Мика Валтари - Турмс бессмертный
3
Наконец море стало судоходным. Всю зиму фокейцы трудились не покладая рук: они наращивали стены Гимеры. Теперь же моряки с нетерпением ждали, когда можно будет взойти на корабли, и, вдыхая свежий ветер, искали на небе знамения. Дионисий спустил на воду новое судно, а старые пятидесятивесельные корабли приказал просмолить и оснастить, так что они стали лучше, чем были. Дионисий лично осмотрел и проверил каждое весло, канат и даже сучки на обшивке. Вечерами его воины точили мечи, а раздобревшие за зиму гоплиты, охая, примеряли свои старые нагрудники, железные юбки и наколенники, прокалывали новые дырки в поясах. Гребцы то и дело затягивали непристойные прощальные песни, а те, кто успел жениться на горожанках, раздумывали, что бы такое сказать женщинам, чтобы они остались на берегу и не пожелали отправиться с мужьями в опасное путешествие.
— Ты в тягости, милая, — говорили они, — а море гораздо коварнее, чем тебе кажется. Если нападут тиррены, ты не сможешь защищаться, и я буду волноваться за тебя. Наберись терпения! Как только мы доберемся до Массалии, я пришлю о себе весточку.
Как они были убедительны, как заискивающе заглядывали женам в глаза! Но те в ответ лишь подымали вой и посылали проклятия морю. Женщины становились на колени и, обнимая мужнины ноги, умоляли их не покидать в спокойной Гимере. Мужчины же твердили в ответ:
— Больше всего на свете я желал бы остаться с тобой! Мне и так плохо, а тут еще ты со своими причитаниями! Что же делать! Увы, я поклялся своему начальнику Дионисию в верности самой страшной клятвой и не могу превращаться в клятвопреступника.
Кринипп заявил, что все женатые фокейцы обязаны оставить деньги на содержание своих жен. Сумма зависела от должности мужчины на корабле: тридцать драхм — от весла, сто — от меча. Кроме того, все горожанки, которые понесли той зимой, получали по десять драхм из военной добычи Дионисия, и неважно, были они замужем или нет. Взбешенные столь наглым вымогательством, наши моряки собрались на городской площади и громко кричали, что Кринипп — самый неблагодарный тиран из всех, с кем им приходилось встречаться.
— Неужели, кроме нас, в Гимере нет мужчин? — восклицали они сквозь слезы. — Ведь это у вас петух — символ города, и не наша вина, что распущенность нравов — эта мерзкая зараза — перекинулась и на нас, хотя мы и пытались сопротивляться ей. Всю зиму ты заставлял нас работать, как рабов, и у нас не было ни сил, ни желания делать детей. А может, ты забыл, что сам запретил нам выходить из домов после захода солнца? Да ведь вечерами мы только и могли, что укладываться спать! Разве должны мы отвечать за то, что девушки и даже некоторые замужние женщины навещали нас, чтобы разделить с нами ложа? Неужели ты полагаешь, будто мы — неблагодарные скоты, не умеющие платить за гостеприимство? Разумеется, мы старались из последних сил, желая, чтобы наши хозяйки остались довольны!
Кринипп заткнул уши. Он не собирался менять свое решение.
— Закон надо уважать. А для жителей Гимеры мое слово — закон до тех пор, пока у меня будет расти борода. Впрочем, я разрешаю вам взять ваших жен и вообще всех беременных на свои корабли. Пожалуйста, выбирайте!
Несмотря на шум и крики, Дионисий оставался спокоен и не торопился защищать фокейцев. Ему еще предстояло получить от города еду и воду и забрать из подвалов Криниппа свои сокровища.
Он молча наблюдал за суетой на площади. Когда же его моряки принялись яростно рвать на себе одежды, Дионисий схватил за плечо ближестоящего к нему крикуна, который оказался гребцом, и спросил:
— Что это за знак у тебя на спине?
Гребец обернулся, поглядел на свою лопатку и охотно объяснил:
— Это волшебный знак, который ничем не смыть. Он защищает от любых ран, хотя и стоит всего одну драхму.
Толпившиеся вокруг моряки сказали Дионисию, что и они попросили изобразить на своих спинах подобный знак. Дионисий нахмурился.
— Вы мне напоминаете городских стражников из Тракии, которые рисуют голубые круги на своих Щеках. У скольких из вас есть этот знак и кто вам его сделал?
Как оказалось, большая часть его воинов воспользовалась услугами некоего прорицателя, и тот вырезал на их спинах знак, предохраняющий от гибели и ранений. А поскольку прорицатель прибыл в Гимеру всего несколько дней назад, то раны пока еще не затянулись. Знак имел форму полумесяца и наносился острым ножом под левой лопаткой. После чего рана присыпалась священной голубой краской и священным пеплом, а затем прорицатель плевал на нее священной слюной.
