Людвига Кастеллацо - Тито Вецио
— Приказано никого не пускать.
Проклиная римскую дисциплину, бедный Черзано не знал что ему делать, как подать знак Тито Вецио о том, что проклятый Макеро устроил засаду.
— Остается одно, — рассуждал бывший гладиатор, — собрать человек пять товарищей и напасть на негодяев. Если же не хватит сил и победит противник, придется прибегнуть к помощи граждан, закричать «караул».[121] Тогда сбежится стража и дело, пожалуй, примет неожиданный оборот для Макеро и его сообщников. Негодяй сможет ощутить неприятную шершавость петли, наброшенной на шею или странное ощущение деревянного креста за спиной.
Рассуждая таким образом, Черзано покинул Марсово поле и пошел на розыски своих приятелей.
ПИСЬМО БЕЛОФОРОНТЕ[122]
Тито Вецио и нумидиец направлялись к вилле Суллы. Молодой всадник под влиянием разговора со своим приятелем Друзом и откровенно высказанных мыслей неукротимого Мария погрузился в тяжелые размышления о судьбе Рима. Гутулл не прерывал его молчания, в свою очередь раздумывая о том, что ему довелось видеть и слышать в последние часы.
Не приходилось сомневаться, что в самом скором времени вспыхнет гражданская война, партии корыстных честолюбцев ринуться одна на другую и затопят Рим потоками крови. В каком положении окажется тогда его юный друг? Зная честную натуру Тито Вецио, его пламенный, бескорыстный патриотизм, нетрудно было понять, что молодой квирит в случае гражданской войны окажется между двух огней. Это последнее обстоятельство серьезно беспокоило нумидийца и из его широкой груди вырывались тоскливые вздохи.
Таким образом друзья незаметно проехали три мили[123] от города. Не доезжая до видневшегося моста, они свернули на дорогу, лежащую среди полей и перед их глазами предстала живописная группа деревьев, из-за которых виднелись остроконечные башенки. Здесь жил печально знаменитый в римской истории политический интриган и его любовница Никополия, которую современники называли римской Аспазией.
Вилла будущего тирана Рима располагалась на берегу реки Онио у тибуртинской дороги, все строения были скрыты за густой зеленью, и одно из них, с причудливыми башенками, в особенности отличалось кокетливым изяществом. В этом доме проживала прекрасная Никополия. Современные ей поэты и просто обожатели утверждали, что вилла красавицы среди густой зелени и цветов напоминает игривую Галатею Виргилия, которая, словно спряталась между сосен, шаловливо бросая оттуда цветы возлюбленным. Несмотря на свое легкомысленное поведение, эта римская Аспазия, как говорили, действительно любила Суллу. И если принять во внимание тот факт, что эта женщина, умирая, завещала все свое состояние, нажитое не совсем почетным трудом Сулле, то в искренности ее чувств к последнему действительно не приходится сомневаться. Кровавый римский тиран не постеснялся принять все эти богатства, не интересуясь их происхождением. Диктатор руководствовался принципом, что ценность золота не уменьшается от того, что его достали из грязи.
Проезжая мимо домика гетеры, Тито Вецио и Гутулл заметили еще несколько гостей Суллы. Они были собраны под предлогом дружеского, интимного ужина и обильных возлияний в честь Бахуса, столь обыкновенных в ту эпоху. Но на самом деле сторонники Суллы явились к нему для обсуждения планов обширного заговора против существовавших порядков республиканского правления. Все они принадлежали к привилегированному классу и, став под знамена Суллы, рассчитывали благодаря государственному перевороту и гражданской войне поправить свои дела, рассчитаться с кредиторами мечом, а не звонкой монетой. Ни у одного из них не возникло мыслей о том, что же будет с отечеством. Ослабнет ли оно еще больше или найдет свою смерть в кровавой борьбе — для них это было все равно, лишь бы добиться своих целей, удовлетворить корыстные интересы и честолюбивые замыслы. Радушный хозяин прекрасно понимал намерения своих гостей и в скором будущем ловко превратил их в послушных исполнителей своей воли, слепые орудия тирании, уничтожавшей порядок и свободу.
В приемной вновь прибывшие гости были встречены толпой слуг и прокуратором, в обязанности которого входила предварительная встреча гостей. Тито Вецио и Гутулла провели в преториум. Оставив там плащи и оружие, они направились в библиотеку, где находился сам хозяин.
Библиотека Суллы располагалась в не слишком просторной, квадратной комнате, вдоль стен которой стояли деревянные шкафы, заполненные пергаментами, причем некоторые из них находились в футлярах, обеспечивающих лучшую сохранность, а большинство были аккуратно переплетены.
