Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга вторая)
Вся колонна центральными улицами, огибая Орда-Базар, направилась к окраине — к месту, именуемому Таш-Сарай. Там, в пустующих домах индийских и афганских торговцев, выехавших за рубеж, решено было разместить гостей на время карантина и на срок, необходимый для того, чтобы специально созданная комиссия определила дальнейшую судьбу каждого из них. После встречи на площади, тут для них был приготовлен праздничный обед. Распоряжался Сапар с людьми из чека; у очагов, казанов и жаровен колдовали лучшие мастера кулинарного искусства из чайханы Латифа-ага, им же самим и возглавляемые. В одном из домиков накрывался дастархан[12] для представителей власти — Ефимова, предисполкома Акмета Хаджи, Нобата Гельдыева совместно с Азиз-Махсумом, его братьями и сотниками…
Так завершилась история одной из многих ватаг калтаманов, долгие месяцы действовавшей на левобережье Амударьи после падения эмирата. Не все из тех, кого привел в Керки Азиз-Махсум, остались верными клятве и условиям примирения: до полутора десятков человек бежало в разное время кто куда, иные прибились к мелким шайкам разбойников, кое-кого позже опознали среди убитых пли взятых в плен. Верным слову до конца остался сам Азиз-Махсум, также его братья и ближайшие сподвижники. Азиз получил в народной милиции должность командира добровольческого вспомогательного отряда, в состав которого он лично отобрал семьдесят шесть своих джигитов. Все они вновь получили огнестрельное оружие, снаряжение, инструкторов, им была придана конно-пулеметная команда. Ставка отряда находилась на окраине аула Эсенменгли, что неподалеку от Халача, на границе песков. Отсюда Азиз рассылал по дорогам летучих дозоры. Они устраивали засады, и вскоре к ним в руки стали попадать любители поживиться чужим добром, как пришедшие из-за рубежа, так и местные, днем скрывающиеся в песках либо у своих тайных сторонников в аулах, а ночами выходящие на «промысел». Тактика разбойников-калтаманов была Азиз-Махсуму превосходно известна, потому-то успешно, без потерь обычно действовали его бойцы. Стычки случались, и кровь лилась — теперь уже в борьбе за мирную жизнь людей труда. Сам Азиз-Махсум во главе дозоров тоже не раз обнажал саблю, которую принял из рук Ефимова, и ранен бывал в схватках. Слава его далеко разнеслась по Лебабу, вожаки калтаманов уже опасались соваться на земли приречных аулов, обирать караванщиков или чабанов в глубине песков.
Побывал Азиз-Махсум вместе с Нобатом и на тое у Сапара. Тому судьба послала сына — крепкого, горластого мальчишку.
Не раз жители окольных улиц города Керки примечали, как глубокой ночью со стороны песков молча подходила группа всадников, одни сидели в седлах свободно, другие — будто не люди, а статуи. Это азизовцы под покровом темноты доставляли в окрчека взятых в плен калтаманов. Не один десяток таких пленников привели джигиты-добровольцы к железным воротам чека и сдали дежурному.
Полгода спустя, когда в Восточной Бухаре объявился Ибрагим-бек, крупный басмаческий вожак, и власти республики отовсюду собирали силы в помощь войскам Бухарского фронта, Азиз-Махсуму с отрядом предложили участвовать в операциях, отправиться на восток — в горную область Локай. Азиз согласился и со всем своим отрядом не одну неделю провел в боях с басмачами, которые в конце концов были разгромлены. За личную доблесть, мужество, умелые действия во главе отряда Азиз-Махсум был награжден орденом Красного Знамени Бухарской НСР. Он прожил долгую жизнь, ни разу не сойдя с верного пути, который выбрал однажды и бесповоротно.
Спрямляется русло жизни
Зимой того же года — двадцать второго — важные новости достигли Керки и всех аулов округа: в Москве, на съезде Советов, было образовано великое и могучее государство трудящихся — Союз Советских Социалистических Республик. Бухарская НСР входила в Союз на договорных началах.
О том, как было встречено известие об этом событии в столице республики, Нобату рассказал Владимир Александрович, прибыв из Бухары с очередного партийного съезда.
— Знаете, кто сейчас представитель союзного правительства при нашем Совете народных назиров? — спросил Ефимов. — Орджоникидзе Григорий Константинович! Серго — так издавна его называют в партии. О, это орел! Слышали про него?
— Слышал. В Питере, накануне Октября, мои товарищи в полку, большевики, говорили: Орджоникидзе и с ним наш Феликс Эдмундович Ленина в подполье оберегают. Где скрывался Ильич, мы тогда не знали, конечно. Оказалось, в Разлизе, неподалеку от станции Левашово, где стоял наш полк… Знаете, Владимир Александрович, мы, солдаты, поезд с Лениным встретили и проводили, на перроне нашей станции держали караул…
— Вот как? А в партии вы совсем недавно, хотя в перевороте октябрьском участвовали, в боях за Петроград. Почему же?