— Приведите сюда этого предсказателя, я хочу посмотреть его левую лопатку! — приказал Дионисий.
Люди кинулись на поиски прорицателя, но тот как сквозь землю провалился, хотя буквально минуту назад стоял на углу площади и рисовал загадочные знаки на восковой табличке. Моряки облазили весь город, обошли все дома, но так и не нашли его. И тогда все решили, что он был едва ли не святой, и те, кто остался без знака на спине, ругали своих товарищей за то, что они не предупредили их вовремя. Счастливчики рассказывали, что у прорицателя — совсем еще не старого мужчины — кожа была красновато-коричневая, как у финикийцев, и по-гречески он говорил с большим трудом.
Пока Дионисий расспрашивал своих людей, Криниппу пришлось срочно отправляться домой, сославшись на боль в животе. Впрочем, и Дионисий повел себя так, словно у него открылся понос, и даже не стал бранить фокейцев. В тот же вечер он явился к нам в дом с рулевым самого большого корабля и сказал:
— Этот голубой знак означает, что наши дела плохи. Кринипп придет сюда нынче ночью для беседы, ибо опасается приглашать нас к себе. Побольше молчите. Послушаем, что скажет он.
Дориэй тут же вспылил:
— Я все равно добьюсь своего! И очень рад, что ты, Дионисий, кажется, согласен присоединиться ко мне. Это значит, что нам не придется выяснять в поединке, кто из нас двоих будет командовать людьми.
Дионисий вздохнул:
— Хорошо-хорошо, спартанец. Однако смотри: о Сегесте в присутствии Криниппа — молчок. Иначе он не позволит нам сняться с якоря. Может, мы с тобой сойдемся на том, что я буду командовать людьми в море, а ты — на суше? Нам наверняка придется захватить один из портовых городов в Эриксе: надо же где-то оставить корабли.
После небольшой паузы Дориэй ответил:
— Может, ты и прав. Но имей в виду: как только мы высадимся на берег, корабли нам больше не понадобятся. Я прикажу их сжечь, чтобы отрезать трусам путь к отступлению.
Дионисий, изо всех сил пытаясь скрыть недовольство, кивнул, а Микон полюбопытствовал:
— Почему ты считаешь голубой знак предвестником беды? Почему столько разговоров о каком-то знахаре, решившем подзаработать на доверчивых моряках?
Дионисий подозвал рулевого и велел ему проверить, не подслушивают ли нас, спрятавшись где-нибудь за портьерой, женщины, и проговорил вполголоса:
— Вблизи Гимеры появился сторожевой корабль карфагенян. Стоит нам выйти в море, как они тут же оповестят свой флот.
— Но ведь Гимера не воюет с финикийцами, — вмешался я в разговор. — Наоборот, Кринипп — друг Карфагена, хотя и бережет как зеницу ока независимость своего города. И вообще — какое отношение ко всему этому имеет знак прорицателя?
Толстым указательным пальцем Дионисий ткнул меня в спину под левой лопаткой, мрачно усмехнулся и объяснил:
— Именно в этом месте карфагенские жрецы делают первый надрез, когда живьем сдирают с пиратов кожу. Голову, руки и ноги они не трогают, поэтому их жертва не умирает в течение нескольких дней и даже может кое-как ходить. Если тебе интересно, я многое могу порассказать об их жестокости.
Дориэй потерял от испуга и удивления дар речи, а Дионисий продолжил:
— Кто-то донес на нас, и в Карфагене уже известно, что нашу добычу мы захватили вовсе не в битве у Лады. С этой минуты опасность подстерегает нас даже на море. Карфагеняне только и ждут, чтобы мы оставили Гимеру. Мало того, они почти наверняка предупредили своих союзников — этрусков. Хотя тиррены и так не пустили бы нас к себе, так что особо волноваться не надо…
Микон, пивший с самого утра, успел уже опьянеть. Его круглые щеки тряслись, когда он произнес:
— Я не из пугливых, но мне опротивела суровая морская жизнь. Если ты позволишь, Дионисий, я хотел бы остаться в Гимере и лечить людей.
Дионисий громко расхохотался, похлопал его по плечу и снисходительно объяснил:
— Если ты останешься здесь, Микон, то рано или поздно Кринипп будет вынужден выдать тебя финикийцам, которые прибьют твою кожу к воротам карфагенского порта. Наши лица — мое, твое, Дориэя, Турмса и моего лучшего рулевого — хорошо известны их лазутчикам. Финикийцы очень умны и коварны и наверняка придумали, как захватить нас, если мы паче чаяния доберемся до Массалии.
— Но мы же не собираемся плыть туда! — вскинулся Дориэй.
