Юзеф Крашевский - Калиш (Погробовец)
Рыкса слушала внимательно, с сухими глазами, внешне совершенно хладнокровная. Когда Крывиха под конец рассказа упомянула о песне, ходившей в народе, княгиня велела ее перевести, но и песня не довела ее до слез.
Крывиха, бия себя в перси, клялась, что все переданное она слыхала лично от одной из самых виновных.
Рыкса спросила еще про Мину, но о ней ходили разные слухи; наиболее вероятным казалось ее бегство в Бранденбургскую мархию.
Долго тянулись расспросы, так что и князь вернулся с охоты. Юта хотела раздеть княгиню и уложить ее спать, но Рыкса поджидала мужа, желая его повидать, и осталась в том же костюме.
На лице ее была видна решимость, пугавшая Юту.
Едва лишь топот засвидетельствовал возвращение князя, Рыкса галереей направилась к нему в комнату, где он обыкновенно ужинал после охоты.
Войдя, она увидала, что Пшемыслав только еще раздевается. Она со спокойным выражением лица медленно подошла к нему.
Князь, взглянув на жену, понял или даже, вернее, почувствовал, что она пришла неспроста.
Поздоровавшись, она села на скамью присутствовать при ужине; слуги живо подавали.
Князя немного смущала эта настойчивость; он советовал ей уйти и подождать в другой комнате, но Рыкса не послушалась. Поэтому Пшемко быстро поужинал, предчувствуя, что предстоит разговор, и сейчас же велел уйти придворным и прислуге.
Рыкса терпеливо дожидалась. Когда наконец они остались одни, она встала и с детской своей серьезностью заявила:
— Здесь нам могут помешать. Мне надо поговорить с вами наедине. Пойдем в вашу комнату.
— Сегодня поздно, — ответил, колеблясь, Пшемыслав, — отложим лучше разговор до завтра.
— Нет, — возразила Рыкса. — Я хочу сегодня поговорить с вами. — И не дожидаясь ответа, пошла в соседнюю комнату, оставив дверь открытой.
Пшемыслав принужден был последовать за ней. Став посередине, Рыкса повернулась к нему, как судья к обвиняемому, испытуя его взглядом.
Она готова была заговорить, но ей не хватило голоса; приложила руку к груди и этим напомнила Люкерду; князь с испугом отступил.
Рыкса долго и внимательно всматривалась в него, ее глаза, казалось, проникали в душу.
— Я хочу узнать от вас настоящую историю Люкерды, — промолвила решительно. — Ее скрывали от меня, а я не люблю тайн. Это темнота, а я люблю свет и солнечный день. Скажите мне правду!
Пшемыслав сначала покраснел от гнева и хотел было вспылить, но сдержался.
Ничего не ответив на решительный вызов своей жены, он отошел в сторону и бросил шумно на скамью нож, висевший у пояса.
На Рыксу не подействовало ни это движение, ни молчание, ни грохот.
— Если вы не захотите рассказать, — прибавила, — мне придется верить людям, которые говорят…
— Что же мне говорить? Что? — вспыхнул князь. — Люди меня обвиняют, плетут небылицы. Я не виновен и могу лишь твердить одно: я не виновен!
— Люкерда не умерла сама, — ответила Рыкса. — В чем же вас люди обвиняют? Откуда эти басни? Какие это песни о ней поют?
— Песни! Глупая толпа! Глупые песни! Какое значение имеют трактирные стихи!
Пшемыслав, говоря это, сердился и метался. Рыкса следила за ним.
— Скажите же мне правду, — прибавила она. — У вас была какая-то любовница, я знаю. Не понимаю, — тут гордо усмехнулась, — как это могло ее касаться! У вас у всех любовницы, но что общего с ними у жены и княгини?
Она повела плечами и презрительно надула губки.
— Как же могла какая-то девка захотеть равняться с княгиней? Предъявлять какие-то права? А вы, как вы могли допустить это?
— Знаете все, — перебил сердито Пшемыслав, — зачем же спрашиваете меня? Наслушались уже басен, наплели вам услужливые бабы. Верьте им, если вам угодно.
— Я хочу узнать правду именно от вас, чтобы не быть принужденной верить им, — холодным тоном ответила Рыкса. — Ну говорите.
Пшемыслав сделал несколько шагов по комнате. При взгляде на это живое привидение, стоявшее перед ним с холодным испытующим взглядом, он чувствовал всякий раз дрожь.
— Чего же ты хочешь? — закричал в отчаянии. — Я и сам хорошенько не знаю, что и как случилось! Люкерда тосковала по родине, ничем нельзя было ее удовлетворить. Плакала, умирала от слез. Меня отталкивала, терпеть не могла.
— А вы?
— И я в конце концов должен был ее возненавидеть, — ответил Пшемыслав. — Не затем муж, как я, берет жену, чтобы она наполняла ему дом ежедневным плачем. У меня не было детей, не могло быть, я с ней не жил.
