил этому. И вот теперь…
– Значит, правда это, Карума? Ты подстерегаешь на большой дороге путников вроде меня? – с огорчением и досадой в голосе спросил Лухуми.
– Что ты, Лухуми! От таких, как ты, нам ничего не надо. Ты такой же несчастный и обездоленный, как я! – У Карумы задрожал голос, он нахмурился и отвел глаза от Лухуми. – Слезай с коня, посидим, откушаем хлеб-соли!
Карума соскочил с коня. Лухуми, сам не зная, правильно ли он поступает, спешился. Кольцо разбойников разомкнулось, и Карума увлек Лухуми в лесную чащу. Двоих приставили стеречь коней, которые паслись на прогалине. Остальные уселись в круг, расстелили скатерть на траве, развязали хурджины, разлили вино из бурдюков.
– За здоровье добрых людей! – произнес Карума первую здравицу и выпил. Снова наполнив рог, он передал его Лухуми. Тот неодобрительно глядел на разбойника.
– За здоровье добрых людей, которые едят честный хлеб!.. – сурово произнес он.
Рог пошел по кругу. Одни пили молча, другие повторяли слова Карумы и Лухуми. И Лухуми удивлялся, что все разбойники от всей души присоединились к тосту.
– Вот уже сколько времени я скрываюсь в лесах и живу грабежом, но ни разу не отобрал я ничего у честного человека. Я нападаю лишь на господ и князей, отнимаю нечестно нажитое добро у разжиревших попов и епископов, ты ведь знаешь: кто ворует наворованное, в ад не попадет… – горько усмехнулся Карума. Остальные тоже невесело улыбнулись.
– Говорят, ты поджег дом эристави Бакура? – спросил Лухуми.
– Поджег… Я велел еще передать ему, что это только цветочки, ягодки впереди…
– А отару его тоже ты угнал?
– Без меня не обошлось!
– На епископа Ефрема ты нападал?
– Да, я его дочиста обобрал. Отнял все, что он награбил у вдов и сирот, заставил сперва благословить нас, а после отпустил его с миром.
– Не ожидал я от тебя таких дел, Карума. Нечестный путь ты избрал для себя, негоже это.
– Негоже? Я и сам этого не хотел. Но ведь ни от кого не дождешься правды на этом свете, не сыщешь нигде справедливости, вот я и стал разбойником. Ты ведь сам знаешь, Лухуми, вырос я сиротой, по чужим людям мыкался. В муках заработал деньги на того жеребца, и тут меня беда настигла. Нигде не смог найти я ни правды, ни закона, и теперь я здесь, на большой дороге… И не со мной одним так… Вот тебе Хосита Зазнашвили. Спроси его, почему он в разбойники пошел… Эретский эристави снес его дом и его самого заставил распахать место, где стоял его родной очаг, чтобы стереть с лица земли память о его роде. И все только потому, что гончая этого эристави взбесилась, забежала в деревню и погналась за детьми Хоситы. Он и убил ее… А что он должен был делать? Стоять и ждать, когда собака искусает его детей? Я тебя спрашиваю, должен был он убить собаку или нет?
– Должен был, – вздохнув, согласился Лухуми.
– Вот и я говорю! Но когда он убил, так вот что с ним сделали разорили, погубили, пустили по миру… Он нигде не мог найти защиты от неправды, и несправедливость привела его сюда.
Хосита стоял в стороне, опершись на меч. В глазах его блеснули слезы, и от этого его суровое лицо немного смягчилось. Лухуми взглянул на несчастного и опустил голову в глубокой задумчивости.
– Расскажу тебе и про Арчила, – взволнованно продолжал Карума. – Он из Мачхаани. Однажды, когда его отец работал на господском току, барин гнусно выругал его, оскорбив память предков. Старик возмутился и посмел сказать, что его предки ничем не хуже господских. И не успел бедняга закончить, как барин ударил его мечом по голове. Арчил в это время отвозил зерно на арбе, и кто-то рассказал ему, как было дело. Он подстерег барина в тесном ущелье и сбросил на него сверху огромный камень. Тот свалился вместе с конем в пропасть и разбился насмерть… Или он не должен был расправиться с ним, как по-твоему? Я тебя спрашиваю! – настаивал Карума.
– Должен был! – уже твердо и убежденно произнес Лухуми, взглянув на Арчила.
Арчил сидел, сдвинув брови и упрямо сжав рот.
– Вот видишь, ты согласен, – продолжал Карума. – После этого он не мог больше оставаться в деревне и подался к нам в лес.
Статный молодец протянул Каруме рог с вином. Карума хлопнул его по плечу и воскликнул:
– А вот взгляни на этого молодца, Лухуми! Чем он не вышел? И лицом и статью – всем хорош. Не придерешься к нашему Гогии!
Лухуми обернулся к Гогии. Действительно, перед ним стоял парень на редкость статный и красивый.
– Была у Гогии красавица жена, под стать ему, – продолжал Карума. – А барин и приметил ее… Стал приставать к ней. Чего только но придумывал, чтобы отослать мужа подальше. А Гогия, как назло, быстро выполнит поручение и неизменно возвращается домой раньше срока. Жена его была женщина честная, и барин все время оставался в дураках. Под конец барин возвел на Гогию напраслину, обвинил его в краже и запер к себе в чулан. На селе никто, конечно, не верил, что Гогия вор, но барина это не остановило. Он отделался от мужа и опять за свое: ночью ворвался к женщине и обесчестил ее. Но и Гогия не дремал. Он ухитрился сбежать и вернулся домой… Да поздно: навстречу ему выбежала жена, опозоренная, истерзанная, в изодранной рубашке.
Отправился наш Гогия в Тбилиси, жаловаться самому царю. Не знал он тогда, что царь сам князьям пример подает, как жен чужих позорить.
Лухуми все больше бледнел от гнева. Карума, взглянув на него, понял, что задел гостя за больное, и умолк. Он поднял рог и сказал:
– Выпьем за тех, кого жизнь обидела так же, как нас, за тех, кто ищет правду и справедливость! – Он передал рог Лухуми.
– За униженных и обездоленных и за то, чтоб они добились справедливости! – резко отчеканил Лухуми, сурово обвел единственным глазом сидящих вокруг и осушил рог. Наполнив его снова, он передал его Гогии. Тот взял рог и низко опустил голову.
– Каков у нас царь, таковы и бары, – после некоторого молчания медленно заговорил Карума. – Какую управу мог найти Гогия у царя? Его и близко не подпустили к нему, и он вернулся домой ни с чем. В деревне он сговорился с друзьями и, улучив время, поджег барскую усадьбу, а потом ушел в лес. Так что же, по-твоему, не должен был он мстить? – опять спросил Карума, настойчиво требуя у Лухуми ответа.