— Владимир Александрович, не забывайте, — Нобат невесело усмехнулся, — все-таки я сын Лебаба. Сразу было не решиться, себя достойным не считал… Только в Фергане почувствовал: теперь оправдаю звание большевика.
— Что ж, не торопились — это правильно. Зато решили твердо. А сейчас, дорогой Нобат, будем смотреть в завтрашний день. Не хочу вас интриговать, но все же… Сейчас я ожидаю из центра, от ЦК партии Бухары, важных депеш. Определенно это коснется и вашей дальнейшей судьбы, вашей службы.
— Скоро ли ждать новостей? — Нобат почувствовал знакомое, все еще не забытое волнение.
— Скоро. Днями.
Не пришлось долго Нобату раздумывать о том, что его ожидает. Сразу после начала нового года его опять вызвал Ефимов.
— На пороге больших перемен стоим мы все, товарищ Гельдыев. Сейчас в новом, всесоюзном ЦИКе и Центральном Комитете РКП большевиков поднят вопрос о национальном размежевании территории Средней Азии. Иначе говоря, речь идет о переделе границ нынешних Туркестанской автономной, частично Киргизской[13], а также обеих народных республик — Бухары и Хорезма, с выделением национально-административных единиц. Прежде всего, очевидно, будут созданы союзные республики — Узбекская и Туркменская. Согласно указанию Ильича. Наша Бухарская республика — государство переходного типа. Его роль сейчас постепенно будет сведена к тому, чтобы подготовить нац-размежевание тех народов, которые населяют республику. Понятно, какие дела? Ваш народ будет иметь свое самостоятельное государство! Впервые в своей тысячелетней истории, не так ли?
— Да, впервые. А мечтают о своем государстве туркмены испокон веков. Поэты наши столько стихов об этом сложили! Великий Махтумкули еще два столетия тому назад предсказывал, что туркмены в конце концов обретут единство.
— Революция претворяет в жизнь вековые чаяния народов, в этом ее сила и величие. Вот сейчас нам предстоит пережить крупнейший поворот в истории целого края. И в качестве одного из первых актов намечается создание местных партийных органов на территории Бухарской республики. На бюро окружкома мы наметили кандидатуры секретарей райкомов партии. В Ходжамбас думаем первым секретарем рекомендовать вас, товарищ Гельдыев. Уверен, в центре утвердят. Ваше согласие?
— Сразу секретарем? — Нобат ожидал новости, но не такой, он был в сильнейшей степени озадачен. — Но, Владимир Александрович… ведь у меня нет опыта партийной работы!
— Знаем, все учитываем. Но на ответственных постах кадры нужны абсолютно надежные. Главное — именно это! А остальное… Вы — плоть от плоти трудовых дайхан, остались для них своим, близким — такое впечатление от всей вашей биографии складывается у окружной парторганизации, у меня лично. Это — залог того, что научитесь и мирной организаторской работе. Мы убеждены и верим вам! Подумайте, время есть. Свои возможности взвесьте, учтите свои намерения. Научитесь искусству партийного руководства пока в скромном масштабе одного района. Правда, нового! Вот… Одним словом, подумайте. Бюро окружкома в начале следующего месяца.
— Хорошо. Если партия считает нужным… Но я все же хочу подумать, внутренне подготовиться.
— В любое время прошу ко мне, буду рад выслушать.
До решающего разговора на бюро Нобат отпросился на три дня в Бешир. Дома, в семье, все оказалось благополучно. Донди, на последнем сроке беременности, подурневшая, но светящаяся изнутри той особенною красотой, которой природа отмечает будущую мать, была рада нежданному приезду мужа. Но, как обычно, чувства свои выражала сдержанно. Никому из близких Нобат не говорил о возможных в недалеком будущем переменах в его судьбе. Поделился только с верным другом Бекмурадом. Тот рассказал о положении дел в ауле. Главное порадовало Нобата: присмирели калтаманы, повывелись, теперь торговые караваны беспрепятственно ходят через Кизылкумы на Камачи и Карши. О сдаче Азиз-Махсума с людьми, о действиях его отряда на службе у власти здесь тоже были наслышаны. Как всегда, реальность приукрасили вымыслом. Сам Азиз-сердар приобрел черты почти сказочного богатыря, красного героя, перед которым трепещут калтаманы всего Лебаба. Качествами дьявольски хитроумного, изворотливого и удачливого дипломата молва наградила Нобата Гельдыева.