Рыкса стояла неподвижно, не сводя с него глаз; слушала, не перебивая. Пшемыслав, взволнованный воспоминаниями, все больше и больше увлекался.
— Меня и себя мучила! — воскликнул он.
— Почему же ты не послал ее обратно к отцу?
Пшемко мотнул головой.
— Ведь она просила об этом…
— В песне, — перебил хмурый князь. — Мне никогда ничего не говорила… Я почти и не слышал ее голоса. Ее возненавидели слуги, к ней скверно относились придворные… убили ее.
Брови Рыксы нахмурились, она дрогнула.
— А вы, который здесь властвуете, дозволили…
Пшемыслав развел руками.
— Да, — сказал, — виновен, хотя и не виноват. Но, клянусь Христом, я не приказывал и не знал об убийстве!
— Несчастная, слабая, пугливая женщина! — промолвила Рыкса. — Я, я была бы иной на ее месте.
Пшемыслав поднял глаза. Она стояла спокойная, печальная.
— На ее месте я бы приказала казнить этих баб. Служанки-рабыни, чтобы осмелились поднять руку на меня! Не говорите мне, что вы не виноваты. Зачем вы дали ей таких служанок и держали их?
Пшемыслав бессмысленно повторил:
— Не виновен я!
— Виновны, — возразила Рыкса, — так как в вашем замке, под боком хозяина, ничто не может произойти без его воли!
Оба умолкли. Рыкса белой рукой погладила золотые волосы, отошла от мужа и села на скамью.
Разговор, который он считал законченным, для нее только начинался. Она не обращала внимания, что муж хотел от нее отделаться.
— Да, вы виноваты, — прибавила, — но виновата и она! На ее месте королевна Рыкса поступила бы иначе.
Они взглянули друг на друга. Молодая женщина взяла в рот конец кружева и грызла его зубками.
— Итак, я знаю все, что было, — сказала, — но видите, что я не боюсь. Я дочь отца, который привык воевать с родными; я готова воевать с собственным домом. Меня здесь прислуга не убьет, так как я велю их убивать за один лишь дерзкий взгляд. А захочешь завести любовницу — ничего не скажу! Но чтоб этой грязи не было в замке! Прочь с ней в хлев!
Князь слушал молча. Она медленно встала.
— Да, да, — говорила как бы про себя, — верно все, что говорит песня! Несчастную замучили. Люди говорят, что я похожа на нее! Этого не может быть… Я чувствую, что не допустила бы удавить себя, как птичка, пойманная в силок! Нет!
Пшемыслава угнетали эти повторения и он повернулся к ней, желая закончить разговор:
— Да! Сама была виновата… и я виноват; но больше всего виноваты эти проклятые бабы! Но этого уже не вернуть! Я велел молиться, заказал панихиды, успокоил совесть… Не говорите мне больше об этом, не растравляйте рану!
Рыкса смотрела на него.
— Между нами не должно быть тайн, — ответила серьезно. — Я здесь не какая-нибудь любовница, но дочь короля и жена, которой следует сказать, что у нее на сердце, и действовать решительно. Зачем мне было скрывать? Я никого не боюсь!
Несколько успокоившись, князь подошел к ней.
— Ну, довольно об этом, — сказал. — Я только хочу знать, кто смел сообщить вам…
— Чтобы наказать его? — перебила Рыкса. — Так наказывай всех, кто поет эту песню.
Князя передернуло.
— Это люди неблагодарные, они меня ненавидят. Но кто тебе перевел эти песни?
Рыкса улыбнулась.
— Кто? Я гуляла в замке, услышала голос из-под земли. Кто знает? Может быть, из ее гроба?
Князь испуганно перекрестился. По лицу Рыксы пробежала насмешливая улыбка.
Видя, что князь все беспокоится, она сжалилась над ним и встала, словно собираясь уходить.
— Довольно с вас этой беседы, — промолвила она, — бросим. Я знаю то, о чем хотела слышать из ваших уст, и вы теперь знаете, что я не буду такой, как ваша первая жена. Ну и довольно!
Пшемыслав, видно, не хотел больше слушать и стал стаскивать кафтан. Глаза его блестели. Он что-то ворчал.
Княгиня повела глазами по лампе, по стенам и, словно все уж было кончено и забыто, обратилась свежим тоном к мужу:
— Есть гонец от ксендза Якова! Радуйся, князь. Хорошие вести!
Пшемыслав с любопытством повернулся к ней.
— Твои землевладельцы молодцы, стоит их наградить. Не ждали твоих приказаний, не спрашивали, а собрались и пошли на ту крепость, что вы уступили силезцу.
— Олобок! — воскликнул князь, вскинув руки.
— Да! Вернули его! — говорила весело Рыкса. — Вернули обратно всю эту землю!