На шкафах стояли мраморные бюсты и статуи. И странное дело. Все эти бюсты и статуи изображали только одного Суллу в разные периоды его деятельности. Этот человек с лицом больше похожим на холодную маску, с сердцем свирепого злодея мог бы стать желанным пациентом для любого психиатра. История сохранила один из поразительных фактов циничной, холодной жестокости Суллы. Когда по его приказу зарезали, как баранов, шесть тысяч пленных и несчастные жертвы подняли крик, сенаторы, услыхавшие эти вопли отчаяния стали возмущенно спрашивать в чем дело. И тут Сулла, цинично улыбаясь, заявил:
— Не беспокойтесь, уважаемые, это кричат несколько негодяев, которым я велел преподать хороший урок.
Говорят, время стирает все, но страшный и позорящий человечество смысл этих слов не уничтожило даже всемогущее время.
При появлении Тито Вецио и Гутулла Сулла перестал писать свои комментарии[124] и, широко улыбаясь, двинулся навстречу дорогим гостям. Самый внимательный наблюдатель не смог бы усомниться в искренности чувств будущего римского диктатора.
— Добро пожаловать, дорогие друзья! — вскричал с прежней улыбкой Сулла, — я давно жду вас, сгорая от нетерпения. Мои друзья уже собрались и в ожидании ужина каждый занялся своим делом. Одни принимают благовонную ванну, другие нагуливают аппетит, играя в мяч или занимаясь гимнастикой, а вот я, как видите, в ожидании вас заносил на пергамент пришедшие в голову мысли. Пожалуйста садитесь, будьте желанными гостями. А поскольку до ужина есть еще время, мы можем поговорить о серьезных делах.
Говоря это, Сулла придвинул гостям кресла, а сам сел напротив них на кровать для того, чтобы можно было наблюдать за выражением их лиц. С его же лица не сходила радостная улыбка и, глядя на простодушный вид любезного хозяина, никто бы не смог подумать, что он чудовищно жесток и непомерно честолюбив, что и позволило ему добиться мрачной всемирной известности.
— Тито Вецио и ты, достойнейший ар, выслушайте меня, — начал Сулла вкрадчивым голосом. — С вами я могу говорить без предисловий, потому что хорошо известно, вы для меня весьма желанные союзники. И очень пригодитесь для дела, которое, думается, можно будет привести в исполнение уже в не слишком отдаленном будущем. У тебя, уважаемый Гутулл, все отнял тиран и грабитель Югурта, оставив лишь один меч. Тебя, Вецио, бессердечный отец лишил родного крова, ты можешь питать лишь слабую надежду на получение наследства отца, который уже почти три года и знать не желает о твоем существовании. Вы оба благодаря вашей храбрости можете возвратить себе все, что отнято у вас судьбой и злыми людьми. Честолюбивы ли вы?.. Да, вы должны быть честолюбивы, поскольку честолюбие — неотъемлемая черта всех выдающихся личностей. Вы оба принадлежите к числу тех людей, для которых власть и слава, как в монументе, являются пьедесталами будущего величия. У вас много врагов, ненавистников, людей стремящихся вас унизить и оскорбить, а потому, естественно, вы должны жаждать крови, приложить все усилия, чтобы нанести удар, а не получить его. Я — тот человек, который может вам помочь, к тому же предлагаю еще…
— Что именно?
— Прежде чем откровенно ответить на этот вопрос, я хочу, чтобы вы заключили со мной крепкий, неразрушимый союз, поклялись смертью, своим состоянием, честью, именем своих родных…
— Но сначала мы должны знать что именно ты нам предлагаешь.
— О, это дело очень серьезное, осуществить мой замысел могут только великие люди. Не стоит слишком долго распространятся о том, что к настоящему времени наша республика правит практически всем миром. Одни страны завоеваны и приведены к повиновению, других спасают только отделяющие от нас громадные расстояния. Цари трепещут при имени Рима, народы спешат повиноваться нашим законам. Но непобедимые извне, мы слабы внутри, у себя дома. Люди, которых мы пленниками привели в Рим, стали свободными и уже пытаются нам самим предписывать свои законы. Эта неразумная свобода данная народу, сдавила Рим в его стенах, как в тисках. Рим, предписывающий законы целому миру! Да, друзья мой, таково реальное положение вещей. Эти шумные плебисциты, народные бури в комициях,[125] права и господство неразумной толпы абсолютно ни к чему государству-победителю, и если свобода порождает великие эпохи и великих людей, то лишь тогда, когда последним предоставлено абсолютное право руководить народом. Прошу вас обратить внимание на этот неоспоримый факт. Умиравшая свобода Греции удвоила, нет удесятерила силы великого Александра. Риму, чтобы навечно удержаться на высоте, повелевать странами и народами, необходимо сплотиться вокруг одного из энергичных и решительных людей, прекратить бесчинства обезумевшей толпы, ее шумные сборища, устранить коварное влияние философствующих демагогов, восстановить древний престиж и власть сената и непременно дать дорогу способному человеку, предназначенному судьбой заставить мир повиноваться римским законам.
